Девушка с пробегом (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

И не хочется мне в это влипать, если конкретно — в Давида влипать еще крепче не хочется. С другой стороны, столкнуться с ним как с профи, возможно, будет и полезно, это может выявить хотя бы поверхностный слой его недостатков, а то помимо наглости я у него сейчас недочетов и не наблюдаю.

А наглость — это не недостаток в исполнении Давида Огудалова..

— Знаешь, да, я согласна, — медленно произношу я, — есть только одно условие.

Не потому медленно, что я никуда не спешу. А потому, что мне на самом деле озвучивать это сложно. Душа моя люто протестует против того, что я собираюсь сказать сейчас.

— Ну? — нетерпеливо выдыхает Огудалов, глядя на меня жадно. Такое ощущение, что он уже в душе шампанское открыл, кажется, был уверен, что я пошлю его подальше, туда же, куда посылала его при просьбах дать номер телефона.

Зря ты празднуешь, мой мальчик…

— Если мы начинаем работать вместе, мы перестаем трахаться, — ровно произношу я, глядя Давиду в глаза. — У нас с тобой в этом случае будут только рабочие отношения. И не больше.

Он стискивает пальцами руль, а по лицу видно, хочет, чтобы на месте руля была моя шея.

— И почему же? — хрипло интересуется Давид, высверливая взглядом мне дырку на лбу.

Потому что ты слишком хорош, мой мальчик, и ты действительно способен пошатнуть мои бастионы. А как же моя старость в компании сорока котов?

— Я так хочу. — Просто пожимаю плечами я.

Судя по всему, эта фраза Давида убеждает не очень.

— Я не согласен, — он резко дергает подбородком. — Я не согласен с этим завязывать.

— Значит, с Левицким тебе придется разбираться без меня.

Это очень категорично и, может, даже не совсем красиво, но я, в конце концов, творческая личность, могу позволить себе некоторые закидоны.

И вообще-то я знаю, что этот отказ мне может аукнуться, обижать Левицкого не стоит — но я уверена, и Давид обижать такого человека не захочет.

В конце концов, он — бизнесмен. И что важнее, секс или важный заказ?

— Ну что ж, хорошо, — отрывисто произносит Давид, глядя куда-то в точку рядом с моим ухом, — значит, я разберусь.

Что?

Давид же тянется вперед, накрывает мою ладонь своей, нажимает на ручку, открывая дверь. Смотрит в мои офигевшие глаза с расстояния сантиметров в десять, и я вижу — он смертельно зол.

— Увидимся вечером, Надя, — сухо произносит Давид, будто намекая, что мне пора, и это звучит так, будто именно я его тут сижу и задерживаю.

Я вылезаю из машины молча, потому что…

Да потому что я охренела от такой его реакции.

А Давид тут же уезжает, оставляя меня в весьма растрепанных чувствах.

Не то чтобы я жестко обломалась с этим заказом, я не успела даже размечтаться, но…

Это было неожиданно и как-то очень резко.

Кажется, творческие закидоны имеются не только у меня…



17. Война — значит война.

Зевс лупает на меня глазками из террариума.

Укоризненно.

Интересно, на что эта гнусная черепашья личность намекает. Что я зря так протянула с дорисовкой портрета? Или что с Давидом я переборщила и была не права? Самцовский шовинизм — теперь и черепашья болячка?

— И не надо на меня так смотреть, — недовольно бурчу я и хмурюсь.

Зевс лежит пузом в своей мисочке, прямо на листьях салата, выражая всяческое к ним презрение. Надо искупать его сегодня, что ли, для стимуляции аппетита. Да, в последнее время я замечала, что жрет моя прелесть что-то весьма не очень. Сегодня вон вообще очень вяло покусал листья салата, и все. А меж тем весна, обменные процессы в его организме должны бы пойти на лад. Хотя, чего уж там, он-то ощущает не очень, я же еще не передвинула террариум к окну. чтобы вместо ультрафиолетовых ламп мою прелесть облучало настоящим солнцем. Он это любит. И я люблю смотреть на его довольную мордашку, когда он выползает на камушки, чтобы получить свою дозу витамина Д. Вы бы знали, насколько бывает выразительна одна черепашья физиомордия.

