КУДЕЯР - Артамонов Иванович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако боярин пересилил себя и слабым голосом приказал слуге позвать брата Ивана.
— Всех ворогов наших порешить нужно с корнем, а митрополита — в первую голову. Пошли к нему слугу с вестью: завтра пополудни явится к нему наш человек. Пусть ждёт и трепещет.
Иван Васильевич пристально рассматривал перстень на правой руке.
— Ивана Бельского надлежит схватить и посадить за сторожи. А вот дьяка Фёдора Мишурина следует предать казни. Заслужил он её своим усердием на благо великого князя. Многие бояре, дети боярские и дворяне недовольны им, ибо крепко препятствует он их устремлениям. Да и среди духовных у него немало ворогов-Фёдор ведь не позволяет монастырям расширять владения.
— Согласен с тобой, брат. Однако Фёдор Мишурин близок к великому князю. Ведомо мне: государь часто навещает дьяка в его палате и о чём-то длительно беседует с ним.
— Тем более нужно изничтожить Фёдора. А чтобы великий князь не препятствовал тому, расправимся с дьяком без его ведома.
ГЛАВА 7
Возвратившись с богомолья, Ваня затосковал. В дороге всегда интересно, а здесь, в великокняжеском дворце, всё одно и то же. Да и на подворье не высунешь нос — с утра до ночи льёт мелкий нудный дождь. Блуждая из палаты в палату, он не заметил, как оказался перед дверью, за которой работал дьяк Фёдор Мишурин. Тот, как всегда, встретил его приветливо и любезно.
— Удачной ли была поездка, государь?
— Холодно было, ненастно. По дороге туда и обратно лил дождь. В Троицкой обители я беседовал с игуменом Иоасафом, премудрым старцем. А в Москве что нового?
Фёдор задумался. По его глазам мальчик догадался, что он хочет что-то сказать, но не решается.
— За три дня до твоего приезда, государь, в Москву вернулись с береговой службы русские полки. Вместе с ними прибыли воеводы Иван Фёдорович Бельский из Коломны, а из Серпухова — Иван Иванович Хабаров да Юрий Михайлович Булгаков. Всё лето они надёжно стояли на страже твоего государства. И ты, великий князь, явил бы им свою милость.
Ваня готов был сразу же удовлетворить просьбу дьяка Фёдора Мишурина, которого уважал и любил, но он понимал, что кто-то из бояр обязательно станет противиться этому. Так всегда было: любое его пожалование вызывало недовольство и озлобление. Шуйские постоянно твердят, чтобы без их ведома он ничего не делал, иначе государству будет поруха. Как поступить?
— По дороге в Москву Василий Васильевич Шуйский не раз жаловался на нездоровье, плох он стал.
«Хоть бы сдох поскорее боров старый», — в сердцах подумал дьяк.
— Братья Шуйские между собой говорили, будто Иван Бельский всё время замышляет против них худое. Могу ли я, Фёдор, пожаловать его сейчас?
— Пожалуй, государь, других воевод — князя Юрия Михайловича боярством, а Ивана Ивановича окольничеством. Это в твоей воле.
— Хорошо, Фёдор, я подумаю о твоём деле.
— То не только моя просьба, государь, так же и митрополит Даниил мыслит.
— В здравии ли святой отец?
— Последние дни часто жалуется на нездоровье. Стар стал первосвятитель, оттого и хворает.
— Ежели отец Даниил умрёт или откажется от митрополии по болести, кого церковный собор изберёт новым митрополитом?
— Кого ты, государь, пожелаешь, того и поставят.
«Шуйские непременно потребуют поставить митрополитом Иоасафа. Должен ли я согласиться с ними?»
— Скажи, Фёдор, достоин ли игумен Троицкого монастыря Иоасаф быть митрополитом?
Дьяк на минуту задумался. Умные глаза его внимательно всматривались в лицо мальчика.
— Ты сам, государь, так думаешь или Шуйские хотят поставить митрополитом Иоасафа?
Ваня замялся.
«Ну конечно же это Шуйские хотят спихнуть с митрополии Даниила и посадить на его место Иоасафа. Думаю, однако, они скоро разочаруются в своих надеждах. Иоасаф Скрипицын хоть и добр, да не из тех, кто станет послушно делать всё, что велят Шуйские. Много творят они зла, а троицкий игумен зла терпеть не будет».
— Что ж, государь, ежели митрополит Даниил отдаст Богу душу, Иоасаф Скрипицын вполне мог бы заменить его. Большого ума старец.
Всю ночь накануне Трифона и Пелагеи[35] в Москве было неспокойно. От дома к дому перебегали люди, о чём-то шептались с хозяевами. Наутро огромная толпа детей боярских и дворян, возглавляемая Андреем Шуйским, осадила дом Ивана Фёдоровича Бельского. Боярина подняли с постели и в одном нижнем белье выволокли на крыльцо.
— Так ты, сволочь, удумал смуту на Москве затевать?
— Какую смуту, Андрей Михайлович? — тонким срывающимся голосом ответил Иван Фёдорович. Он тщетно пытался сохранить достойный вид.
