Окно Иуды - Джон Карр

Г. М. сидел сложив руки на животе и уставясь в пол.

— Я? О нет! Я жажду мести. Они загнали старика в угол, бьют его дубинкой по башке и приговаривают: «Он еще в сознании? Стукнем его еще разок!» И все же… зачем лгать вашему доброму старому дядюшке? Он ведь признался насчет виски. Я собирался допросить его сегодня и был готов разорвать его на куски, чтобы вытащить из него правду. Я мог бы поклясться, что он знает ее и даже знает, кто настоящий убийца. Но в письме он уверяет, что это Ансуэлл… «Я видел это собственными глазами». Вот чего я не могу понять. Черт возьми, как он мог это видеть, находясь в больнице? У него алиби размером с дом — мы все проверили. Он лжет, но, если я это докажу, первая часть письма не будет стоить и ломаного гроша. Письмо — палка о двух концах.

— Даже сейчас вы не хотите намекнуть на то, как намерены защищать Ансуэлла? — осведомился я. — Что вы собираетесь говорить завтра в суде? Что тут вообще можно сказать?

На лице Г. М. мелькнуло выражение злорадства.

— По-вашему, старик не может быть красноречивым? — отозвался он. — Увидите сами. Завтра я собираюсь встать, посмотреть им в лицо и сказать…

Глава 10

Я ВЫЗЫВАЮ ОБВИНЯЕМОГО

— Милорд, члены жюри.

Заложив руки за спину и широко расставив ноги, Г. М. смотрел им в глаза. Но мне бы не хотелось, чтобы он вел себя как укротитель львов, входящий в клетку с бичом и пистолетом, или, по крайней мере, гипнотизировал присяжных убийственным взглядом.

Зал суда номер 1 был переполнен. Слухи о сенсационном развитии дела распространились по всему городу — очередь на галерею у нас над головами выстроилась с семи утра. На местах для прессы, где вчера сидели всего несколько журналистов, сегодня присутствовали представители всех лондонских газет. Перед началом заседания Лоллипоп некоторое время разговаривала с обвиняемым через ограду скамьи подсудимых — он казался потрясенным, но под конец устало пожал плечами. Похоже, эта беседа заинтересовала угрюмого капитана Реджиналда Ансуэлла, наблюдавшего за ними. Ровно без двадцати одиннадцать сэр Генри Мерривейл поднялся, чтобы открыть дело защиты.

— Милорд, члены жюри. Вероятно, вас интересует, какую линию защиты мы намерены предложить. Я скажу вам. Прежде всего мы попытаемся доказать, что ни одно из заявлений обвинения не может быть правдой.

Сэр Уолтер Сторм встал, сухо кашлянув.

— Милорд, это намерение настолько поразительно, что я бы хотел внести некоторую ясность, — заговорил он. — Полагаю, мой ученый друг не отрицает, что жертва мертва?

— Тсс! — прошипела Лоллипоп, когда Г. М. взмахнул кулаками.

— Ну, сэр Генри?

— Нет, милорд, — ответил Г. М. — Мы согласны с этим, как с единственным фактом, который генеральный прокурор смог установить без посторонней помощи. Мы даже согласны с тем, что у зебры имеются полосы, а гиены умеют выть. Избегая более личных сравнений гиен с…

— Вопросы зоологии нас не касаются, — прервал судья Рэнкин, даже глазом не моргнув. — Продолжайте, сэр Генри.

— Прошу прощения у вашего лордства и снимаю вопрос, — серьезно сказал генеральный прокурор, — упомянув общеизвестный факт, что гиены не воют, а только хохочут.

— Гиены… Так о чем я? Ах да! Члены жюри, — продолжал Г. М., опершись руками на стол, — Корона представила свое дело в двух аспектах. Обвинение осведомилось у вас: «Если обвиняемый не совершал этого преступления, то кто же его совершил?» Оно также заявило: «Это правда, что мы не можем продемонстрировать вам даже тень мотива преступления, следовательно, мотив должен быть очень веским». Оба этих аспекта весьма опасны. Обвинение основывает свое дело на виновном, которого не может найти, и на мотиве, которого не знает.

