Нюрнбергские призраки (книга вторая) - Александр Чаковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вот ты, значит, какой!
Он смерил его взглядом своих, стального цвета, почти не мигающих глаз.
— По фотографии я тебя представлял несколько иначе. Правда, тогда ты был еще маленький… Твой отец прислал мне ее много лет назад…
"О фотографии он мне ничего не говорил", — хотел было сказать Рихард, но вместо этого спросил:
— На каком языке мне говорить с вами, сэр? Английский я знаю, но не очень хорошо.
— А я, как видишь, знаю немецкий, и, по общему мнению, весьма неплохо, — с улыбкой сказал Гамильтон. — Ведь я прожил в Германии в общей сложности лет двадцать пять, если не больше. Первые годы в Нюрнберге, а потом вот здесь, в Мюнхене…
Он произнес слово «Мюнхен» не по-немецки, а по-английски — "Мьюник".
— Что ж, присядем, мой молодой друг, — предложил Гамильтон и, не снимая руки с плеча Рихарда, подвел его к полированному круглому столику, стоявшему в углу кабинета. Он усадил его в кресло около столика, а сам еел в другое, напротив.
— Так, так! Очень рад тебя видеть, — сказал Гамильтон. У него была какая-то странная улыбка: улыбались только губы, а глаза оставались холодными. — Я получил письмо от твоих родителей. Они просят, чтобы я помог тебе на первых порах.
— Извините, мистер Гамильтон, — виновато проговорил Рихард, — мне следовало бы начать с того, что родители шлют вам сердечный привет. Отец велел мне обязательно разыскать вас сразу же по приезде.
Судя по всему, Гамильтону было приятно это услышать.
— Ты, наверное, голоден? — участливо спросил он.
Рихард отрицательно покачал головой.
— Что-нибудь выпьешь? Кофе, пиво, виски, джин? Не знаю, к чему ты пристрастился там, в Аргентине.
Пить Рихарду тоже не хотелось. Но из вежливости он сказал:
— Джин с тоником, если можно.
— О'кэй! — воскликнул Гамильтон, встал и подошел к полированному книжному шкафу, одна из полок которого была уставлена бутылками, стаканами и рюмками. Не отходя от шкафа, он наполнил бесцветной жидкостью высокие стаканы, захватив их пальцами одной руки, а другой взял миниатюрную бутылочку с тоником. Вернувшись к столику, стал наливать тоник в стакан Рихарда.
— That's enoughl Thank you! [Этого достаточно, спасибо! (англ.)] — сказал Рихард.
— А у тебя вполне сносное произношение, — одобрительно кивнул американец и подлил немного тоника в свой стакан. Вдруг он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул: — Проклятый склероз! Я совсем забыл про лсд. Подожди!
Он снова встал и подошел к тумбочке, стоявшей около книжного шкафа. Когда он открыл ее, Рихард увидел, что это холодильник. Гамильтон снял с полки хрустальную вазочку, наполненную кубиками льда, и поставил ее на столик. На краю вазочки висели серебряные щипцы. Рихард взял их и, захватив кубик льда, опустил его в стакан. Гамильтон положил себе три кубика.
— За твой приезд и за твоих родителей! Прежде всего — за фрау Ангелику. Ведь дороже матери нет ничего на свете. Прозит! — сказал он, поднимая свой стакан.
Они отпили по глотку.
— Послушай, — чуть наклоняясь над столом, проговорил Гамильтон, — ты ведь еще ничего не рассказал о твоих родителях. Ну, об отце я кое-что знаю. Старина Адальберт, судя по всему, процветает. А как мать? Сколько ей сейчас лет?
Этот вопрос застиг Рихарда врасплох. В самом деле, сколько же лет матери? Несколько неуверенно он ответил:
— Я думаю, лет за шестьдесят…
— Time flies [Время летит (англ.)], - задумчиво произнес американец, но тут же снова перешел на немецкий: — Она была очень красива, когда судьба свела меня с… с твоими родителями.
Немного помолчав, он усмехнулся и сказал:
— Ну, а теперь вернемся из далекого прошлого в сегодняшний день. Тебя не помяли в этой потасовке?
"Что он имеет в виду? Сегодняшний митинг? — подумал Рихард. — Но откуда он знает, что я там был?"
— Все в порядке, — неопределенно ответил Рихард.
— Насколько мне известно, — продолжал Гамильтон, — в аэропорту тебя встретили и доставили в пансионат… Так?
— Да. Спасибо. — Рихард глядел на американца в упор. — Вы имеете в виду Клауса? Да, он меня встретил. Клаус — мой старый приятель. Он несколько раз приезжал в Аргентину. И мы с ним переписывались. Он давно звал меня в Германию…
— Та-ак… — задумчиво протянул Гамильтон. — Что ж, Клаус неплохой парень…
"А вы-то его откуда знаете?!" — чуть было не воскликнул Рихард. И, хотя он сдержался и внешне не реагировал на замечание американца, разные мысли и предположения одолевали его, как рой растревоженных пчел.
