Смерть по сценарию - Наталья Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так зачем вы все-таки рванулись к Клишину на дачу?
— Баба какая-то позвонила.
— И что?
— Ну, интеллигентная дамочка, культурная, вроде жены, так все грамотно изъяснила: «Ах, у вашей Любы свидание, ах, я неравнодушна к Павлу, ах, мы совместными усилиями должны их разлучить…» Я только из рейса вернулся, не успел и руки помыть. На дачу собирался, а тут она… Ну я, как дурак, полез в свой «жигуль» да дернулся, куда дамочка сказала. Приехал — они сидят, беседуют. Ну и что? У этого писателя небось баб разных было в очереди, как раньше за колбасой, моей дурехи не хватало только. И не верил я никогда, что между ними что-то есть.
— А ребенок?
— Ребенок… Небось не один у него ребенок. По всей стране небось нарожали от такого-то. Ну, приехал я туда, ну, покрутился, велел Любке собираться, про Пашку-меньшого сказал, чтоб не лез. Сам себя чувствовал дураком. Зачем поехал? Чепуховина какая-то.
— Вы знаете, Никита Викторович, что такое цианистый калий?
— Чего? Калий? Которым травануться можно?
— Да, травануться.
— Слыхал.
— А у вас фотографы есть знакомые или из химиков кто?
— Из каких еще химиков? Вы все про писателя этого? Да если бы я его захотел пригрохать, мне никакие химики не нужны. Химики… Мы без всякой химии монтировкой по башке. Да не нужна ему была моя дуреха Любка, а Пашка — что Пашка? Взрослый уже совсем, все равно в моем доме ему не житье, цепляться за него я не собираюсь, он уже лыжи навострил.
— Куда?
— Да кто его знает, куда? Мы с ним не очень-то… ладим.
— Понятно. А в доме, когда вы там были, был кто-то еще?
— Не видел. Но наверху шуршало что-то. То ли человек, то ли кошка. Не знаю. Не буду врать.
— Значит, с Павлом-младшим отношения у вас не очень?
— Да не лезьте вы в больное. Очень — не очень, вам-то что? Растет, питается, одевается как все, недавно велосипед новый ему купил, на штангу эту денег дал, что еще?
— Все нормально, Никита Викторович, все нормально. Ну что, Игорь, пойдем с Любовью Николаевной попрощаемся?
— А чайку?
— Да нет, спасибо.
Они с Михиным пошли обратно к беседке. Вдруг откуда-то из-за дерева к ним шагнул золотокожий синеглазый парень и, прищурившись, зло спросил:
— А что, этого не арестуете?
— Кого?
— Ну, этого. — Пашка кивнул с гримасой в сторону дома.
— Отца?
— Ха! А то я не знаю!
— Что не знаешь?
— Про настоящего. Не мог же я родиться от этой тупой скотины.
Леонидов даже обалдел:
— Паша, этот мужик — муж твоей матери, кормит тебя тринадцать лет, одевает. Нормальный мужик.
— Да? Все, чего не понимает, называет так презрительно: интеллигенция. Что, крутить баранку — высшее призвание? Это, по-вашему, нормально? — Парень скривил рот.
— А что высшее призвание?
— А то, что мой настоящий отец говорил. Только вам я не буду повторять.
— Почему?
Он молчал, не собираясь ничего объяснять, Леонидов сам полез на рожон:
— Потому что мы менты? А менты, по твоему отцу, все как один тупые? Так?
— Я этого не говорил.
— Значит, ты хочешь жить, как твой настоящий отец?
— Да. Хочу и буду.
— И то, что ты прочитал, тебя не смущает?
— Откуда вы знаете, что я прочитал?
— Он просил тебя отправить конверт, если вдруг умрет?
— Ну и что?
— И ты поверил, будто твой отец, то есть Солдатов, мог насыпать в стакан яд?
— Мое дело, во что я поверил.
— Да ты просто хочешь от него избавиться.
— Да, хочу. Ненавижу его.
— Ладно, Паша, нам с тобой не договориться. С Клишиным ты часто виделся?
— Нормально.
— Значит, редко. И тем не менее он успел тебя обработать.
— Не смейте так об отце! Я фамилию сменю, скоро я буду паспорт получать! И отчество сменю! Я буду Павлом Павловичем Клишиным, поняли? И все буду подписывать: Павел Клишин. Вот так.
— Паша! Что ты так кричишь? — Из беседки к ним бежала Любовь Николаевна.
— А чего они…
— Что вы к ребенку пристали? Что вы ему сказали? Зачем это все надо? Зачем?!
— Он талантливый мальчик? — Леонидов посмотрел вслед убегающему парню и повернулся к Любе. — Он пишет? Что?