Давайте сначала рассмотрим вопрос мотива. Вас просят поверить, что обвиняемый явился в дом Эйвори Хьюма с заряженным пистолетом в кармане. Почему? Ну, полицейский офицер, который вел расследование, заявил: «Обычно люди не носят с собой оружие, если не думают, что могут им воспользоваться». Иными словами, вас косвенно убеждают, что подсудимый пришел туда с намерением убить Эйвори Хьюма. Но почему? Как прелюдия к браку это выглядит слишком решительно. И что могло к этому побуждать обвиняемого? Единственное, о чем вам с определенностью сообщили, — это телефонный разговор, во время которого покойный не произнес ни одного гневного или оскорбительного слова. «Учитывая то, что я слышал, я думаю, нам лучше уладить дела, касающиеся моей дочери. Шесть часов вас устроит?» Разве он сказал обвиняемому: «Я заставлю вас замолчать, черт бы вас побрал»? Нет. Он сказал это, положив трубку, говоря сам с собой. Все, что мог слышать обвиняемый, — это холодный, официальный голос, приглашающий его в дом. Но на этом основании вас просят поверить, что он схватил чье-то оружие и помчался по указанному адресу с преступным намерением, написанным у него на лице.

Почему? В голову закрадывается мысль, что жертва узнала об обвиняемом что-то скверное. Но вам не сообщили, что именно, а попросту заявили, что дыма без огня не бывает, хотя вы даже не услышали ни о каком дыме. Обвинение не может предложить никакой причины, по которой Эйвори Хьюм внезапно стал вести себя как безумный. Но я могу это сделать.

Несомненно, Г. М. завладел вниманием аудитории. Он говорил почти небрежным тоном, уперев кулаки в бока и глядя поверх очков.

— Факты — я имею в виду физические факты — этого дела не подлежат сомнению. Мы собираемся выяснить подлинные причины этих фактов. Мы намерены доказать вам, что поведение жертвы не было связано с обвиняемым и что все дело против этого человека подтасовано от начала до конца. Корона не может предложить какой-либо мотив для чьих-либо действий, а мы можем. Корона не может сказать вам, что произошло с таинственно исчезнувшим куском пера, а мы можем. Корона не может объяснить, каким образом кто-то, кроме обвиняемого, мог совершить преступление, а мы это сделаем.

Только что я говорил, что обвинение представило вам дело следующим образом: «Если обвиняемый не совершал этого преступления, то кто же его совершил?» Но вы не можете сказать себе: «Трудно представить, что он этого не сделал». При подобных выводах вам придется оправдать подсудимого. Однако я не намерен всего лишь посеять разумное сомнение в его виновности — мы собираемся доказать, что не может быть ни малейших сомнений в его невиновности. Будь я проклят…

Лоллипоп предупреждающе взмахнула листом бумаги с отпечатанным текстом.

— Ладно, ладно! Иными словами, вы услышите альтернативное объяснение. Не мое дело заявлять, кто в действительности совершил убийство, если обвиняемый этого не делал. Это не входит в наши обязанности. Но я покажу вам два фрагмента пера, спрятанные в месте настолько очевидном, что никому и в голову не пришло туда заглянуть, и спрошу вас, где, по-вашему, стоял убийца во время преступления. Вы слышали много мнений и точек зрения. Вы слышали о зловещих усмешках и странном поведении обвиняемого — сначала вам сказали, что он так нервничал, что не мог удержать в руке шляпу, а потом — что он был настолько хладнокровен и циничен, что курил сигарету, хотя мой примитивный ум не в силах понять, почему какое-либо из этих действий должно внушать подозрение. Вы слышали, как он сначала якобы угрожал Хьюму убийством, а потом Хьюм поднялся и запер дверь на засов, чтобы не мешать гостю осуществить свое намерение. Вы слышали, что обвиняемый мог сделать, что он, вероятно, сделал и что он не мог сделать никогда. Теперь пришло время услышать правду. Я вызываю обвиняемого.

Покуда Г. М. жадно опустошал стакан с водой, один из надзирателей коснулся руки Ансуэлла. Дверь отсека со скамьей подсудимых была не заперта, и его провели мимо столов адвокатов. Он шел нервным шагом, не глядя на присяжных и теребя рукой и без того ослабший галстук. Светлые волосы были расчесаны на косой пробор, привлекательное лицо свидетельствовало скорее о чувствительности и богатом воображении, нежели о высоком интеллекте, а взгляд устремился на потолок свидетельского места с вмонтированным в него зеркалом — реликтом тех дней, когда таким образом фокусировался свет, — которое словно притягивало его.

Несмотря на решительность Г. М., я знал, что он обеспокоен. Приближался поворотный пункт дела. Находясь на свидетельском месте (иногда более часа, а иногда и целый день), обвиняемый должен постоянно следить за собой. Невиновный не запинается при перекрестном допросе.

Манеры Г. М. были обманчиво беспечными.

— Ваше имя, сынок?

— Джеймс Кэплон Ансуэлл.

Хотя обвиняемый говорил очень тихо, но умудрился закашляться, после чего бросил виноватый взгляд на судью.

— Вы нигде не работаете и живете в доме 23 на Дьюк-стрит?

— Да. Вернее, жил там.

— В конце декабря вы обручились с мисс Мэри Хьюм?