Убийство в соль минор - Анна Данилова

Лиза Травина выглядела растерянной. Глафира же принялась есть.

— Ой, послушайте, баранина же совсем остыла! — И Валя, подхватив блюдо с мясом, помчалась на кухню подогревать.

— Если бы он хотел ее убить, то убил бы, — тихо сказала Лиза после того, как Валя ушла. — Но он убил не ее, а женщину, удивительным образом похожую на нее. Понимал, что это не Валентина, а другая, и все равно убил. Почему? Что вообще произошло тогда там, в ресторане?

— Нож остался в сердце? Значит, на нем должны быть отпечатки пальцев? — попытался рассуждать я.

— Нет на нем никаких отпечатков. И свидетелей, которые видели бы убийцу, тоже нет. Было темно, там горит один красный плафон, в этом коридорчике. Тот, кто хотел ее убить, — убил.

Вернулась Валентина.

— Сейчас будет готово. — Она была бледной и выглядела уставшей.

— Что вы сказали ему, когда он потребовал у вас за молчание деньги?

— Сказала, что решим все его проблемы. Сделала вид, что я как бы в курсе наших с ним отношений. Сказала так, чтобы не дразнить его. Откуда я знала, кто он такой и чего от него можно ждать?

— Надо просмотреть видео с того вашего вечера, — предложила Глафира.

— Это было давно, вряд ли оно сохранилось, — произнес я. — Но я могу показать его фото моим друзьям-музыкантам. Думаю, что он местный, и кто-нибудь его да узнает.

Как же мне было жаль, что в нашу тихую и мирную жизнь, наполненную любовью и счастьем, проникла эта чужая на первый взгляд история с убийством, угрозами и шантажом.

Свое счастье я обрел в тот день, когда однажды утром, измученный бессонницей, я подошел к двери, за которой кто-то неистово звонил, и увидел в глазок Валентину. Ожившую, воскресшую.

Я распахнул дверь, она бросилась ко мне, обняла, повисла на мне.

— Сережа, ну прости! Она позвонила мне, сказала, что вспомнила меня… девочкой! Она была подшофе. Я не могла упустить такой случай, взяла такси и поехала к ней, к твоей Ларисе Альбертовне, за город. Была ночь, а ночью все какое-то другое. Не то чтобы я забыла о тебе, нет, просто меня понесло туда, в мое далекое прошлое, в детство. Конечно, это было легкомыслием с моей стороны.

Я не дал ей договорить, закрыл ей рот долгим поцелуем. Боже, как же я был тогда счастлив! И мне, конечно же, было уже все равно, что ей тогда рассказала Генералова. Важным было одно — Валя жива, и я держал ее в своих объятиях.

А потом она сказала, что любит меня, что полюбила в тот вечер, когда увидела меня впервые на сцене, в Москве, на концерте, и что все придумала, что просто хотела, чтобы я был с ней рядом, чтобы стал ее мужем. Она плакала, и мои губы тоже стали мокрыми и солеными от ее слез. Я сжимал ее в своих объятиях и не верил своему счастью. Сколько раз я мечтал об этом, видя ее каждый день, каждый час, мне словно снился долгий, сумасшедший сон.

Только через сутки, проснувшись в нашей супружеской постели, которая долгое время была лишь ее постелью, мы смогли наконец обо всем поговорить. И она рассказала мне, что же произошло у Генераловой дома.

— Она узнала во мне ту маленькую девочку, которая время от времени заглядывала к ней в гости, перелезая через ограду. Хорошенькая, совсем маленькая девочка, чудесный ребенок, как она сказала. У нее у самой детей нет, а потому она с поистине материнской любовью привечала соседскую девочку. Она сказала, что давно уже заметила, что я повадилась в ее сад за клубникой, что видела меня не один раз, когда я, взобравшись на круглую каменную вазу под окном, заглядывала в дом, следила за ней. Что однажды она позвала меня и угостила сладостями. Про сырники она, конечно же, не помнила. Такие мелочи хранит в своей нежной памяти лишь маленький ребенок.

Знала ли она, чей я ребенок? Это был, пожалуй, самый важный вопрос, который я ей задала и который мучил меня всю мою сиротскую жизнь. Да, конечно, знала! Я была той самой девочкой, к которой привязалась, будучи директором детского дома, ее соседка Елена Николаевна Соленая. Вот и представь себе, как же я была потрясена, когда узнала, что все мои детские воспоминания и надежды оказались просто плодом моих фантазий. И что ничего нового у подвыпившей Генераловой я не узнала. Получается, что я снова сделала бесполезный виток действий, направленных на то, чтобы найти свою семью.

Валентина поставила на стол блюдо с дымящейся бараниной, от которой шел такой крепкий мясной дух, что мы все, словно забыв на время о проблемах, принялись за еду.

— Очень вкусно! — качала головой Глафира, тяжело вздыхая, как если бы Валя обошла ее на конкурсе поваров.

