Нюрнбергские призраки (книга вторая) - Александр Чаковский

— Честно говоря, мне не по душе патриотизм, который может привести к третьей мировой войне… Мой отец погиб в сорок пятом под Берлином.

— Прости меня, Герда! — Рихард дотронулся до ее руки. — Ты мне ничего не говорила о своих родителях.

— Отца я не помню. Но мать много рассказывала мне о нем. Он был типографским рабочим. Я его полюбила, так сказать, заочно. И возненавидела войну!.. Кстати, я до сих пор ничего толком не знаю о твоих политических взглядах.

"Осторожно, осторожно!" — мысленно приказал себе Рихард. Потом проговорил ни к чему не обязывающим тоном:

— Какие там взгляды! Просто я люблю Германию. А война… Нет, мне тоже не хотелось бы воевать.

— Если так, то мы с тобой единомышленники, — удовлетворенно проговорила Герда. — Но надо знать Германию, чтобы полюбить ее по-настоящему. Ты родился в Аргентине и прожил там всю жизнь. И Германия для тебя — понятие отвлеченное.

— Вот я и надеюсь, что ты меня просветишь, — сказал Рихард, улыбнувшись. — Между прочим, как ты думаешь, кто победит осенью на выборах?

— Трудно сказать… — уклончиво ответила Герда. — К тому же я не была в Германии больше месяца.

— Социал-демократы? Или, может быть, коммунисты? — не унимался Рихард.

— Будущее покажет, — коротко ответила она. — Не думаю, что коммунисты получат места в бундестаге.

— А НДП? — спросил Рихард.

— Возможно, — сказала Герда и, как бы прекращая разговор на эту тему, заключила: — Ладно, поехали дальше! — Посмотрела на часы и добавила: — У меня в распоряжении не так много времени. Как и полагается настоящим туристам, давай начнем осмотр с вокзала.

…Впрочем, у вокзала Герда даже не остановила машину. Когда они проезжали мимо этого мрачного здания, она сказала:

— Вот это и есть Главный вокзал. Если верить газетам, то после войны он стал пристанищем профессиональных мошенников, воров, хулиганов и прочих уголовников. Полиция не в силах с ними справиться.

Рихард, глядя в окно, мысленно отмечал названия улиц, по которым они теперь проезжали. Шиллерштрассе… поворот… Петтенкоферштрассе… поворот… Зендлингерштрассе… Слева промелькнула большая церковь с множеством башенок и барельефов. Герда только успела сказать: "Адамкирхе"…

Потом машина вырвалась на площадь, пересекла мост через Изар и оказалась на речном островке, название которого значилось на большой эмалированной табличке: "Музеумсинзель".

— Вот здесь находится знаменитый Немецкий музей, — сказала Герда. — Осмотришь его как-нибудь без меня, сейчас нет времени.

…От дворцов и церквей, мимо которых они проезжали, у Рихарда голова уже шла кругом. Неожиданно Герда остановила машину у тротуара.

— А здесь мы ненадолго выйдем. Вот это, — указала, она, — Мюнхенский университет. Я его выпускница… В годы после первой мировой войны у него, надо сказать, была дурная слава. И он ее заслуживал… В двадцать третьем многие студенты были сторонниками гитлеровского путча, а десять лет спустя восторженно отплясывали вокруг костров, на которых фашисты сжигали книги… Но были и другие страницы в его истории. При входе в здание ты увидишь мемориальную доску, установленную в память о "Белой Розе" — самой известной из мюнхенских групп Сопротивления. Во время войны члены группы — брат и сестра Шолль — разбрасывали антинацистские листовки. Их поймали и казнили. К вынесению смертного приговора Шоллям и ряду других студентов был причастен прокурор Вальтер Ремер. Но после войны он даже не был привлечен к ответственности. Более того, его назначили на высокую должность в Федеральном министерстве юстиции…

Рихард почувствовал, с какой злобой Герда произнесла последнюю фразу.

"Так кто же она, кто? — мучительно размышлял он. — Коммунистка? Или, может быть, всего лишь беспартийная либералка? Тогда это не так страшно".

…Они снова сели в машину и двинулись дальше. На углу Тюркенштрассе и Бриннерштрассе Герда указала на ничем не примечательное здание с вывеской "Банк".

— А вот здесь находился так называемый Виттельбахский дворец. В нем размещалось городское управление гестапо. Здание снесли, когда я была еще девчонкой, и на его месте построили другое. Впрочем, — усмехнулась Герда, — дом приобрел известность еще в девятнадцатом году, когда здесь была резиденция мюнхенского советского правительства… В Аргентинском университете вам об этом рассказывали? Нет? Еще живы немцы, которые в свое время называли этот дом Красным дворцом. Впрочем, может быть, его окрестили так потому, что фасад дворца был выложен красным кирпичом.