— Да вам-то какая разница. — Она вытерла глаза, но мать взяла верх над испуганной женщиной. Ей захотелось рассказать о сыне, о том, какой он необыкновенный и замечательный. — Да, я не сделала тогда аборт.
— Почему Павлу не сказали?
— Что бы это изменило? Жениться он на мне не женился бы, денег от него мой муж принципиально не хотел брать.
— Откуда же Клишин узнал?
— А что, он на него не похож, не заметно, что это его сын? — Она горько усмехнулась. — Увидел — и понял, что ж еще?
— И мальчику он сказал?
— Мой сын очень умный. Слышите, вы? Он всегда понимал, что эта семья ему чужая. Он — человек другой породы, он тоже родился принцем. Паша очень хорошо сказал в своей книге об этом, и то, что они друг друга поняли, — это естественно.
— Ну, Игорь, что скажешь?
— Клишина они не травили.
— И это все? — Леонидов рассмеялся, до слез рассмеялся. — Сразу видно человека практичного: тут такая семейная драма, а ты со своим выводом, что, мол, Клишина они не травили. Вот что я тебе скажу. Если бы парень был повзрослее, я бы подумал, что продолжения пишет он.
— Какие еще продолжения? Одно только и было.
— Погоди, еще не вечер.
3В машине они молча ехали минут десять, потом Михин сказал:
— И что дальше?
— А что ты хотел?
— Если это не они, если все написанное — просто вымысел и бред, то кто же тогда? Ждать очередного послания с того света?
— Тут полный тупик: никаких следов, кроме этих двух отпечатков, ничего. А может, они не все сказали?
— Конечно не все.
— Почему же мы тогда ушли?
— Потому. Сегодня к ним больше нет вопросов, понял? И не паникуй. Тебе надо успокоиться, телевизор посмотреть, а в начале новой недели заняться биографией этого писателя. Как там раньше называлось? Серия «ЖЗЛ», вот. Представь, что ты один из ее авторов, это не так уж скучно. Не с неба же этот Клишин к нам свалился, не с другой планеты, не зеленый он человечек, не со щупальцами — обычный земной мужик, только здорово смазливый. Были у него и папа, и мама, и врачи-психиатры в детстве, и история болезни в поликлинике, и баба, с которой он действительно спал. Звонила же Солдатову женщина, явно имеющая на Клишина виды.
— А если он не с женщинами?
— Тогда Павел Андреевич должен был непременно это как-то мотивировать в своем творчестве.
— Почему?
— Да потому, что главный герой произведения любого писателя — он сам.
— Ну нет! Читать все это?
— Страшно?
— Я лучше по соседям его пройдусь, по друзьям, знакомым. Моя правда в ногах, а не в этих непонятно откуда появившихся посланиях.
— Эх, Михин, Михин! Какой редкий случай, когда можно вычислить убийцу не выходя из дома, а ты все розыском занимаешься. Кстати, узнай насчет его завещания. Родители, так я понимаю, умерли?
— Ну да.
— Отчего?
— Не знаю. Умерли и умерли. Вроде несколько лет прошло, но жил Клишин и на даче, и в Москве один, это точно.
— Выясни обязательно, как они умерли, может, авария, несчастный случай или групповое самоубийство.
— Шутишь?
— Делать мне нечего. Детей законных у Клишина тоже нет, так я опять понимаю? А остальные родственники? Кто его хоронил?
— Тетка вроде.
— Узнай, ей ли он все завещал. Идеи идеями, а от меркантильных поползновений тоже умирают, и даже великие люди.
— Знаешь, Алексей, ты высади меня у платформы, я в родной город поеду.
— А что так?
— Устал. На такой жаре полдня и по таким делам — помираю совсем. Поезжай в пруду своем плавать, а я тоже переоденусь — и на пляж. Хватит на сегодня.
— Как хочешь. Если придет еще один конверт, ты мне позвони на работу или домой после десяти.
— А ты уверен, что придет?
— Почти…
…На даче у Алексея все было тихо и спокойно: он просто никого там не нашел.
«На пруду все, где же им быть?» Есть Леонидову не хотелось, при мысли о горячей пище организм поджимался и начинал активно протестовать. Постоянно хотелось только пить, пить и пить, хотя вода, казалось, испарялась, не доходя до желудка.
«А быть может, сегодня я видел будущее нашей русской литературы в плетеном гамаке между двух яблонь, — лениво подумал Алексей. — А, бог с ним, с будущим. Да здравствует настоящее, если оно содержит в себе прохладную воду в этот жаркий день! Да здравствует пруд!»
Он быстренько надел плавки, запер дом и побежал к воде.
Они все были там: Барышев лежал пластом под раскаленным солнцем на остатках песка, прореженного чахлой травкой; Саша — в теньке довольно сочных кустиков у воды; Анечка рядом с ней, но на солнышке, подставляя для загара худенькие плечи и спину. При виде Алексея Саша фыркнула: