Три минуты молчания - Г Владимов

- ...Природа, создавая нас двуногими, не учла, что мы еще будем моряками. Но есть один секрет. Шеф тебе не зря сказал: "Не смотреть на море". Обрати внимание, как они ходят по палубе. Она для них горизонт. На истинный горизонт не смотрят, а только на палубу. С ней наклоняются, с ней же и выпрямляются. А у тебя устает вестибулярный аппарат. И все время хочется за что-нибудь схватиться.

- Все ясно, Алик говорит, - и свежее дыхание пассата холодит нам кожу.

Ушли довольные. Только все за что-нибудь да хватались. А я встал на их место - интересно же, как это я хожу. И на что же я при этом смотрю? На палубу или на горизонт? Смотрел и вдруг сам за подстрельник схватился. А ну их в болото, так еще ходить разучишься.

3

- Смысл жизни ищут, - сказал я "деду". - Не иначе. Мы у него в каюте поздним вечером приканчивали ту самую бутылку.

- Так, значит? - сказал "дед". - Ты-то уже бросил его искать?

- Оставил покамест. На период лова.

- И это хорошо. Но что-то не нравишься ты мне. Рассказываешь, а брюзжишь. Стареешь ты, что ли?

- Может, я и старею. Но дурью зато не пробавляюсь. Что они, своим делом заняты? Книжечек, поди, начитались, ну и пошли...

- Так это же и прекрасно, Алексеич! Начитались и - пошли. Другой и начитается, а не пойдет. Нет, это ты зря про них. Сейчас хорошая молодежь должна пойти, я на нее сильно надеюсь. Мое-то поколение - страшно подумать, кто голову сложил, кто руку-ногу на поле оставил, кто лет пятнадцать жизни потерял - как я. Да и кого не тронуло - тоже не всякому позавидуешь. Иному в глаза посмотришь - ну чистый инвалид. А тут что-то упрямое, все пощупать хотят. Ничего на веру. Такой-то дурью пробавляться - лучше, чем с девками по броду шастать.

Я улыбнулся. Мне с ним не хотелось на моральные темы заводиться, тут ни я не силен, ни он.

- А чем плохо? Если есть такая возможность. Я бы сейчас пошастал!

- Хватит тебе. Ну, поплыли.

Мы допили, поглядели в пустые кружки. "Дед" закряхтел, будто с досады, опустил окно и выкинул бутылку - она промелькнула над планширем, красная от бортового огня, и исчезла в брызгах.

- Теперь у нас по плану трезвость, - сказал "дед". - До апреля.

Он локтем оперся на раму и смотрел в темноту, старые его волосы шевелились от ветра. Погромыхивала неприкрытая дверка на мостике или еще какая-нибудь железяка, и машина стучала под полом, и слышен был винт - то ровно он лопотал в студеной глубине, а то вдруг взборматывал и шлепал, когда лопасть выскакивала наружу. И я так затосковал вдруг - о Лиле. С каждым оборотом все дальше я от нее, уже мы вторую тысячу разменяли. И обиды у меня уже не было на нее. Мало ли отчего не приходят! Может, вдруг заболела или очкарик не передал ей, что я звонил. И с чего я взял, что она все слышала? С секретаршей он там какой-нибудь шептался.

- А с этой что... не выходит у вас? - вдруг спросил "дед". Я чуть не вздрогнул. - Которую в "Арктике" ждал.

- Почему - "не выходит"?

- Я так спрашиваю. Ты ее, по-моему, и на причале высматривал. Может, мне показалось.

- Ничего я не высматривал.

"Дед" не ответил. Но мне хотелось, чтоб он еще спросил. Жалко, что я его так сразу осек.

- Понимаешь, "дед", она вообще не местная, все законы знать не обязана. Ну, и тем нравится баба, что непохожа на других. Скажешь - нет?

"Дед" слушал меня и морщился от ветра.

Потом сказал:

- Тебе женщина нужна, Алексеич. А не баба.

- Есть разница?

- А ты не чувствуешь? Все это чепуха собачья: "обещала - не обещала", "обязана - не обязана". Бабская терминология, ты уж меня прости.

- Постой. Когда тебя твоя ждала - столько-то лет! - ты считал - так и должно быть?

- Нет. Не считал.

- Но все-таки надеялся?

Он помотал головой, глядя все туда же, в темноту.

- Тоже бабская терминология: "надеялся - не надеялся".

- Ты кержак, "дед". Вымерший человек. Но говоришь занятно. Жалко вот, все выпили.

- Потерпи, - сказал "дед". - Я на плавбазе достану. Монахи мы, что ли?

