Потом была победа - Михаил Иванович Барышев

После обеда тракторист со стряпухой уехали в Зеленый Гай, а Степан Тарасович отправился в МТС. Николай принес охапку свежей соломы, кинул на нары и блаженно растянулся на ней.

Струи дождя смыли пыль с окна вагончика, и оно посветлело, пропустило внутрь мягкий свет.

Николай заснул быстро. Он не видел, как в полуоткрытую дверь влетели два бойких воробьишки и одобрительно чирикнули, видно, довольные, что нашли убежище от дождя. Взлетели на нары, опасливо оглядели Николая и начали копошиться в свежей соломе, склевывая найденные зерна…

Воробьишки провели в вагончике остаток дня. К вечеру, когда они, сытые, уже уселись на ночевку, у входа в вагончик раздались шаги, и дверь рывком распахнулась.

Воробьишки с отчаянным гомоном взмыли с угретых мест.

— Есть здесь кто? — крикнули от двери. — Есть кто?

Орехов вскинулся, сел на нары.

— Что такое? — откликнулся он. — Кто тут?

— Помоги, Коля, — раздался в ответ знакомый голос: — Это я, Барьян…

— Оля? — удивился Николай. — Ты чего?

— Помоги, — глухо сказала Оля.

Только тут Николай рассмотрел, что агроном, зажав лоб рукой, слепо шарит по косяку и не найдет, за что ухватиться.

Орехов кинулся к ней, помог сесть на нары.

Свет фонаря после ночной мглы показался ослепительным. Оля сидела согнувшись, насквозь промокшая, измазанная глиной. Из-под растопыренной ладони со лба текла кровь.

— С лошади упала? — Орехов поднес фонарь к лицу агронома, серому, с темными губами.

— Камчой ударили, по глазам целили, хорошо — успела увернуться…

— Сейчас перевяжу, — заторопился Николай, растерянно оглядываясь вокруг. Бинта не было, а его замусоленная, в пятнах автола гимнастерка явно не годилась.

— Отвернись, — попросила Оля.

Послышался треск, и в руках Николая оказалась теплая полоска материи. Николай зачерпнул воды, промыл рану. Оля морщилась, охала от боли и хватала Николая за руки.

Удар был загадан на всю силу, но пришелся вскользь. Там, где угадал свинец камчи, кожа была рассечена.

— Голова звенит, — Оля залпом выпила кружку воды и рассказала, что произошло.

Агроном ездила в Калиновский колхоз и задержалась в правлении до темноты. Обратно решила ехать напрямик. Смирная лошадка, чуявшая каждое движение хозяйки, мелкой рысцой пошла по краю топкого, заросшего камышом саза. Дождь развеял болотину, но Оля знала, что возле двух тополей саз пересекает старая гребля, по которой можно переехать на другую сторону.

Возле гребли агроном услышала приглушенное побрякивание уздечек и невнятные голоса. Кто бы мог сейчас быть у пустынного саза неподалеку от скошенного массива? Она спешилась, взяла лошадь в повод и пошла к тополям. Шла незаметно, придерживаясь края камыша. Удалось подойти почти вплотную, и она разглядела верховых, у которых через седла были перекинуты тяжелые мешки. Оля крикнула: «Стой!» Верховые крутнули лошадей. Из камышей кто-то выскочил. И тотчас же обожгло лоб. В голове зазвенело, и земля закачалась под ногами…

Кто были верховые у гребли, она в темноте не разглядела…

— В какую сторону поехали? — спросил Орехов.

— Вдоль саза ускакали, в сторону озера, — сказала Оля. — На греблю побоялись свернуть… Может, потом…

— Нет, колесить не будут. Где твоя лошадь?

— Зачем тебе? — встревоженно спросила Оля. — Их человека четыре, не меньше.

Николай разыскал в углу вагончика спицу от колеса сеялки — полуметровый прут, запасливо прибранный Степаном Тарасовичем.

