Девушка с пробегом (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите, товарищ сержант, — устало улыбается Давид инспектору, перехватывая на себя его внимание. — Я просто сейчас немножко потерял голову. Вот от этой богини, да. Вы же можете понять?
Он может. Этот конкретный инспектор — вполне себе может. Потому что обеспокоился он явно не из простой бдительности, и на Надю он смотрит слишком заинтересованно. Ну, по крайней мере, ревнивому Давиду так кажется.
Докопаться сержанту по сути не до чего.
Ну, в наручниках девушка, ничего по сути криминального, мало ли у кого какие ролевые игры, и кто кого как перевозит. Вот она — смеется, улыбается, ни тени недовольства нет в лучистых глазах.
— Будьте аккуратнее на дороге, — сдается сержант и вид у него слегка недовольный. Докопаться-то не удалось…
— Буду, — кивает Давид и заводит машину.
Скорей бы добраться до дома…
14. Как девчонка
После той необъяснимой выходки с гаишниками, у моего дивного божества обострилось любопытство. До нельзя. И понесло его в ту степь, в которую залезать и не очень-то рекомендовалось.
— А что у тебя с отцом Алисы? — пытливо спрашивает Давид, когда мы уже въезжаем в черту Москвы и начинаем вилять по улицам в поисках переулков, где машин поменьше.
И вот что это за мазохизм, а? Ну, какой умный зрелый любовник будет спрашивать любовницу о её семье и бывших мужчинах. Ну ай-яй-яй же. Вот как после этого не называть его малышом? Это так по-мальчишески…
— С отцом Алисы у меня Алиса, — улыбаюсь я спокойно. — Совместной опеки в Россию еще не завезли, поэтому он гуляет с Лисой один раз в неделю. Ну, два, если очень соскучится. Но это редкое состояние для Паши, тем более, что в этом случае ему самому приходится ехать в наши Мытищи, а это же жуть как далеко, ты разве не заметил, мой сладкий?
— Я летел к тебе на крыльях, — парирует Огудалов, — что мне лишний десяток километров?
— Крыльях любви или страсти?
— А если и того, и другого? — насмешливо откликается Давид.
Не успокоился.
Может, стоило сказать, что у нас с Пашей жутко сложные отношения и пару раз в год мы собираемся помириться?
Но ведь это же неправда. И даже в шутку, даже ради благого дела я вот про это врать не буду. А то ведь еще накликаю…
В первый год после развода Паша о чем-то и заикался на тему “может, попробуем заново”, но после сотого “иди на фиг” все-таки отстал. Но морали мне читал, ага.
Типа, как это я могу заниматься сексом на нашем с ним “семейном ложе”. С кем-то другим, о ужас, кошмар какой. Как у Верейского кожа тогда не слезла — ума не приложу. Лучше бы слезла, фигово Паша пригорал, слабенько. Эфир не возмутился.
Я же, выслушав Пашу с его праведным негодованием, предложила ему проспонсировать мне новую кровать. А “брачное ложе” я пообещала тут же выслать “на память”, чтобы он чувствовал себя Хранителем Семейных Артефактов, и не меньше.
Нужно ли рассказывать, что мой бывший на этом этапе скрутил свои претензии в трубочку? Ну, ничего удивительного, он же был вечно “в поиске” и, как следствие, “вечно без денег”.
Но что это я все о прошлом? Давайте лучше про “сейчас”. Оно гораздо интереснее, я считаю.
Чем дольше мы с Давидом едем, тем меньше слов нами говорится. Кажется, температура поднималась выше с каждой моей шуткой, с каждым его вопросом.
И вот мы паркуемся — и пригодного для дыхания кислорода в машине не осталось вообще. Выжгли. Вот этим вот раскаленным жаром, что сейчас окутывает нас с головы до ног.
Многоэтажка на набережной.
В принципе, ничего удивительного, в Москве же около сотни мелких и не очень рек, но все равно — уже отгорел закат, не может же он вечно продолжаться, и сейчас округу накрывают густые плотные сумерки.
Я только дергаюсь, чтобы вылезти из машины, но Давид опускает мне ладонь на колено, останавливая.
— Давай все-таки это снимем, — он касается наручников на моих запястьях.
