Потомки - Кауи Хеммингс

— Я не поэтому смеюсь, — говорит Алекс.

— Так ты поедешь со мной или нет? Сначала к Рейсерам, потом к бабушке и дедушке.

Я давно все продумал — кому лично сообщить о нашей беде — и решил ограничиться лишь членами нашей семьи и теми, кто лучше всех знал Джоани и любил ее.

Вчера ночью, составив список адресов, я посмотрел на ту сторону кровати, где всегда спала Джоани. Ее подушки так же уложены одна на другую, как она любила. Я не привык спать один и даже теперь, когда в моем распоряжении вся кровать, стараюсь спать только на своей половине. Здесь мы с Джоани смотрели телевизор и обсуждали текущие дела. Именно в это время ночи мы начинали понимать, как хорошо мы знаем друг друга — как никто в целом мире. «Представляешь, что было бы, если бы кто-нибудь записал наш разговор? — смеясь, говорила Джоани. — Он решил бы, что мы свихнулись».

Но я помню и другие ночи — когда Джоани возвращалась домой после вечеринки со своими подругами и валилась на постель, распространяя вокруг себя запах текилы или вина. Иногда она приходила поздно, но абсолютно трезвая и тихо, одним грациозным движением ныряла под одеяло; от ее кожи пахло гарденией. Не знаю, может быть, меня в какой-то степени устраивало то, что она сама находила себе развлечения, давая мне возможность заниматься своими делами, то есть с головой уйти в заботы о том, чтобы что-то оставить посте себя — то, что заработано собственным трудом, а не просто перешло ко мне по наследству от предков. Да. В какой-то степени меня это устраивало, даже очень.

Алекс побледнела и тяжело дышит. В ее глазах такая боль, словно она о чем-то умоляет. «Я не могу тебе помочь, — хочется мне сказать. — Я не знаю, как тебе помочь».

— Держись, — говорю я.

Она молчит, а потом цепляется за мое плечо, как делала когда-то в детстве. Я плыву к мелкой части бассейна и тащу ее за собой. Мы подплываем к бортику, и я кладу руку на спину дочери. Выглядывает солнце и снова скрывается. Вода в бассейне становится темной, как в океане.

— Заедем сначала к Рейсерам, благо это совсем рядом, потом к бабушке и дедушке, а потом поедем в больницу, идет? Это разумный маршрут.

— Не понимаю, зачем все это, — говорит Алекс. — Ты же можешь просто позвонить. Не хочу говорить о маме со всеми подряд. Идиотизм какой-то!

— Алекс, я знаю, что на Рождество вы с мамой серьезно поссорились, но сейчас об этом нужно забыть. Все это пустое. Ты же любишь маму, а мама любит тебя.

— Не могу, — говорит она.

— Почему? Из-за чего можно было так рассориться?

— Из-за тебя, — отвечает она. — Мы поссорились из-за тебя.

Вновь появляется солнце. Его лучи ласково греют мне плечи.

— Из-за меня?

— Ну да, — говорит она. — Я просто очень рассердилась на нее за то, как она с тобой обращается. А ведь ты так ее любишь. — Алекс бросает на меня взгляд и сразу отводит глаза. — Она обманывала тебя, папа.

Я смотрю в лицо дочери. Оно неподвижно, словно окаменело, только ноздри гневно трепещут. Над нами слышится какой-то шум, словно кто-то торопливо стучит по клавишам пишущей машинки. Я поднимаю глаза и вижу вертолет, взлетающий над горой Оломана. Вертолет зависает над ее склоном.

Кажется, сейчас мне полагается испытать бурю эмоций — то ли меня должен сковать леденящий холод, то ли ошпарить нестерпимый жар, однако я не чувствую ничего; в голове вертится только одна мысль: мне сказали то, что я давно знал. Так давно, что уже свыкся с этим. Я вспоминаю о записке на голубой бумаге и громко вздыхаю.

— Она сама тебе сказала? — спрашиваю я. — Или ты их случайно застукала?

