Появление Сесса - Дорин Тови

В восьмидесятых годах прошлого века, когда строилась Канадская Тихоокеанская железная дорога через всю Канаду, инженеры обнаружили в обрывах перевала Кикинг-Хорс залежи цинковой руды, необ­ходимой для производства латуни, и там быстро вы­рос большой рудничный поселок. И вместе с желез­нодорожными рабочими в поселке по соседству ру­докопы образовали одно из тех буйных сообществ, форпостов цивилизации, которые описаны в столь­ких романах,— мирок бесшабашных молодчиков, тративших свои заработки на выпивку и азартные игры. Мирок, где не было места женщинам.

Человеческая жизнь ценилась так дешево, что они играли даже на нее. Они бились об заклад, заложил ли человек, бросивший работу на прошлой неделе, последнюю динамитную шашку в забое или нет. А если да, забьет ли тот, кто занял его место, костыль в нее или нет. Сумеет ли машинист остановить7 поезд на спуске, если он сорвется с тормозов. А сами ма­шинисты заключали пари, какое расстояние они су­меют преодолеть вверх по склону, не подбрасывая топлива.

Теперь внутрь горы пробит спиральный туннель, но прежде Биг-Хилл был одним из самых опасных перегонов на Западе. Таким крутым, что от главного пути ответвлялись три запасных, чтобы в случае не­обходимости машинисту было куда свернуть. Если поезд начинал катиться вниз слишком быстро и единственный ручной тормоз не срабатывал, маши­нист пытался воспользоваться такой веткой у стре­лок, где стрелочник дежурил круглые сутки. Если он определял, что поезд спускается нормально, то пе­реключал стрелку, если же нет, он оставлял ее в от­крытом положении и машинист сворачивал на ветку. Но если поезд успевал развить слишком большую скорость, это помогало мало — паровоз несся по ней так, что сходил с рельсов. Но, как объяснил нам местный историк, «они не загромождали главный путь».

Он же показал нам под откосом среди бурьяна проржавевший паровоз, так и не лишившийся старо­модной высокой трубы и остатков деревянной ре­шетки скотосбрасывателя. И, он же показал нам чуть дальше внушительную скалу, расколовшуюся попо­лам, когда в нее ударился другой сошедший с рельсов паровоз,— на ней еще видны пятна копоти и масла. И он же рассказал нам историю, которая не была переложена в песню,— историю о машинисте, кото­рый повел свой паровоз вверх по склону, заключив самое дерзкое пари из всех.

Поспорив, что он одолеет подъем без остановки (до тех пор пределом была половина склона), он раз­вел пары, завинтил предохранительные клапаны — хотя нормально, чем сильнее поднималось давление в котле, тем шире их открывали,— заключил еще пару пари и повел паровоз на подъем.

—  И как высоко он поднялся? — спросила я.

—  Куда выше, чем рассчитывал,— был ответ.— На полпути чертов котел взорвался. И найти удалось только его золотые часы, и то в трех милях отсюда.

Естественно, все это происходило до того, как через Скалистые горы было открыто движение пас­сажирских поездов,— еще в те дни, когда железная дорога только строилась и паровозы были узкоко­лейными. Тем не менее и позднее на Биг-Хилле про­изошло несколько катастроф с товарными поездами, нагруженными рудой, и в 1905 году началась пост­ройка спирального туннеля. Закончена она была в 1910 году, и поезда проходят через него за четыре минуты, оповещая об этом свистками, наводящими жуть. Свист поезда, проходящего через перевал Ки­кинг-Хорс,— один из самых тоскливых звуков, какие можно услышать в Канаде. Чарльз запомнил его еще в шестилетнем возрасте, когда его везли из Нью-Брунсуика в гости к тете в Ванкувер.

Мы записали свистки на пленку, нашли себе на память гладкую круглую палочку известняка — их высверливали для закладки динамита, после чего, полные мыслей о поездах, сорвавшихся с тормозов, о стихах Роберта Сервиса и (это касалось только Чарльза) воспоминаниями о днях, когда ему было шесть лет, мы вновь переехали реку Кикинг-Хорс — Брыкающуюся Лошадь, как ее назвал человек, нанес­ший ее на карту, в честь лошади, которая сбросила его в воду,— и вернулись в Альберту. И почти сразу же встретились с лосем.

Вот так, без всяких хлопот. «Обязательно остано­витесь, если увидите машины у обочины,— предуп­редил нас сотрудник парка в Джаспере.— Это значит, что кто-то увидел что-то интересное».

И когда мы увидели три машины на обочине шос­се в Банф, Чарльз притормозил, и, пока он маневри­ровал, чтобы припарковать фургон (фургон ведь был не наш, и Чарльз всегда проявлял крайнюю осторож­ность), я выскочила, вооружившись фотоаппаратом, и на цыпочках устремилась к деревьям. Не помню, что именно я думала увидеть. Во всяком случае, не медведя — не то люди остались бы в машинах, но машины были пусты. Оленя? Олениху с парочкой пятнистых оленят? В лесах они никого не подпуска­ли к себе близко, но в парках были гораздо менее пугливыми.

Как и огромный лось, который, когда я обогнула вторую ель, оказался на поляне прямо передо мной. Безобразен?! Глянцевитая черная шерсть, высота добрых семнадцать ладоней, изящнейшие задние ноги, как у скаковой лошади... Лось — несравненный красавец! Если бы мы встретились не в парке, лось тут же обратился бы в бегство. Да и в парке они чаще всего убегают. Но у этого, несомненно, достало ума понять, что здесь люди всего лишь смотрят на него, а потому он продолжал ощипывать ветки.

И позволил мне фотографировать себя, не обра­щая внимания на щелчки фотоаппарата, и переходил с места на место с величавостью монарха леса, каким он и был. Чарльз, благополучно припарковав фургон, подкрался ко мне сзади и шепнул:

—  Бога ради, как ты могла подойти так близко! Тебя же предупреждали, что они опасны! — И доба­вил, глядя на лося, который застыл, словно позируя художнику-анималисту: — Быстрей! Это надо снять. Дай аппарат!

Все получилось отлично. Теперь к лосю между деревьев подкрадывались другие люди — трое или четверо,— держа фотоаппараты на уровне глаз. Нам очень повезло. Чарльз притормозил точно напротив лося, так что я вышла прямо на него, пока остальные крались наискосок. Да, очень повезло, потому что первым крался толстячок с кинокамерой, и едва лось услышал ее жужжание, как с неторопливым достоин­ством начал удаляться. Толстячок поспешил за ним. Лось продолжал удаляться. Толстячок следовал за ним шагах в шести, увлеченно жужжа кинокамерой.

—  Счастье, что лось ручной,— сказал кто-то из опасливых фотографов.— Ух как этот жирняга улепе­тывал бы!

Только лось ведь вовсе не был ручным, а всего лишь терпеливым. И вскоре ему надоело отступать, он опустил рога и ринулся в атаку. Так что жирняге пришлось-таки броситься наутек. Вижу словно сей­час, как он в рубашке в красную клеточку и шортах мчится между деревьями, а камера и сумка с принад­лежностями летят на своих ремнях горизонтально за его плечами. Ну, просто кадр из фильма Мака Сен-нета, в котором все друг за другом гоняются. И лось, наклонив голову, нагоняет его.