Власть научного знания - Нико Штер

В этой главе мы будем говорить о роли «расологии» (науки о расах) и Холокосте. В период своего формирования в первой половине прошлого столетия и утверждения как в научной среде, так и в обществе «расология» опиралось на знания из различных научных отраслей науки того времени – из биологии, естественной истории и особенно антропологии. Когда ставится вопрос о роли «расологии» и ученых, занимавшихся «наукой о расах», в идейной подготовке Холокоста, поднимается целый ряд тем, представляющих интерес в контексте изучения власти научного знания. Помимо краткой истории интеллектуальных истоков и природы расологии, ее успешной борьбы за авторитет в научной среде и легитимацию через связь с признанными интеллектуальными сферами и методами, нас интересует вопрос о том, какую практическую роль пыталась играть расология, какого «триумфа» она достигло и каким образом, а также какие трагические последствия этот триумф имел в Германии.

Значение расовых категорий в расоведении восходит к тому периоду, когда расология формировалось в качестве научной дисциплины с университетскими кафедрами, исследовательскими программами, институтами, учебными планами и специализированными журналами, т. е. к первой половине ХХ-го века. Этот вопрос возвращает нас к истокам социальных наук.

По мнению многих современных историков социальных наук, современный социально-научный дискурс сформировался в XVIII веке. Это была эпоха, когда во Франции, Германии и Англии образованные слои населения тратили огромное количество мыслительной энергии на обсуждение различных спорных вопросов и среди прочего вопроса о климатических факторах, влияющих на цивилизационные особенности народов (эта дискуссия прослеживается в эссе Монтеня, в «Духе закона» Монтескье, в «Заметках о влиянии климата» Уильяма Фалконера). По наблюдению современника, очень многие авторы считали климат решающим фактором. Вопрос о том, в какой мере эти идеи коррелируют с представлением о природе в различных культурах или же влияют на эти представления, еще ждет подробного изучения. Неисследованным пока остается и влияние достигнутого на основе здравого смысла консенсуса относительно научных представлений о климате и его изменениях, а также о воздействии этих процессов на отдельного индивида и общество в целом.

Кто читал «Самоубийство» Эмиля Дюркгейма (впервые оно было издано в 1897 году), тому известно его классическое, впоследствии парадигмальное для современной социологии методологическое доказательство того, что, казалось бы, совершенно идиосинкразические индивидуальные действия являются социальными феноменами и что их распределение нельзя объяснить причинами физического, а уж тем более космического характера. Разумеется, от его внимания не ускользнул тот факт, что среди его современников многие убеждены, например, в причинно-следственной взаимосвязи между климатом или погодой и количеством самоубийств. Дюркгейм решительно отвергает подобную аргументацию (Durkheim, [1897] 1983: 101 и далее):

Факты должны сложиться весьма необычным образом, чтобы можно было выдвинуть подобный тезис […] Причину того, что разные народы в разной мере склонны к самоубийству, следует искать в сущности их цивилизации и ее распространении в разных странах, а не в каких-то таинственных свойствах климата.

Там, где заканчивается природный детерминизм, начинаются социальные науки. Труды Дюркгейма оказали заметное воздействие на их становление. Дюркгейм обосновывает и всячески приветствует разделение наук естественных и социальных. С другой стороны, стремление Дюркгейма кардинальным образом опровергнуть и преодолеть ложные выводы природного детерминизма вызвало лишь крайне незначительный интеллектуальный резонанс в других социально-научных дисциплинах[59]. Собственно, расцвет климатического детерминизма, расологии и геополитической перспективы в социальных науках приходится на начало ХХ-го века.

Оставаясь в тени научной жизни, интеллектуальный расизм, тем не менее, был значимым и уважаемым направлением мысли в Западной Европе XIX-го и начала ХХ-го веков. Теории расовых различий, биологический детерминизм и евгеника были интегрированы в мейнстрим идейных течений и воспринимались как нечто само собой разумеющееся (ср. Banton, 1998)[60].

Расология, расовая политика и Холокост

Ни один суд никогда не вынесет решение о том, что определенные экземпляры человеческого рода обязаны чаще рожать детей, а остальное человечество должно оставаться бесплодным, хотя результат подобного эксперимента был бы, бесспорно интересным.