— Одна не побоишься остаться?

— Нет, — ответила Оля, покосившись на тусклые блики фонаря, на дощатые стенки, на квадратное окно вагончика. — Я дверь на задвижку запру… и фонарь потушу…

Николай гнал лошадь по дороге, идущей от стана к шоссе. Саз, возле которого агроном заметила верховых, петлял и извивался вдоль дороги. Кроме гребли и мостика, на шоссе переправы через саз не было. На дорогу верховые поостерегутся выехать, а, петляя вдоль саза, до мостика скоро не доберешься. Поэтому Николай надеялся перехватить верховых на шоссе.

Сыпал мелкий дождь. Под копытами гулко, с всхлипами чавкала грязь. Брызги ее долетали до Николая. Лошадь храпела, задирала голову, пыталась сбавить шаг, но жесткими шенкелями Николай держал ее в ходкой рыси.

У мостика он спешился и минут десять настороженно вслушивался в темноту. Затем чиркнул зажигалку и, прикрыв от дождя желтый огонек, рассмотрел на утрамбованной щебенке смытые следы подков. Следы поворачивали с шоссе и терялись в поле. Верховые опередили его.

Часа полтора Николай наудачу кружил по межам, вдоль арыков, колесил по полям, продирался сквозь кустарники, едва не угодил в саз.

Дождь, наконец, стих. На небе проглянули звезды, чернильная темнота послабела, отмякла. Можно было высмотреть свечи деревьев, угадать блеск воды в арыках, различить пятна кустов. Это еще был не рассвет, а первое движение ночной мглы, первое оголение неба. «Успели удрать», — устало подумал Николай. Надо поворачивать обратно. Оля, наверное, в вагончике страху натерпелась. Не очень-то весело сидеть после такого случая одной в темноте… Едва ведь глаза не выбили. Серьезное, выходит, дело, раз напролом идут. Надо заявить в район, пусть по всем правилам расследуют. Опросят, кто в эту ночь дома не ночевал, кто коней брал. Докопаться можно…

Испуганный лошадиный храп прервал размышления Николая. Он натянул поводья и вгляделся. Впереди угадывался куст.

— Но-о, давай! — Николай понукал лошадь. Та упрямо выворачивала голову и не шла к кусту. — Трогай, чего испугалась?!

И тут он скорее ощутил, чем увидел, что верхушка куста шевельнулась, и капли дождя просыпались с глухим шумом.

— Кто тут? — крикнул Николай в ночную темь. — Выходи! Конем стопчу!..

Из куста стремительно кинулся кто-то черный. Конь вздыбился, резко рванул в сторону. Стремя выскользнуло, Николай слетел с лошади. Ударился о скользкую жесткую землю. Стальная спица выскользнула из рук. Возле головы что-то просвистело. Тень метнулась к нему. Николай поймал чужую руку и вывернул ее, выламывая в локте. Нападающий зарычал от боли и хрипло выругался.

— Попался, подлюка! — яростно крикнул Николай и, перехватив руку нападающего, подтянул к себе и разглядел узкое костистое лицо, на нем круглые, выпученные от боли глаза. Это был Тишка Катуков.

— Гадина, ты? — изумился Николай.

— Пусти, — прорычал в ответ Тихон. — Пусти добром…

Неожиданным рывком он извернулся и освободил руку. Николай успел схватить его за плечо и рвануть к себе. Тишка уступчиво подался на рывок, и они оба упали на землю. Катались в грязи, молотили друг друга кулаками, хрипели и ругались.

Наконец Николаю удалось оказаться наверху и прижать ослабевшего Тишку к земле.

После короткого удара, в который Николай вложил всю силу, голова Тишки дернулась и приткнулась щекой к земле. Тело обмякло, колыхнулось киселем.

«Хватит вроде, — подумал Николай. — Угробишь еще, отвечать придется… Свяжу руки и отведу в деревню».

Он ослабил хватку, чтобы снять ремень.

И