Не вернуться никогда - Олег Верещагин

— Одна беда — мы далеко ушли от моря, — вздохнул он.

— Ну, где-нибудь оно ведь должно быть, — утешил его Ротбирт. Вадима море не очень интересовало — он ускакал дальше, вверх по склону. Ротбирт и Брик увидели вдруг, как он резко осадил Вихря, покачнулся в седле и застыл, опустив руку с пикой, словно превратился в камень.

Обеспокоенный, Ротбирт погнал Винтахэва к другу.

В лицо мальчишке ударил резкий порыв ветра, и он замер в седле, поражённый не меньше друга.

Земля кончилась последние сосны высовывали корни из стометрового обрыва, и глубоко внизу с немолчным шумом бились в щит скал отряды белошлемных волн, гряда за грядой шедшие из морской дали — серые, сумрачные, отблёскивавшие стальным светом, что ещё больше усиливало их сходство с войском витязей, штурмующих вражескую крепость в чеканном строю. Вдали, где солнечное небо обрушивалось в сумрак вод, клубились тяжёлые тучи — там бушевал шторм, и ветер порывами налетал оттуда, он пахнул свежестью и ещё чем-то непонятным…

От всей этой картины веяло таким величием, таким постоянством и в то же время — непрестанным движением, что можно было только молчать. И прошло очень много времени, прежде чем Ротбирт спросил очарованно:

— Что это?

— Море, — сказал негромко подъехавший Брик.

В честь первой победы и выхода к морю кэйвинг решил устроить пир для всего зинда. Стада кэйвинга подверглись некоторому прореживанию, но Йохалла никогда не жалел своего для своих. На равнине у крепости кололи и жарили целиком быков и свиней, посланные в леса охотничьи и рыбачьи отряды доставили дичь, зверей и рыбу. У огромных костров хлопотали женщины, переругиваясь и пересмеиваясь с простолюдинами, ходившими тут же.

Под крышу забиваться никто не хотел. Для дружины наспех сколоченные грубые столы были поставлены в два ряда, а между ними разложили костры для освещения.

Пир начался незадолго до темноты. На столы разом потащили всё, не разбираясь. Ни перемен блюд, ни порядка их подачи тут не соблюдалось — точнее, о них просто не имели никакого представления.

За столы уселась дружина. Щитоносцы стояли за своими старшими в полной готовности подливать им в чаши и рога. Но и остальным людям всего хватало "от пуза" — кэйвинг не намерен был скупиться…

…Вадим подумал, что в его мире этот пир показался бы чудовищной попойкой. Столовыми приборами служили ножи, собственные пальцы и зубы. Плохо сбитые столы расседались под тяжестью свиных, оленьих и бычьих туш, кабанов в чесночной подливе, медвежьих окороков, жареной с грибами ветчины, блюд с печёными яйцами и жареной птицей, горшков с похлёбкой из мяса, птицы, моркови, капусты и дикого лука, с крупяной кашей, политой топлёным маслом, с разварной репой… В сметане плавали здоровенные караси, исходила паром уха из щучьих голов, жирные жареные сомы лежали на блюдах со щавелем, свежим луком и чесноком… Молочные и ягодные кисели разносились в ведёрных бадейках. Медовые пряники и просто комья дикого мёда, добытого шустрыми мальчишками, соседствовали с горами грубого серого хлеба, большие куски которого использовались, как тарелки — а потом скармливались собакам, о шерсть которых ратэсты походя вытирали руки. Вдоль столов ходили меха с напитком, похожим на кумыс — хирром — и горьким ячменным пивом, охлаждённые в ручьях. Слезой обтекали Гловы свежего сыра, горки творога казались сугробами снега.

Всё это дружно уничтожалось под аккомпанемент тут же складывающихся стихов, самовосхвалений и славословий в адрес всех и каждого — от кэйвинга до последнего щитоносца. Но, если бы посторонний человек вслушался в речи, звучавшие за столами, он бы поразился тому, что они… правдивы. Удариться в преувеличения мог разве что мальчишка, но его тут же обрывали соседи постарше. Ложь даже в мелочах не пристала воину! И мальчишки, краснея, умолкали, клянясь про себя на будущее держать язык на привязи, раз уж они сидят за одним столом с воинами. А вот вышучивать друг друга не запрещалось, и ратэсты изощрялись в грубоватом остроумии, не щадя ни чинов, ни заслуг. Припоминали всё — даже события далёкого для многих детства выставлялись на всеобщее обозрение, и не засмеяться над собою вместе со всеми — значило прослыть скверным человеком… ведь только такой не способен признать свои недостатки! В ответ летели новые шутки, и лишь несколько угрюмцев не принимали участия в дружеской перебранке.