— Смуту против нас, Шуйских. Так получай же, Иуда! — Андрей размахнулся и изо всей силы ударил Бельского по лицу. Боярин пошатнулся, но удержался на ногах. Из носа по подбородку потекла алая струйка крови. — Мы-то тебя, неблагодарного, из нятства освободили, вернули тебе расположение государя, воеводой большого полка послали в Коломну, а ты чем нас отблагодарил?
Шуйский неистово колотил Ивана Фёдоровича.
— Тащите, ребята, его в темницу. Где был, пусть туда и воротится.
Бельского поволокли в тюрьму. Разъярённая толпа двинулась к дому дьяка Фёдора Мишурина. В это время он обычно находился в великокняжеском дворце, однако Андрей Шуйский послал к нему своего человека с ложной вестью, будто с женой дьяка приключилась беда. По этой причине Фёдор был схвачен на своём дворе.
— Разденьте его! — приказал Андрей Шуйский.
Княжата, дети боярские и дворяне, как псы голодные, кинулись на опального дьяка, стащили с него всё до последней нитки. Фёдор Михайлович стоял перед разъярённой толпой совершенно голый, стыдливо прикрывая руками срамные места. Вид его, казалось, очень забавлял Андрея Шуйского.
— Тащите его к темнице — сейчас он узнает, как подбивать великого князя против нас, Шуйских!
Около тюрьмы лежал огромный кусок, дерева, предназначенный для казни преступников. Избитого и потерявшего сознание дьяка швырнули на эту плаху. Палач взмахнул топором, и голова казнённого свалилась к ногам Шуйского. Андрей пнул её, и она, подпрыгивая на неровностях, покатилась в направлении притихшей вдруг толпы.
Летописец запишет потом: «Бояре казнили Фёдора Мишурина без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела».
Да, великий князь не знал о жестокой расправе, учинённой Шуйскими над его любимцем. О ней вечером того же дня рассказал ему дворецкий. Иван Кубенский вошёл в покои государя возбуждённым происшедшими за день событиями. Был он высок ростом, статен, наделён недюжинной силой. В конце своего княжения Василий Иванович пожаловал Кубенского чином дворецкого, однако в ближнюю думу не пустил. На то были веские основания. Иван Иванович отличался крутым нравом и легкомыслием, он легко поддавался чужому влиянию.
— Ну и дела, братец! Между Шуйскими и Иваном Бельским такой сыр-бор разгорелся, ну прямо беда. Андрей Шуйский Ивана поколотил и в темницу отправил, а дьяку Фёдору Мишурину голову отсекли.
Весть о заточении Бельского в темницу Ваня выслушал спокойно — такое нередко случалось на его глазах, а вот гибель любимца потрясла его.
— Да за что же они казнили Фёдора?
— Дьяк сторону Бельских держал, вот и пострадал.
— Нет, Бельские тут ни при чём. Каждого, кто люб мне, Шуйские стремятся изничтожить. Мамку Аграфену сослали в Каргополь, Ивана Овчину убили. Ныне погиб и Фёдор Мишурин. Звери, а не люди, вот кто такие Шуйские! Пусть и меня убьют, мне всё равно!
Мальчик упал на лавку и, зарывшись лицом в мягкую обивку, громко разрыдался.
— Да не плачь ты, братец, — растерянно гудел над его ухом дворецкий, — время сейчас такое, все как лютые звери кидаются друг на друга.
— Ну подождите, — размазывая по лицу слёзы, произнёс мальчик, — придёт время, и я все припомню Шуйским!
— Верно, братец, Шуйские показали себя нынче во всей красе. А я-то ещё поддерживал их, когда матушка твоя скончалась. Теперь вижу — ошибся. Мы-то, Кубенские, чем хуже Шуйских?
В дверь тихо постучали.
— Чего надобно? — громко произнёс дворецкий.
Вошёл боярин Тучков.
— Печальную весть принёс я. Только что у себя дома скончался Василий Васильевич Шуйский.
Перекрестились. И хотя каждый из присутствующих, как и положено в таких случаях, хмурил лоб, в душе же был рад этой вести.
— Пришёл попрощаться, государь. Вчера Андрей Михайлович Шуйский сказал мне, будто ты пожелал, чтобы я отбыл из Москвы в своё родовое селение Дебала. Но в чём моя вина, государь?
— Твоя вина в том… — из глаз мальчика вновь полились слёзы, он круто повернулся и выбежал из палаты.
Февральский хмурый день. Через зарешечённое сводчатое окно едва пробивается слабый свет, доносится завывание ветра. Чутко прислушиваясь к малейшему шороху за дверью, митрополит Даниил старческой мосластой рукой перебирает чётки. В палате сумрачно, неуютно, и всё мерещится, будто кто-то таинственный и страшный наблюдает за ним из тёмного угла. Никогда за всю свою долгую жизнь Даниил не испытывал такого страха. И что это поделалось в мире? Кругом вражда, ненависть, лютая злоба. И нет никого, кто мог бы заступиться за грешного смертного. Великий князь мал, всеми делами в государстве заправляют Шуйские. Минувшей осенью боярина Ивана Бельского увезли из Москвы на Белоозеро, чтобы великий князь ненароком не мог бы освободить его ещё раз. Дьяка Фёдора Мишурина злобно растерзали, а боярина Тучкова сослали в село Дебала. В ноябре почил Василий Васильевич Шуйский. Митрополит надеялся, что с кончиной боярина Шуйские оставят его в покое, но ошибся.