Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она в последний раз взглянула на сияние своего безымянного пальца, вздохнула, сняла кольцо и положила в протянутую руку продавщицы. Продавщица тотчас отошла от нее, она знает таких покупателей наизусть: они все разглядывают, все трогают, все меряют, но ничего не покупают — напрасно только морочат голову! Продавщица бережно уложила кольцо на прежнее место в витрину и обратила свое рассерженное лицо к другим покупателям.
Она постояла еще возле прилавка, посмотрела на свои руки: пальцы без единого кольца показались ей вдруг бесстыдно голыми, еще раз вздохнула и подняла с пола свою большую тяжелую матерчатую сумку.
«В конце концов, — говорила она себе, выходя без покупки из магазина, — кольцо — это кольцо, а путешествие — это путешествие».
Мужчина все еще стоял у оконной витрины и, казалось, рассматривал выставленные в ней украшения, горящие нескромным, недрагоценным огнем. В руке у него был большой портфель. Когда женщина вышла из магазина, он не обернулся.
«Скорее всего это просто командированный, не знающий, куда убить час-два до самолета и глазеющий от скуки по сторонам, — подумала она, торопливо проходя мимо мужчины и чувствуя, как почему-то краснеет. — Тебе вечно приходит в голову всякая ерунда! Крути не крути, а ведь тебе, голубушка, уже сорок, хотя и дают тебе добрые души тридцать восемь!» Женщина сама испугалась того, что в порыве досады наговорила себе, никто не мог бы обидеть ее сильнее. Она пошла еще быстрее, стараясь заглушить мысли, которые ее больно задевали. Она уже приближалась к перекрестку своей улицы, когда почувствовала, что мужчина идет за ней. Нет, нет! Именно почувствовала, а не увидела; ей и в голову не приходило обернуться! Она еще ускорила шаги, теперь она почти бежала. «Не дай бог, я шла слишком медленно, и он подумает, что я из „таких"!» И сразу почувствовала, что и он пошел быстрее. На улице, где было много магазинов, в этот послеобеденный час выходного дня было очень людно, и она ни разу не обернулась, но все равно почему-то знала, что мужчина быстро идет за ней.
Он догнал ее в переходе под землей.
— Простите, где здесь ближайшая гостиница?
«Так и есть, — подумала она, — командированный, который случайно обратился ко мне. Голос, впрочем, у него приятный».
— Гостиница? — повторила она и, продолжая быстро идти, подробно объяснила, как добраться до гостиницы, махнув рукой назад.
Она уже вышла из перехода, когда он снова догнал ее.
— Простите, в вашем городе легко гостиницу получить? Я не здешний… — И, словно извиняясь перед ней за то, что он не здешний, мужчина улыбнулся. Улыбка сделала его лицо мягким и виноватым, как у ребенка. Ей теперь нравились такие лица: замкнутые, даже суровые, без улыбки, — лица людей, кое-что переживших, и неожиданно мягкие, даже беспомощные, когда человек улыбнется, — лица людей добрых.
— Я о гостиницах ничего не знаю, — отвечала она на ходу, — як гостиницам отношения не имею. Кажется, сложно.
— Простите, вы разрешите? — Мужчина указал на ее большую сумку. В сумке было четыре килограмма картошки, и ручки больно резали женщине пальцы.
— Спасибо. — Она протянула ему сумку.
Они молча дошли до ее улицы. На углу она остановилась.
— Благодарю вас, я пришла. — Она протянула руку за сумкой.
Он медленно вложил в ее протянутую ладонь ручки сумки и внимательно посмотрел в лицо, — как Ирина Львовна в горло ребенку, когда устанавливает диагноз, — и губы его шевельнулись. Она постояла, ожидая, что он что-нибудь скажет, но он только еще раз пошевелил губами и виновато улыбнулся. Лицо его стало робким и беззащитным. Ее вдруг тронула его явная робость перед ней; перед ней давно никто не робел, разве что детишки перед уколами.
— Если вы не устроитесь, — неожиданно для себя сказала она, — позвоните мне вечером, я попытаюсь вам помочь. — Она сама не знала, что имеет в виду: во всяком случае, она может позвонить Таисии, и та уж непременно что-нибудь придумает. — Только, пожалуйста, не записывайте телефон. Это улица, на которой я давно живу… здесь меня многие знают, и я не хочу, чтобы видели, как вы записываете мой телефон, постарайтесь лучше запомнить.
Она два раза тихо сказала ему номер своего телефона, он два раза тихо повторил его.
— Меня зовут Лена, — прибавила она и тут же смутилась: в такой ситуации «Лена» могло выглядеть неприлично и уж во всяком случае тут явно не подходило. — То есть Елена Федоровна!
— Николай Алексеевич, — сказал он, улыбнувшись своей виноватой улыбкой, и ей понравилось, что он не прибавил — «Коля».
Дома она сразу же вымыла голову красящим шампунем, чтобы подзолотить седые волоски на висках, переоделась в брюки. Она считала, что ничто так в последнее время не выдает возраст женщин, как предательская юбка, — слишком короткую не наденешь, все неловко уже как-то, да и как будто не в моде теперь, а модные — удлиненные, до щиколотки — хороши только восемнадцатилетним, остальных же враз делают старухами: кроме того, все ее приятельницы в поликлинике, включая и Таисию, утверждали, что у нее в «порядке» и лицо и фигура, а вот ноги чересчур худые, и она уже давно не смущалась, не обижалась, а привыкла считать ноги своим слабым местом. По всем этим причинам она всегда носила брюки (хоть теперь тоже, говорят, не в моде), только в особых случаях меняла — коричневые на