Досталось и нашим друзьям, сидевшим плечом к плечу. Вадим смеялся, но шутить не шутил, а вот Ротбирт весело огрызался, словно отбивал мечом удары нескольких противников сразу.

— А твой язык такой же острый, как и твой меч, — шепнул Вадим другу, когда тот, успешно отбив новую атаку, плюхнулся на место и подставил новенький рог под струю пива из меха в руках лэти. Вадим тоже пил из рога. Ротбирт уже хотел что-то ответить, но струя пива вдруг плеснула ему на куртку. Она была не кожаная, под доспехи, а из крашеной ткани, новая…

Мальчишка вскинулся, вспыхнув и замахнувшись. Но лэти растерянно смотрел в сторону — и стало ясно, что его толкнул сидевший подальше Эльрида. Облокотившись на стол, щитоносец Энгоста спокойно и зло улыбался, глядя на Ротбирта.

Ротбирт неспешно отряхнул то, что не успело впитаться — и негромко, дружелюбно спросил:

— Может, тебе не худо будет полежать, Эльрида?

Щитоносец Энгоста сощурился. Он понял это, как намёк на драку — и решил взять реванш за проигрыш Вадиму в схватке с его другом.

— Не ты ли меня уложишь?

— Да нет, мне думается, ты и сам упадёшь, если встанешь, — продолжил Ротбирт. Кругом притихли. Эльрида подозрительно спросил:

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, если после пары рогов пива твои глаза не видят, куда лезут руки, то уж ноги тебя точно не удержат, — пожал плечами Ротбирт.

Хохот буквально раздавил Эльриду. Он побагровел, но повёл себя достойно — пересилил злость и рассмеялся вместе со всеми. Ротбирт сам налил себе пива и сел. И только Вадим видел, какие злые у него глаза. Зубы Ротбирта скрипнули о край рога, Вадим положил руку на локоть друга и шепнул:

— Самые большие глупости делаются в гневе.

Каменный локоть под его ладонью ожил.

— Даже боги от них не избавлены, — ответил Ротбирт и потянулся за мясом.

Кто-то провозгласил здравицу в честь кэйвинга. Дружина подхватила, лязгая металлом и вскидывая чаши и рога. Йохалла что-то сказал старшему сыну, Увальду, стоявшему за плечом отца — и ответил здравицей в честь дружины.

— Возьми, Вадомайр Славянин, ратэст кэйвинга Йохаллы, — услышал Вадим над своим плечом и повернулся. Незаметно подошедший под общий шум Увальд протягивал ему широкое золотое кольцо со знаком в виде косого креста. — Это знак — "нэд" — "близость". Кэйвинг дарит тебя кольцом дружбы за отвагу в первом бою и верность дружинному братству.

Лицо мальчишки было серьёзным. Вадим принял кольцо и, надев его на палец, поднялся на ноги. Наклонив голову, он несколькими словами поблагодарил кэйвинга — а, сев, обратил внимание, что кольца получают все, кто участвовал в дневном захвате крепости.

Веселье продолжалось вовсю. Правда, оно стало неожиданно менее шумным — многие слушали Эдэрика, певшего о богатыре Свайдакаре и Древних Днях. Казалось, что сэпу всё равно, слушают его или нет — он пел, прикрыв глаза, словно бы для себя. Может, так и было. Если поют не для славы, а для души, боги дарят такому певцу великое право — переноситься в то, о чём он поёт…

Но вот сэп встряхнулся, словно пёс, выходящий из воды — и вдруг запел другое:

— Я вижу, будет

Иное время.

Иные люди

Придут на смену

Живущим ныне.

Закон иной,

Иные речи.

И именами

Уже иными

Звать будут люди

Землю и зверя,

Звёзды и воды.

А наша сила

Лишь в песне будет…

Лишь в песне,

Славе и добром слове.

Да, может, в крови,

Что будет в жилах

Тех, неизвестных

Потомков наших

Кипеть бурливо,

Лишать покоя —

Как тех, кто ныне

Живут на свете.

И гром небесный,

И воды в реках,

И ветер быстрый,

И мир незримый —

Все силы света

Те, что родятся

На смену ныне

Живущим людям,

Служить заставят!

И будут — боги…

Но будут — люди!

Ошибок наших,

Нечестья злого,

Вражды без смысла,

Кровавых распрей

Не повторяют…

Сила в руках их

Погасит солнца

И вновь зажжёт их,

И в щебень горы

Стирать поможет.

Отступит море,

Сады покроют

Жилище рыбы,

И голод больше

Входить не будет

Незваным гостем

В дома людские!

Но силы этой

В чужие руки

Тех, кто живёт лишь

Мечтой о крови,

О страшной бойне,

О пире копий —