С другой стороны, моим еврейским согражданам я должен посоветовать не нервничать всякий раз, когда разговор заходит о расе. От этого сразу же возникает такое чувство, что они боятся любого объяснения расовых вопросов. Между тем спокойное, объективное рассмотрение послужило бы истинному благу обеих сторон.

Ученые, положившие начало расоведению, обнаружили новую интеллектуальную перспективу, а также значимость их работы для практической жизни, и смело заявили об этом общественности. В 1921 году Фриц Ленц, профессор кафедры расовой гигиены в Мюнхенском университете[61], говоря о расоведении, для большей убедительности цитировал «нордического мыслителя Канта»: «Она [расология] представляет собой нечто принципиально новое, к чему просто неприложимы старые схемы и слова; и по своей сути она не пессимистична; только она указывает верный путь к оздоровлению и прогрессу человечества и его культуры» (Lenz, [1921] 1927: 583)[62].

Проктор (Proctor, 1988a: 15) указывает на то, что «дегенерация расы, которой боялись немецкие социал-дарвинисты, имела, по их мнению, две причины: во-первых, система медицинского обслуживания “слабых” уничтожила естественную борьбу за существование; а во-вторых, бедные и не совсем нормальные люди размножаются быстрее, чем люди нормальные и одаренные».

В 1904 году Альфред Плётц, один из ведущих немецких социал-дарвинистов, основал Архив биологии рас и общества. Год спустя вместе с психиатром Эрнстом Рюдином, юристом Анастасиусом Норденгольцем и антропологом Рихардом Турнвальдом он основал Общество расовой гигиены. В последующие годы и десятилетия это общество, куда поначалу входили всего несколько человек, стремительно росло, и в 1930 году количество его членов перевалило за 1300[63].

Причины того, почему необходимо и возможно вмешательство «цивилизованных наций» ради их же блага, перечислены во введении к книге Фишера, Баура и Ленца «Теория человеческой наследственности» (Fischer, Baur, Lenz, [1921] 1931: 19)[64]:

Каждый народ или каждая нация претерпевают постоянные изменения в своем составе […] Эти изменения могут быть во благо народа, они могут способствовать его лучшей адаптации и подлинному прогрессу; но они могут также означать медленный или быстрый процесс упадка, дегенерации (что в большинстве случаев и происходит с цивилизованным нациями)».

Законодательное вмешательство «в вопросы населения и расовой гигиены» должно базироваться на научных знаниях, чтобы не превратиться в «опасное шарлатанство необразованных профанов» (Baur, Fischer & Lenz, [1921] 1931: 20).

Примечательно, что на ранних этапах движение за расовую гигиену не укладывается четко в разделение на «левых» и «правых». Многие социалисты считали евгенику частью государственного планирования и рационализации средств производства. Многих из них привлекала возможность «планировать генетическое будущее». […] Еще в 1925 году ведущий советский журнал, посвященной проблемам евгеники, публиковал переводы статей из Архива биологии рас и общества (Proctor, 1988a: 22).

Практическая наука, на которую ссылался Ленц и которая имела своей целью прекращение дегенеративного процесса, возникла во время первой мировой войны одновременно в Германии, других европейских странах и Соединенных Штатах[65]. Тесное родство и взаимовлияние практически-политических и научных импульсов никогда не было секретом. На самом деле симбиоз науки и практических (политических) амбиций является тем признаком интеллектуального развития расологии, который как раз и обеспечил ее становление, а также поддержку и резонанс среди общественности. Одним из главных создателей евгеники в Германии был практикующий врач Вильгельм Шалльмайер (1857–1919). Изданная им в 1891 году брошюра носит название, которое говорит само за себя: «Об угрозе физического вырождения культурного человечества». В 1903 году Шалльмайер участвовал в конкурсе, который преследовал однозначно политическую цель и финансировался Фридрихом А. Круппом. Конкурсный вопрос звучал так: «Чему нас учат принципы теории происхождения применительно к внутриполитическому развитию и законодательству государства?» Статья Шалльмайера «Наследственность и отбор в жизни народов» заняла первое место и, по мнению Фрица Ленца (Lenz, 1924: 224), на протяжении долгих лет оставалась «лучшим изложением основ евгеники на немецком языке».