— Но если ваш друг Ерема сказал, что этого мужчины, Федора, никогда не было в окружении вашего покойного мужа, — первой вернулась к прерванной теме Лиза, промокая рот салфеткой, — значит, он не имеет к вам вообще никакого отношения. Вы же понимаете это?

— Да, понимаю. Значит, он перепутал меня с кем-то, с какой-то женщиной, с которой они были повязаны криминальной тайной. Он шантажировал ее, а потому, приняв меня за нее, потребовал от меня денег.

— Учитывая, что вы, Валентина, похожи на мадам Коблер, значит, это ее он собирался шантажировать. Скажите, а он не произносил слова, связанные, скажем, с вашим пребыванием во Франции, с поездкой, с заграницей?

— Да, я понимаю, о чем вы. Нет, ничего, связанного с заграницей, он не говорил. Но была другая фраза, мол, «тебе-то, в твоем сегодняшнем положении, ничего не стоит отстегнуть мне деньжат».

— Думаю, что он имел в виду брак с господином Коблером, — произнесла Глафира. — Он состоятельный человек, его семья владеет парфюмерной фабрикой в Граасе, во Франции.

— Похоже, что так, — согласилась с ней Лиза.

— Тогда эту сцену, когда Федор сталкивается в дверях ресторана с Коблер, можно объяснить как бы обоюдным удивлением, — осмелился предположить я. — Мадам Коблер, которая, скорее всего, приехала в С. из Франции специально для того, чтобы встретиться со своим шантажистом, вдруг увидела, что он сидит за столиком с другой женщиной.

— Ревность! Ну, точно! — поддержала меня Валентина. — Скорее всего, их когда-то связывали любовные отношения!

— Да, она приревновала его к тебе, Валя. А Федор, увидев настоящую Коблер, то есть Машу Еремину, ту самую женщину, с которой у него и была назначена встреча в этом ресторане, был потрясен тем, что только что требовал деньги у совершенно посторонней, но удивительно похожей на свою бывшую любовницу, женщины!

— Я хочу поехать в Подлесное и поговорить с родственниками этой Ереминой, — заявила Валя. — Надо уже поскорее все выяснить.

— А я полагаю, что Федора надо бы задержать, — задумчиво проговорила Лиза. — Да только что мы ему предъявим? Ну, был разговор между ним и Коблер за несколько минут до убийства, и что с того? У нас нет ни одной серьезной улики против него. Ни отпечатков пальцев, ни мотива.

— Мотива нет, потому что мы не знаем, что их связывало, — сказала Глафира.

— Хорошо, тогда и я помогу вам, — произнес я. — Постараюсь выяснить, что это за человек, наведу о нем справки по своим каналам.

На столе замурлыкал телефон Валентины. Она взяла трубку, бросив на меня, как мне показалось, слегка извиняющийся взгляд.

— Ты уже здесь? — Она, уставившись куда-то в пространство, обращаясь к своему собеседнику, слегка улыбнулась. — Отлично! Вовремя, у нас твоя любимая баранина! Я открываю!

Она легко поднялась, схватила со стола пульт и, подойдя к окну, открыла ворота.

— Ерема приехал, — сказала она, слегка волнуясь.

Я тоже встал и увидел в окно, как в наш двор въезжает черный внедорожник Еремы. Уж не знаю почему, но в тот момент я даже обрадовался его приезду. Все-таки этот человек всегда ассоциировался у меня с крепкой и надежной каменной стеной. А сейчас, когда вокруг нас начали происходить какие-то странные и опасные вещи, Ерема был нам просто необходим.

— Что ж, познакомимся с вашим Еремой, — не выдержав, произнесла, улыбаясь, Глафира.

Еремы с нами не было несколько месяцев. И поначалу его отсутствие было мне в радость, ведь мы с Валентиной жили вдвоем, и хотя все это время мы скрывали наши чувства, все равно нам было проще, легче без Еремы, явно третьего лишнего, строить наши отношения, притираться друг к другу.

Но когда спустя месяцы нам с Валей, двум не очень-то храбрым и решительным людям, пришлось столкнуться с настоящим злом, опасностью, когда в нашем с ней лексиконе появились такие слова, как «морг», «убийство», «труп той женщины» и тому подобные, приезд Еремы мы с ней восприняли как спасение. Сильнейший стресс, бросивший нас в объятия друг друга, обнажил, однако, и все наши слабые стороны. Будь мы сильными людьми, все сложилось бы в нашей жизни иначе. Я не стал бы хрестоматийным маменькиным сынком, крепко держащимся за ее юбку, а Валя давно бы бросила своего мужа-бандита вместо того, чтобы обслуживать его опасных дружков. Возможно, поэтому-то в нашей жизни и появился Ерема, полная противоположность нашим тонким и слабым натурам, человек физически сильный, обладающий трезвым умом, способный принимать правильные и быстрые решения. Кроме того, Ерема обладал и еще одним свойством — он умел любить. Он так любил Валентину, что, я уверен, готов был за нее отдать жизнь. И к моему счастью, он не был моим соперником, поскольку воспринимал свою Соль как сестру (если не дочь).