— А как называется эта площадь? — спросил Рихард.

— "Площадь жертв национал-социализма".

— А "Площади жертв коммунизма" в Мюнхене нет? — ехидно спросил Рихард. — Не думаю, что приход коммунистов к власти — пусть даже на короткий срок — обошелся без жертв.

— Возможно, не спорю, — ответила Герда, пожимая плечами, и задумчиво добавила: — А какая борьба обходится без жертв?

…Они молча подошли к машине. Перед тем, как включить мотор, Герда взглянула на часы:

— Не обижайся, во времени у меня в обрез. Успею только отвезти тебя в пансионат.

— Как? Уже? — воскликнул Рихард. Мысль о том, что они скоро расстанутся, была невыносимой. — Жаль, что ты так торопишься, — сказал он сумрачно. — Ты не поверишь, но иногда мне кажется, что я приехал в Германию только ради встречи с тобой! — И неожиданно для самого себя спросил: — Скажи все-таки, если не секрет, ты замужем?

— Хотя это и государственная тайна, но я охотно выдам ее, — весело проговорила Герда. — Нет, я не замужем. Может быть, ты хочешь сделать мне предложение?

— Ты, конечно, шутишь. Или даже смеешься надо мной, — с грустью сказал Рихард. — Нет, я не осмелился бы сделать тебе предложение. У меня еще даже нет работы. Я понимаю, что такой муж тебе не нужен. Но если бы ты захотела иметь настоящего друга… Если бывает любовь с первого взгляда, почему не может так же возникнуть и дружба? Она менее требовательна, чем любовь… Ты, очевидно, хорошо обеспечена?

— С чего ты это взял? — удивленно приподнимая брови, спросила Герда.

— Ну, а как же?… Летаешь по всему свету, у тебя машина."

— Нет, — серьезно ответила она, — ты ошибаешься. Мой отец погиб на войне, как я тебе говорила. Мать еле сводит концы с концами. Разъезды? Но ведь я журналистка и езжу не за свой счет. Машина? Это развалюха куплена в рассрочку.

— Так… понятно… — задумчиво произнес Рихард. — Прости меня за эти расспросы… Но все же как-то странно: мы ведь могли никогда не встретиться с тобой.

Некоторое время они ехали молча.

Рихарду не терпелось посмотреть на места, связанные с именем фюрера, — в первую очередь, конечно, на знаменитую пивную. Но он не решился попросить Герду повезти его туда. Он понимал, что она не питает особых симпатий к национал-социализму, и поэтому не хотел проявлять повышенного интереса к этой теме. Но внутренне он пытался найти какое-то оправдание Герде. Ведь рядом с ней не было такого убежденного национал-социалиста, как его отец, да и училась она уже в такие времена, когда история третьего рейха преподавалась тенденциозно, когда учителя пытались очернить, оклеветать фюрера…

— Послушай, Герда, — сказал Рихард, — в нашем распоряжении еще есть немного времени. Может быть, заедем в какой-нибудь ресторан или кафе?

— Сейчас я отвезу тебя домой, — твердо ответила она, — а насчет еды сама позабочусь. Да мне и есть-то сейчас не хочется.

— Хорошо, — покорно проговорил он, — подбрось меня домой.

…Он вошел в пансионат, взял ключ от своей комнаты, поднялся на второй этаж, открыл дверь. Комната была убрана, постель застелена, газеты, которые он разбросал, аккуратно сложены в стопку на столе.

Рихард сел в кресло и посмотрел на часы. Спуститься вниз и пообедать? Да нет, есть ему не хотелось. Он прикрыл глаза и стал перебирать в памяти все детали свидания с Гердой. Вот он увидел ее желтый «фольксваген» в потоке машин. Вот они колесят по городу, время от времени останавливаясь то тут, то там… Вокзал. — Университет… "Белая Роза"… Мутные воды Изара… Рихарду казалось, что и сейчас рядом с ним сидит Герда в своей синей кожаной куртке, ее светлые волосы собраны сзади в пучок и перевязаны ленточкой, длинные пальцы охватывают рулевое колесо."

Когда они возвращались, Рихарда охватило непреодолимое желание обнять Герду и поцеловать ее на прощание, но они попрощались, даже не пожав друг другу руки. Когда Герда затормозила свой «фольксваген» у подъезда пансионата, раздались нетерпеливые гудки идущих сзади машин. Они лишь успели перемолвиться двумя-тремя фразами, и Рихард выскочил на тротуар.

Да, за все время поездки не произошло ничего, что давало бы ему повод считать эту встречу каким-то новым этапом в их отношениях. Ничего! Герда держалась спокойно, даже несколько отчужденно, можно сказать, как добросовестный гид.