— Так заканчивается мое похищение? — смеюсь я, позволяя голосу звучать с легким сожалением, а Давид просто склоняется ко мне, прижигая мои губы еще одним поцелуем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Мой крепкий, хмельной, напористый мальчик…
Сколько их сегодня было, этих горячих столкновений губ, каждый из которых хочется растянуть на вечность?
И каждый лишний — лишь еще одна сладкая пытка для моего самообладания.
И сейчас он снова целует меня. В темноте на парковке у пустого двора.
Я не знаю, что за магию этот малыш использует — но его поцелуи будто заставляют замирать всю вселенную, от первой и до последней планеты. И меня коротит, будто током. И после этого тока — смерть, пустота, одиночество — и отсутствие его губ, а сейчас — сейчас один только кайф и болезненное ноющее желание, растекающееся по венам.
От сердца — и до самых кончиков пальцев.
Можно ли хотеть мужчину даже самым кончиком указательного пальца? А мизинца?
Можно. Отвечаю.
— Все только начинается, ты же понимаешь? — вкрадчиво и очень многообещающе шепчет мне мое дивное создание.
Я понимаю.
Он похитил меня просто так.
И ему не нужны наручники на самом деле. Достаточно только улыбки.
Что будет утром, мне прекрасно известно, но утро еще не наступило.
Сейчас, пока я позволила ему быть для меня вот этим роковым соблазнителем, достаточно даже движения брови, чтобы в душе своей я упала ниц перед его алтарем.
Ведь этот вечер принадлежит Давиду.
И сейчас — я могу себе позволить поддаться очарованию этого кудрявого эльфа, что скользит своими дивными пальцами по кистям моих рук, расстегивая наручники ключиками, которые он только что достал из бардачка.
Вылезая из машины и закрывая за собой дверь, я на некоторое время замираю, глядя в темное звездное небо. Часто его вижу, а все равно — каждый раз смотришь в глаза космосу, как в первый.
Сколько времени?
Да какая разница? Нет мне сейчас дела до таких скучных фактов.
А вот до мужчины, что подошел сейчас ко мне, опуская ладони на машину по обе стороны от меня — дело есть.
— Поймал меня? — чуть улыбаюсь я, поворачиваясь к нему.
— И не сбежишь, — ухмыляется Давид.
Давид.
Красивое имя. Красивое до одури, немного непривычное мне, привыкшей к Сашам и Пашам, и безумно подходящее ему, моему прекрасному божеству.
Даже Аполлоном его уже называть и не хочется, потому что Аполлон — это лишь теоретическое прозвище, данное мной, чтобы хоть как-то называть своего божественного любовника.
А Давид — это он, вот этот весь удивительный мальчишка с острым языком и дивными кудрями, в которые так приятно зарываться пальцами.
— Мы до дома дойдем вообще? — выдыхаю я, дурея от тепла, исходящего от его тела. Уже им можно прожарить меня насквозь, до хрустящей корочки.
— Сложная задача. Тянет на подвиг. — У него такая широкая улыбка, что сложно не поставить украдкой поцелуй в самый её уголок.
— Давай попробуем его совершить?
— Я не пробую, богиня. Я делаю. — Ах, ну вы посмотрите, как мило этот поганец выпендривается. Щипнуть бы его за задницу, на которую я и вчера, и сегодня пускала слюнки.
Хотя почему это “бы”? С каких пор я отказываю себе в таких маленьких удовольствиях?
И стоит нам с ним только оказаться в подъезде, и в лифте — как я даю себе волю.
— Эй, — Давид резко разворачивается, прихватывая меня за мою шаловливую ручонку. Возмущен таким святотатством мой сладкий бог.
— Что? — я округляю глаза, глядя на него невинно.
Ох-х.
Резкое движение, почти толчок — и меня почти пригвоздили к стене лифта, прижав сгибом руки шею.
— Как же ты меня достала, — рычит мой мальчик, а я тихонько хихикаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Прости, мой Аполлон, ты хотел невинную гурию?
— Я. Хочу. Тебя, — отрывисто выдыхает он и почти вгрызается в мою шею, будто всерьез пытаясь откусить от меня кусочек.
Надя Соболевская — вкусная как тортик, и ни единой калории?
Мое лицо — совсем рядом с кнопочной панелью управления лифтом, и на нем мигает кнопка четырнадцать, но ладонь Давида падает ниже, на кнопку “Стоп”.