"Почему Гамильтон так добивался встречи со мной? Почему он держится не просто вежливо и приветливо, а с какой-то затаенной радостью? Может быть, мне это только кажется?"
Но вопросов Рихард не задавал. Что-то его удерживало. Он ждал, что американец раскроется больше, и тогда будет ясно, как себя надо с ним вести…
— Год или полтора назад, — снова заговорил Гамильтон, — твой отец писал мне, что ты поступил в университет.
— Да. На исторический факультет, — ответил Рихард. — Но с тех пор прошло больше двух лет.
— И за это время ты успел окончить университет? — спросил американец, поднимая свои густые брови.
— Нет, — ответил Рихард, — я закончил только два курса.
— И что же ты собираешься делать дальше?
— Когда начнется учебный год, поступлю в Мюнхенский университет.
— А что привело тебя в Германию? Только честно!
— Зов предков, — коротко ответил Рихард.
— Значит, ты романтик? — прищурив глаза, спросил Гамильтон.
— Речь идет не о романтике, а о патриотизме.
— Отец говорил тебе, что со мной можно разговаривать откровенно?
— Да. Он говорил, что в свое время вы оказали большую услугу ему и моей матери.
— Назовем это так… Но тогда расскажи более конкретно о цели твоего приезда. Должна же она существовать.
— Она существует.
— Ив чем она состоит?
— Прежде всего я хочу стать историком, мистер Гамильтон.
— И поэтому ты бросил университет?
— Нет, не поэтому, конечно… Впрочем, может быть, отчасти и поэтому.
— Не говори загадками!
— Тут нет никакой загадки. Я хочу изучать историю моей страны, живя здесь, а не на другом конце света.
— Ты сказал «отчасти». А что еще?
— Для меня реальная история Германии начинается с Фридриха Великого. А продолжили ее Бисмарк и Адольф Гитлер. Коммунисты изувечили нашу историю. Так вот, я хочу бороться за возрождение Германии. В рядах национал-демократической партии. Как? Я еще сам не знаю. Могу сказать только одно: любыми способами.
— Ты думаешь, у НДП хватит сил, чтобы поставить Германию на рельсы, с которых ее столкнули? — спросил Гамильтон, глядя на Рихарда своими немигающими, точно стеклянными, глазами.
— Не знаю, — неуверенно ответил Рихард.
— А я знаю, — твердо сказал американец. — У расчлененной Германии сил не хватит. Ей нужны союзники. По крайней мере один мощный союзник.
— Союзник? — переспросил Рихард. — Вы имеете в виду. — Вот именно! Соединенные Штаты Америки, — подсказал Гамильтон,
— Но… но ведь Америка воевала против Германии! — воскликнул Рихард. — Какая же новая цель заставит ее теперь с ней объединиться?
— Борьба с коммунизмом! — четко произнес Гамильтон и слегка ударил кулаком по столу.
Теперь Рихард поверил, что американец говорит с ним вполне откровенно.
— Да. Я понимаю, — сказал он. — Вы, конечно, правы.
— В таком случае выпьем за взаимопонимание! — улыбнулся Гамильтон и поднял свой стакан с недопитым джином. — Итак, ты намерен вступить в НДП? — немного помолчав, спросил он.
— Конечно.
— И принять гражданство ФРГ? Ведь у тебя аргентинский паспорт и виза на три месяца?
— Да… Я даже не знаю, насколько трудно будет уладить все формальности.
— С божьей помощью все легко. Gott mit uns [С нами бог (нем.)], как любят говорить твои соотечественники.
— Вы не могли бы в этом случае выступить в роли господа бога? — с улыбкой спросил Рихард.
— Попробую, — сказал Гамильтон, — но при одном условии.
— Каком? — насторожился Рихард.
— Ты вступишь в НДП и займешься политической деятельностью всерьез. Я хочу, чтобы ты сделал карьеру в партии, которая, возможно, со временем придет к власти.
— Вы хотите, чтобы я стал политиканом, одним из тех, кто с утра до вечера чешет языком? — с раздражением воскликнул Рихард.
— Я хочу только одного, — чеканя слова, ответил Гамильтон. — Я хочу предостеречь тебя: никаких авантюр! Ты должен тщательно изучить политическую ситуацию в Германии. В результате выборов у власти могут оказаться социал-демократы во главе с Брандтом. И тогда правительство пойдет на примирение с Москвой и со всем восточным блоком. А задачей твоей партии станет борьба за то, чтобы оставить германский вопрос открытым, а положение на восточных границах считать лишь временным.