Жора Жирняго - Марина Палей

Непричесанная, Рената лунатично бродила по своей квартире, совершая каждый шаг с неотвязно-осмысленной — даже болезненной — осторожностью. Отныне ходить приходилось по его потолку, и ей было страшно. Например, был страх повредить кувшинки. Ей казалось, что на каждой ее стопе появилось по глазу. И вообще эта родственная стопам, глазам, всему телу — почти анатомическая — перегородка, в виде пола для одного — и потолка для другого, ощущалась ею как нечто хрупкое, сотканное чуть ли не из крыльев стрекоз, а собственное тело — на такой поверхности — было словно незаконным — и отвратительно, а главное опасно тяжелым. Странно было думать, что там, внизу, один к одному, находится такая же квартира — словно отражение ее, Ренаты, „верхнего мира“…

Но самым странным было осознавать, что в этом отраженном мире живет он. Ей казалось, что каждую секунду она чувствует — да что там! — знает наверняка его точное местонахождение в отраженном жилище. Всем существом она ощущала его передвижение по этому зазеркалью. Он в кухню — и она в кухню, он в спальню — и она за ним…

Ее кровать располагалась строго над его белым кожаным диваном. На этом диване он и спал — довольствуясь походным комфортом…

Она лежала в своей постели, зная, что там, внизу, в трех метрах глубины от нее, один к одному повторяя ее позу, сосредоточенно, лицом вверх, лежит он.

…Они парили в черно-синем звездном пространстве параллельно друг другу: их тела — если вывести за скобки внутреннего зрения бутафорские подставки — то есть диваны, кровати, потолочные балки, настил пола — совершали плавный полет параллельно друг другу с ночной стороны Земли, вокруг Солнца. Они плыли друг над другом, два счастливых ныряльщика, ускользнувших от бессмысленного грохотания мира — плыли в блаженном подводном беззвучии. Вместе, чаще синхронно, они ловили жемчужины звезд — и наконец, наплававшись вдоволь, нежно, как две неразлучные рыбы, вплывали в освещенную часть Земли.

…Рената просыпалась».

Глава 16. Асимметричные медведи и энигматические талончики

Уже через несколько месяцев после переезда в Смокву Жора самым естественным и даже неизбежным образом был принят в ту, надежно защищенную собственной невозмутимостью, стайку «людей в порядке», представители которой, прибыв «с деловым визитом» в любую точку планеты, ни секунды не сомневаются, что номер в отеле уже ждет их, забронированный за полгода.

Еще в порывистой своей петрославльской юности он понял, что в Смокве-граде для ублажения своего чревоугодия требуется тратить энергии на целый порядок меньше, чем в Петрославле, где волка ноги кормят. В Смокве же — в Смокве надо просто «включить голову» и, как это делал умный ёжик, оказаться в нужном месте и в нужное время. Половина вопроса по прибытии в Смокву решалась автоматически: «нужным местом» была сама Смоква. Что же касается второго слагаемого успеха, а именно — нужного (правильного) времени — то с этим оказалось и того проще: следовало просто выслушать своих конкурентов и поступить наоборот.

Оказалось, что даже телефонные звонки, сделанные в пределах престольной Смоквы, срабатывают совсем иначе, чем звонки к тем же лицам, сделанные из Петрославля. Жора быстро пропах запахом смоквенской стаи; доминантные ее волчицы облизали Жору; доминантные волки улыбались, демонстрируя желтые, миролюбивые по отношению к Жоре клыки; он стал неотличим от прочих волков, кровным, своим.

Будучи волком, вовсе не надо руководствоваться образом жизни ёжика, даже феноменально умного. Вовсе не надо подставлять свои иглы под падающие яблоки — это травматично, неэффективно, неэстетично, в конце концов. И вообще не волчье это дело — яблоки жрать. СЛЕДУЕТ БЫТЬ НЕБРЕЗГЛИВЫМ — вот ноу-хау волков — простой, однако — вследствие какой-то старомодной волчьей стыдливости — негласный принцип. А может, и того проще: волкам крайне неприятно напоминание о родстве с шакалами.