И все-таки сейчас он как-то подозрительно вяловат.

Нет, надо записать моего мужчинку к герпетологу, может, ему уколы нужны витаминные?

Прошло два часа после того, как Огудалов наконец-то сгинул.

Я настолько в бешенстве, что у меня даже чутка подрагивают руки, которыми я накладываю мазок за мазком на финальный слой портрета. Осталось не так много, остались нюансы. Мазки потоньше, чтобы краска схватилась получше. Везти аккуратно, сразу утащить куда-нибудь в спальню к Тамаре Львовне, чтобы не дай бог никто мне ничего не смазал.

Хуже нет ничего, чем делать в последний момент.

Хотя настолько в последний момент я еще ни разу не рисовала. Обычно картина вылеживается неделю до момента сдачи, но тут… Изначально я Огудаловой рисовала триптих с её подругами, но с одной из них Тамара Львовна неожиданно разругалась, в итоге триптих перестал быть триптихом и был отложен на неопределенный срок. Ну, пока леди не помирятся. В том, что они помирятся я совершенно не сомневалась. Не первый раз за время моего знакомства с Тамарой Львовной, она с кем-то ругалась. Её благодушная натура все равно перевешивала и требовала заключения мира.

Но перемирие будет потом, а сразу после ссоры Тамара Львовна запросила личный портрет, и я её предупредила, что досушить не успею, и она этот риск приняла, так что…

Так что все будет, как будет.

Финальные штрихи я накладываю торопливо, в квартире снова тихо, мама на работе, Лиса в школе, сегодня никаких неожиданных гостей, и все что мне мешает в работе — это то, что я бы с удовольствием сейчас порисовала не красками, а кровью одного смазливого поганца..

И чем больше времени проходит, тем больше крови я хочу.

Нет, ну вы вообще можете показать мне такие ворота, в которые пролезет хамство подобного уровня?

У меня до сих пор в ушах звенит это его хладнокровное: “Ну, значит, я разберусь”.

Без меня.

Он. Без меня. Разберется!

Сучок мелкий.

Значит, подчеркивает, что для потрахаться я ценнее, чем как художница?

Ну, конечно, я ж ему так легко дала, мальчик охренел, мальчик решил, что я ему вместо шлюхи, да?

Ему-то ведь не очень понятно, насколько я на него в тот вечер залипла. Я так в семнадцать лет голову не теряла, как тогда. А он…. А он принял меня за простую давалку, с которой можно перепихнуться, и больше она ни для чего не годится.

И меня от этого откровения одолевает яростью настолько глубоко, что аж трясет.

А я же знала, знала, что мне не стоит пускать его дальше, чем на один раз, нет ведь. Повелась как дура, на чертовы глаза, на чертовы скулы, на такую потрясающую настырность этого поганца.

Ну, серьезно, кто из девочек не любит, когда за ними вот так мило бегают симпатичные мальчики? Дуры разве что, и сучки задравшиеся.

И вот, пожалуйста.

Нет, я — дура, конечно. Не сучка, ей богу, для меня даже тогда было удивительно, что мой Аполлон внезапно ответил мне взаимностью. Но дура.

Зря вообще решила в кои-то веки заговорить с ним сама, зря решила пойти ва-банк и в кои-то веки уступить принципам ради мальчика, от которого на выставке еле получалось отвести глаза.

И зло берет меня штурмом, бушует ураганом в моей голове, и после него остается один только сплошной бедлам и разруха.

Вот по сути, никто ведь ему не мешал принять мои условия и играть из них. Пожалуйста, поработаем вместе, увидишь меня долго и много — и сам поймешь, что такое счастье тебе в постели не нужно.

Ведь сбежал бы, сбежал — я уверена.

Но нет, нужно было вытереть об меня ноги напоследок.

Самое обидное, что самым правильным было бы вообще не поехать на эту чертову вечеринку. Срезать это его самоуверенное “увидимся вечером”, остаться дома, посмотреть душераздирающий сериальчик и сожрать мороженку, чтобы душе кровью истекалось шоколадно.

Но… Я же еду туда не к нему, я еду к его маме, которая для меня уже много сделала, и которую мне лично игнорировать и некрасиво, и невыгодно.