Жизнь - Лилия Сергеевна Селяева

все вокруг стало темнеть. Я почувствовал капли дождя на своем лице и невыносимую боль ноге. Я услышал чьи-то тяжелые вздохи и, открыв глаза, увидел лицо Серегина, который тащил меня на руках. Я улыбнулся ему, а он мне. Потом он встал на колени, положил меня на землю и сам рухнул, все также тяжело дыша. Я понял, что серьезных ранений у меня не было, но несколько пуль пробило мне правую ногу. Я стал истерически смеяться и благодарить бога за свое спасение. Но я не знал, где Алехин, где Петров и почему Серегин тащил меня в непонятном направлении. Я подполз ближе к Серегину и спросил:

– Пашка, ты как? Что случилось? Я отключился? Где все? – но Серегин молча смотрел мне в глаза и улыбался.

– Пашка, ты что? – спросил я снова.

– Все ушли…Митрофанов, Козырев, Алехин с Петровым тоже, пока мы с тобой обстреливали бандитов. Когда тебя подстрелили, я остался один. Бандиты замешкались, не знали видимо в кого стрелять – в нас или в Алехина с Петровым…я воспользовался этим замешательством, быстро схватил тебя и стал уходить. Я уже подумал, что оторвались, но какой-то из боевиков всадил мне в спину несколько пуль…но все-таки мы оторвались…

Пока у меня были силы, я тащил тебя, сколько мог – продолжал Паша – моя участь была решен, а тебя можно еще было спасти…

Я заплакал и стал говорить, что дотащу его до своих, но сам понимал, что с такой потерей крови он и десяти минут не проживет. Тут Паша сказал:

– Помнишь разговор про Бога в казарме? Так вот…я верю в него, но совершенно по-другому. Бог – это наша мораль, наша нравственность…это добродетель. Можно кричать о вере и быть пустым, а можно молчать и быть поистине человеком с душой. Все ушли, а я остался, остался, чтобы помочь, остался и спас тебя. Теперь я знаю, во мне Бога больше, чем во всех них, кто ушел…и мне сейчас хорошо.

Он пролежал минут пять и умер. Я добрался до своих и рассказал эту историю. Алехин, Митрофанов, Петров и Козырев тоже добрались, но они молчали, а я про них ничего не рассказывал. Меня потом отправили в госпиталь, а потом домой, в Махачкалу. Обратно в часть меня не взяли. Сначала мне пророчили гангрену, но все обошлось…пуля лишь задела нерв, и я теперь ходил прихрамывая.

Я каждый день вспоминаю слова Серегина, которому даже звания героя не присвоили.

– Я поняла суть вашего рассказа – сказала я – он же вовсе не про Чечню, а совсем про другое, верно?

– Уловила суть – ответил он, делая глоток остывшего кофе – знаешь, многие люди верят во что-то, и существует бесчисленное количество верований – католики, протестанты, мусульмане, православные…но зачем эта вера нужна, когда она не созидает добродетель внутри человека? Я понял, что Бог – это то, что мы из себя представляем внутри. Как сказал Серегин, это наша мораль, наша нравственность. Вот и все.

Я смотрела на художника, а он смотрел, как за окном падает снег. Этой ночью я не могла уснуть, как будто во мне что-то поменялось, как будто я видела нечто большее, находящееся за гранью человеческой жизни. Все вокруг меня веселились, радовались жизни, смеялись, а я как будто их не слышала и долго не могла понять, что ответить, когда кто-то о чем-то меня спрашивал.

Не следующий день, в понедельник, я не пошла на учебу. Мне опять хотелось увидеть этого человека. Но когда я пришла, его не оказалось. Я спросила у остальных художников, куда тот подевался, а они сказали, что он уехал на Кавказ, рисовать горные пейзажи, а мне просил передать холст бумаги. Я машинально взяла свернутый в трубочку листок и пошла по своему обычному маршруту. Около Казанского я села на скамью и развернула листок. На нем был карандашный портрет очень красивой девушки, а внизу было написано:

«Так я вижу тебя. Не искажай свой внутренний портрет», подпись – вольный художник.

Внешне эта девушка была совсем не я: у нее была загадочно красивая улыбка, тонкая изящная шея, а контуры лица были идеальной формы. Во взгляде ее было сочувствие и сострадание и казалось, она знает какую-то неведомую тайну. И действительно, мне казалось, что я знаю какую-то тайну. Я не могла о ней сказать, но чувствовала ее внутри. Я думаю, что вы поняли, что это за тайна, но вряд ли сможете ее описать.

«ЖИЗНЬ»

      Как хрупка наша жизнь. Она как бокал, способный упасть от неловкого движения руки и разбиться. Никогда не поймешь, насколько ценный подарок мы получаем, пока не столкнёмся с трудностями, цена которым собственная жизнь. Настоятель храма, который я иногда посещала, сказал мне однажды, что все трудности даны человеку Богом для понимания своих ошибок. Это возможность взглянуть на себя со стороны, встать на верный путь, переосмыслить свои поступки. Теперь я с точностью могу сказать, что это правда. Я хочу рассказать вам свою историю, историю, которая истерзала мне душу, но помогла увидеть самое ценное, что у меня есть.

***

Однажды утром я почувствовала себя плохо. Встав с постели, я побрела на кухню сделать себе кофе. За окном шел снег. «Самое время для начала апреля» – подумала я. Из зала послышались шаги, и я взглянула в проем двери.

– Не могу спать, когда тебя нет рядом – сказал мой молодой человек, с которым мы только начали жить вместе.

– Сегодня выходной, поспи еще немного – сказала я.

Не могу сказать, что я его любила. Все что он делал для меня, я принимала как само собой разумеющееся.

– Хочешь, поедем за город, на природу? – спросил Антон – ты скажи, что хочешь. Можем сходить в кино или театр, что бы ты хотела?

– Давай сходим, только у меня голова раскалывается.

– У тебя уже не раз такое, сходи к врачу, пожалуйста – забеспокоился Антон.

– Ерунда, таблетку выпью и все – ответила я.

Я пролежала пол дня, но мне не становилось лучше. Антон все время за мной ухаживал.

В понедельник, после работы я пошла к терапевту. Терапевт, разумеется, дала мне гору направлений на различные анализы. Как оказалось, позже, с головой у меня было все в порядке, но анализы были плохими. После дальнейших обследований, выяснилось, что у меня опухоль, и она подлежит немедленному хирургическому иссечению. В том момент я поняла, что вот он конец. В один миг исчезли планы на будущее. Помню я шла домой, не