Вскоре глянцевые журналы сами обрывали Жорин телефон. Жора зачастую даже вынужден был, голосом своего автоответчика, говорить, что его нет дома. Он не справлялся с лавиной требуемых от него рекомендаций — как сохранять элегантный вес (мстительно и глумливо при этом хехекая: его рано облысевшего брата лечил лысый, как бильярдный шар, эскулап) — как заново влюбить в себя мужа; как полюбить свекровь, Высшую Истину, молочно-фруктовые маски, «себя, как ты есть»; он едва поспевал давать советы — следует ли кастрировать лесного норвежского кота Эрни, можно ли по-прежнему доверять сердечные тайны подруге Анжеле; со всей ответственностью он предупреждал Козерогов и Львов, что в третью неделю мая их может постичь финансовый кризис — в случае, если они, не прислушавшись к внутреннему голосу, переоценят свои возможности, — etc.

За эти юркие файлы — слегка шкодливые, чуть игривые, — файлы, изящно (на зависть злодеям-негениям) соединяющие поблядушкины слезки и румянец добродетели, подписанные «Света Веденяпина», или «Всегда ваша Даша», или даже «Мата Хари», — ему платили раз в пять больше, чем толпам перевозбужденных желудочными энзимами голодранцев, осаждавших игольное ушко на входе в пеноуретановые парадизы. Дело в том, что Жора, один, заменял собой человек пятнадцать отпетых циников — все равно как подъемный кран заменяет штук пятнадцать хануриков, — так что, в целом, любая глянцевая редакция, где коллаборантом колбасился Жора, а колбасился он по всеми глянцевыми редакциями, какие только в Смокве-городе наблюдались, имела прямой профит.

К этому времени Жора окончательно уточнил границы своего облика. Став неотъемлемой частью cream of shit (как метко назвал эту зоологическую группу один пересмешник), — т. е. частью сливок, украшающих шоколадные экскременты, — жирных сливок, обильно взбитых «полезным взаимообщением», — он являл собой перезрелый, мгновенно узнаваемым тип смоквенского литератора — трусливого, расчетливого, мертвого.

Такой вот оранжерейно-бройлерный индюшонок. Оборотистый, волшебно глупый. Беспомощный. Который даже помыслить себя не смеет вне влажного подкрылья-подмышья своей корпорации.

Вот что писал о данном явлении природы американский зоолог и этопсихолог Рональд Дж. Браун («Симбиоз смежнокишечных в контексте смоквенского биоценоза»):

«Члены данной корпорации существуют колониями. Так природа захотела. Это кишечнополостные полипы, грибы (с их нерасторжимой, могильной, вездесущей грибницей), клоны лабораторной флоры и фауны, выводки, стайки, штаммы, своры. Их гастроэнтеральная (пищеварительная) система, их органы репродукции, а также органы очистки и т. п. — рассчитаны исключительно на режим корпоративно-соборного функционирования. Их желудок скудно выделяет ферменты, если корм подается как-либо иначе, помимо лоханей смоквенского хлева-коллектора. Кислород, всосанный где-то „на стороне“, вне корпоративных (нарядных, как колумбарии) пейзажей, напрочь отказывается участвовать в процессе оксигенации. В этой колонии все и навсегда общее: жены, мужья, жвачки, дачки, дочки, тачки, тапки, продавленные диваны, филологическая феня, фиги в кармане».

А вот что пишут газеты: «Интересный факт установила недавно группа ученых Кёльнского университета под руководством профессора Й. Шмидта. Представители науки обнаружили глубинную филогенетическую связь между смоквенскими литераторами подвида Жоры Жирняго — и подвидом горных асимметричных медведей».

И далее: «Подвид горных асимметричных медведей был найден сравнительно недавно в одном из труднодоступных районов Тибета — и представляет собой медведей, у которых, в ходе местной эволюции, обе правые конечности являются на 30 см короче левых. Именно эта особенность, возникшая как адаптация опорно-двигательного аппарата медведей к специфике местного ландшафта, и позволяет этим асимметричным животным быть воистину неуловимыми. Удирая от преследователей на вершину горы, тропинки которой также асимметричны (правый ярус, по ходу к вершине, на 30 см возвышается над левым), они оставляют погоню далеко позади.

Однако, как можно догадаться, данное преимущество срабатывает лишь в одном направлении. Если асимметричного медведя чем-либо вынудить двигаться в другую сторону, к чему он эволюционно абсолютно не приспособлен, то на асимметричных тропинках, развернутых к нему, соответственно, другой стороной, это удивительное животное, делаясь полностью беспомощным, неотвратимо гибнет. Браконьеры, зная такую слабость этого редкого млекопитающего, пускаются на любые хитрости, чтобы заставить асимметричное четвероногое (шкура которого баснословно ценится коллекционерами) так или иначе сменить направление».

Смена направления? Для Жоры перелеты с континента на континент были, по сути, переходом из кабинета в кабинет.