Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма - Тина Ворожея

От этого пристального, немигающего, словно у большого удава взгляда, я вдруг смутилась. Загрохотало тревожно сердце, пересохли губы, а щеки полыхнули пламенем. Хотелось ответить остроумно и колко, но мой мозг словно потерял способность облекать мысли в слова.

Пока я придумывала ответ, мужчина подошел совсем близко. Нагнулся и вдохнул запах синего букета в моих руках.

— М-м-м, совсем ничем не пахнут! — разочарованно произнес Петр Кондратович.

Медленно, словно давая возможность мне убежать, он расправлял спину, неотрывно смотрел в глаза и приблизив свое лицо к моему, он приглушенно выдохнул:

— Вы пахнете совсем иначе Эмма. Это запах греха и желания. Признайтесь, вы же хотите меня?

Мой ответ его очевидно не волновал, а возможно он прочел его в моих глазах.

Губы мужчины горячие, вкусные, смяли мои в сокрушительном поцелуе. Я чувствовала себя беспомощной перед таким яростным напором, а возможно мне просто захотелось вспомнить свою прежнюю жизнь? Вспомнить, как целуется мой Гоша? Точного ответа я не знала. Азарт и голод, желание и похоть, закружили меня в темном-красном, горячем водовороте этой порочной игры.

Поцелуи покрыли мою шею, опустились ниже. Я успела подумать, что Гоша никогда меня так не целовал. Все у нас было намного нежнее, трепетнее...и скучнее. Наверное он поэтому и ушел от тебя, мелькнула мысль и я чувствуя, что позволяю себе раздваиваться, отпихнула ее от себя, словно она была ядовитой гадюкой. Нет никакого Гоши, нет меня прошлой. Я — Эмма Загряжская, я живу здесь и сейчас! И наверное, ты падшая женщина, Эмма!

— Эмма Платоновна, надо бы что-то с большой баней делать, — говорила мне старшая горничная Галина и старательно отводила глаза в сторону.

Я поперхнулась горячим сырником с изюмом, именно их обожала есть с раннего утра. Закашлялась сипло и долго. Надо сказать, что за последние три месяца у меня не только выросла работоспособность, но и появился просто зверский аппетит. Регулярные, страстные, просто бешеные занятия любовью, требовали пополнение энергии. Связь с Беркутовым была моей постыдной тайной, она тщательно маскировалась и была похожа на азартную игру в шпионов. Встречаясь в городе или ненароком сталкиваясь в государственных учреждениях, в которых я продолжала обивать пороги, мы были непримиримыми врагами, соперниками, интересы которых схлестнулись в битве за клиентов.

Но монета имеет две стороны, так и наши отношения с Беркутовым были двухсторонними. Никогда не знаешь, что выпадет в следующий раз. Орел или решка? Тайные записки, назначенные встречи в неожиданных местах закручивали нас в водоворот порочной, увлекательной игры. Встречаясь, мы совсем не разговаривали, некогда было тратить время на такую роскошь. Стоило нам приблизиться друг к другу и пространство вокруг нас сужалось, в нем уже не существовали ни мои хозяйские заботы, ни жена Беркутова, ни наше соперничество. Лишь раскаленный жар поцелуев, сплетение ненасытных тел, желание на грани боли. Это было как помешательство, но такое приятное, просто жизненно необходимое мне помешательство.

Размышляя я не заметила, как начала мечтательно улыбаться. На землю меня вернули, строгое сердитое выражение лица Агафьи Платоновны на портрете и настойчивый вопрос горничной, который она задала мне наверное во второй или даже в третий раз.

— Эмма Платоновна, что с баней то решили? Девушки отказываются там мыться. Боятся. Когда горячая вода вдруг становилась ледяной, они по молодости и глупости, только смеялись. Забавно им было. Когда по ночам там слышали плачь и девичьи грустные песни, думали, что их специально пугают. Но когда третьего дня кто-то подпер снаружи дверь и они не могли из жары выбраться на свежий воздух, тут то и прибежали они ко мне жаловаться.

Я замерла, так и не донеся румяный сырник до рта. Белая сметана лениво сползала с его круглого бока, капала на прямо мне в чай, оставляя в нем красивые разводы. Но это, меня сейчас совсем не беспокоило. "Что-то ты расслабилась, госпожа крутая бизнес-леди. И Беркутов тебе голову задурил. А ведь с самого начала знала, что в"Сладких Хрящиках", произошло по меньшей мере два преступления! Тетушка умерла отведав грибов на поминках, а если не грибочки причиной ее смерти были? Как-то странно... Народа на поминках наверное много было, а отравилась лишь одна хозяйка... А поминки были по этим девушкам, как там их звали? Вспоминай Эмма, вспоминай! Анька, Глашка и Юленька? Почему Степан, двоих девушек так грубо назвал, а третью ласково — Юленька? — я осторожно положила сырник обратно на тарелку, поморщилась когда вытерала туго накрахмаленной салфеткой губы. — Надо сказать, что бы крахмала поменьше ложили. — Промелькнула у меня мысль, и я с досадой стукнула кулачком по столу.

От этого стука сухопарая и чернявая Галина испуганно ойкнула, посмотрела на меня с удивлением. Агафья Платоновна на портрете, привстала со своего места и довольно потирала руки.

А у меня перед глазами возникло красивое лицо Степана. Вот он наклоняет голову, что-бы скрыть его выражение от меня. Вот резко, украдкой вытирает большой и мозолистой ладонью глаза. У меня непроизвольно вырывается крепкое и грязное ругательство. Эх, Эмма, да ты большего достойна! Не с того ты свою деятельность бурную в"Сладких Хрящиках"начала!

— Дверь в баню говоришь, кто-то снаружи закрыл? — мой голос звучит по деловому четко, словно на допросе.

Допрос... Конечно же опросить всех нужно, если не хочешь ты Эмма Платоновна, новых смертей в"Сладких Хрящиках"!

— Галя, с баней мы позже решим, а ты пока девушек по одной ко мне в кабинет проводи. Да смотри, что-бы все незаметно было, — говорила я вполголоса, а сама глядела на портрет.

Агафья Платоновна бурно радовалась, она даже встала со стула и станцевала нечто напоминавшее лезгинку и танец живота одновременно. Мне подумалось, что она должна что-то знать и опрашивать нужно мою тетушку в первую очередь. Только как это сделать? В кабинет Агафью Платоновну не пригласишь, а"разговаривать"с портретом в доме, где кроме меня и детей живет гувернантка нанятая для Лизы. Две учительницы для Шурика, старшая горничная и чудаковатый старик-профессор, которого я приютила из-за человеколюбия и ни разу не пожалела. Стефан Стефанович, был настоящей ходячей библиотекой. На любой вопрос у него был ответ, они очень поладили с Шуриком, играли в шахматы и часто вели глубокомысленные беседы.

Агафья Платоновна исполнила свой танец и поклонилась мне. Лицо ее раскраснелось, золотая прядка выбилась из короны-косы и игривым локоном упала на лоб. "Красивая женщина была! — подумалось мне,