Я вот о чем подумал - хорошо бы нам где-нибудь поселиться рядом. Он вот отплавает свой последний рейс, а я свой, и мы возьмем наших женщин и увезем их. Куда-нибудь в Россию. Где трава и лес. И речка недалеко. Есть одно хорошее место возле Орла. Как раз то, что нужно. Там бы мы себе отгрохали дом из бревен. Я бы только мать еще забрал из города, сколько же старухе одной вековать! Нам бы так славно жилось, кто нам еще нужен! А работа везде найдется. На худой конец, плоты пригонять по Оке, там лесопилка неподалеку. Или на дебаркадере. А совсем бы хорошо - мы с "дедом" устроились на речной пароходишко туристов возить, показывать им всякие церквушки, места боев, братские могилы. "Дед" - и за капитана, и у машины, а я концы отдавать, рвать билетики, ухаживать за всем судном. И читать - я столько еще не успел! Хотя я и так всего навидался. "Дед" бы еще увидел моих детей, будут же они у меня когда-нибудь. И уж я их, сволочей, выучу, как жизнь понимать, они у меня глупостей валять не будут... Почему это все - нельзя? Только ведь захотеть. Энергии у меня до черта лысого. Только вот чего я хочу - я и сам не знаю. Я так все могу придумать, с такими, брат, тонкостями, что и самому расхочется. Вот я хотел уехать с Лилей, начать другую жизнь. Теперь она ее с кем-нибудь другим начнет. И если на то пошло, я как-то не очень и жалею. Иногда вдруг заноет, но справиться можно, это еще не такая мура, от которой лезут на переборку.

- "Дед", я пойду, пожалуй.

Он засуетился, достал из шкафика книжку и сунул мне. Потом отобрал, надел на нос очки, в железной оправке. Книжка была - "Судовые двигатели".

- Мы уж тут говорили, - сказал "дед", отчего-то смущаясь, перелистнул пару страниц. - Первую главку одолеешь, а дальше все пойдет. Что неясно, я тебе на нашем дизеле объясню.

- Добро, - я ее сунул под куртку, - почитаем обязательно.

- До порта ты помалу весь курс пройдешь. Сам не заметишь. А на берегу экзамен сдадим, в следующий рейс пойдешь у меня мотористом.

- В следующий! Тебя же - на пенсию.

- Ну, может быть, и нет. Все, знаешь, вилами по воде...

Я вышел, встал под рубкой. Вода блестела, как чешуя, переливалась от носовой струи, и далеко-далеко, за три-девятью морями, мерцали огоньки на Лофотенах. Воздух был дикий, пьяный, как спирт. Как бы это знать, я подумал, когда же он наступает, этот день, что ты вдруг видишь - все поздно, жизнь прозевал. Хотя бы за год раньше это почувствовать. "Дед", пожалуй, и не дождется, когда я это почувствую, он скоро, и вправду, станет дедом, хоть у него внуков и нет. И сыновей тоже. Не считать же меня, охламона. Как-то он мне говорил: "Молодые были - не о том думали. Не знали, что и двух лет не пройдет, как все грянет. Потом - сразу пожилые стали, И уже не о том думали". Так у него-то все-таки был рубеж - и какой! А у меня он где, этот рубеж?

Крайнее окно в рубке было опущено, вахтенный штурман - третий мурлыкал чего-то и кутался в доху. Смотрел на звезды. А кто на руле - я не узнал, он снизу был освещен, из компаса, подбородок и ноздри в огне.

Я вдруг забацал сапожищами - черт знает с какой стати, - запел гнусаво:

Теплоход в дальний рейс уп-лыва-а-ет...

Не уйти никуда от пррра-тя-нут-тых рук!

У ллюб-бви берегов не быв-ва-ает,

А у ллюб-бви и-не быв-вает ррразлук!

Штурман зачертыхался, врубил прожектор и жарил меня в спину, пока я не смылся в кап. А все-таки поднял я ему настроение, будет о чем посвистеть с рулевым.

В обоих кубриках не спали еще. У соседей пиликала гармошка: "И только одна ты, одна виновата..." Я хотел зайти - да там этот Ребров, бондарь, лучше на его территорию не заходить - пошел сразу в наш. Тут были дела серьезные - Шурка Чмырев с Серегой Фирстовым сидели за картами. Дрифтер всей тушей ерзал по лавке, заглядывал то к одному, то к другому и хлопал себя по ляжкам. Истомился от раздвоения личности - игра еще на равных шла, а он всегда за того, кто выигрывает.

Увидел меня - потянул носом.

- Ах! - говорит. - Коньячком запахло. Заходи, Сеня, быстрей и дверь закрой, а то жалко - развеет.

Шурка с Серегой подняли головы, поглядели затуманенным взором и снова в карты.

- Сколько ж там звездочек-то было? - спросил дрифтер. - Три или пять?

- Там уже ни одной.

Он вздохнул горестно.

- Жалко, я с кепом блат не завел. Хорошо бывает к начальству в гости зайти.

Я стал снимать куртку, и тут выпала книжка. Я и забыл, что она под поясом. Он сразу на нее кинулся.

- "Судовые двигатели". Ай,Сеня! Переквалифицироваться решил. По пьянке или всерьез?

- Дай сюда.

Но у него отнимешь, он уж ее за спину упрятал. Я полез в койку. Там зажег плафончик и задернул занавеску. Тут же он ее отдернул. Засопел над ухом.

- Сень, подыши на меня. Что ж ты, эгоист такой, от общества укрываешься?

Невозможно на него озлиться. Я дохнул - он замурлыкал, зажмурился.

- Ах, какая жизнь настала! А за чей счет пьете, Сеня? Ты "деду" ставишь или он тебе? Я вот думаю - какой ему резон бича захмеливать?

- Отлипни! - сказал ему Шурка. - Ты сам крохобор, так тебе за всю биографию никто чекушки не выставит. А ты, земеля, чего стесняешься, двинь ему по клыкам.