— Нет, не совсем. Хотя, в общем, застукала. Почти.

— Расскажи, — прошу я. — Просто расскажи, как все было. Бред какой-то.

Я вылезаю из воды и усаживаюсь на край бассейна.

Алекс садится рядом. Мы сидим и болтаем в воде ногами.

— Я приехала домой на Рождество, как известно, — говорит Ллекс. — Ну и решила заехать к Бренди. Тогда я ее и увидела — с ним.

— Куда ты поехала? По какой дороге?

— По Кахала-авеню. Я ехала к своей подруге Бренди.

— Ну и что? Ты увидела маму на улице с каким-то мужчиной и решила, что между ними что-то есть?

— Нет, не на улице. Я ехала в Блэк-Пойнт, а они стояли на подъездной дорожке возле дома. Его дома.

— Он живет в Блэк-Пойнте?

— Судя по всему, да, — отвечает она.

— И что они делали?

— Он обнял ее за плечи, и они вошли в дом.

— А потом?

— Потом ничего. Она вошла с ним в дом. Он обнимал ее за талию.

— И что ты сделала?

— Ничего. Поехала к Бренди и рассказала ей все, что видела. Мы об этом весь день говорили.

— А с мамой ты об этом говорила? Почему ты ничего не сказала мне?

— Не знаю. Мне сразу захотелось уехать. Противно было видеть ее рядом с тобой. Мне было жаль тебя, а от нее меня просто трясло. Я вернулась в школу и решила, что все, с меня хватит, больше не хочу ее знать. Она поняла, что я все поняла. Поэтому и отправила меня обратно в школу. — Алекс сжалась в комок, подтянув колени к груди. — Потом я собиралась тебе позвонить и все рассказать, но тут случилась авария, и я передумала. Наверное, решила отложить до тех пор, когда мама вернется домой.

— Прости нас, Алекс. Нехорошо, что ты оказалась втянутой в проблемы взрослых.

— Да ладно, — отвечает она.

— Я не… мы не должны на нее сердиться.

Алекс молчит. Мы смотрим на вертолет, который кружит над одной точкой.

— Какой он? — спрашиваю я.

Алекс пожимает плечами:

— Не знаю.

— А как мама поняла, что ты все знаешь?

— Я ей сама сказала. Сказала, что не могу ее видеть, потому что знаю, чем она занимается. И еще сказала, что пока никому об этом не говорила. В общем, мы здорово поссорились. И я уехала. И все ужасно этому обрадовались.

— Алекс, нам нужно держаться вместе.

Она отворачивается. Она всегда так делает, когда с чем-то согласна.

— Мне нужно знать, кто он, — говорю я.

Алекс спрыгивает в воду. Я за ней — погружаюсь почти до самого дна. Мы так и стоим под водой, слегка поводя руками, чтобы удержаться в вертикальном положении. Волосы Алекс медленно покачиваются у нее за спиной, вокруг тела пляшут солнечные блики. Я достаю ногой до дна. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока из ее рта не вырывается цепочка пузырьков. Алекс отталкивается ногой от дна и всплывает, я тоже.

— Я собираюсь навестить Митчеллов. Поедешь со мной?

— Зачем? — спрашивает она.

— Рассказать о маме и спросить, кто он.

— Я хочу дождаться Сида, — говорит она.

Мы вылезаем из бассейна. Наверное, я скверно выгляжу, потому что дочь спрашивает, как я себя чувствую. Мы возвращаемся на кухню, и я подхожу к стойке. С моих шорт на пол капает вода. Скотти зачерпывает ложкой мороженое и накладывает его на крендель. Я смотрю на кончик ее языка, который она высунула от усердия, ковыряясь в картонном стаканчике. Мне хочется плакать. Ллекс трогает меня за руку, и я вздрагиваю, затем заставляю себя улыбнуться, но губы у меня дрожат.

— Я еду к Митчеллам, — снова говорю я.

Входит Эстер, у нее в руках стопка кухонных полотенец. Она смотрит сначала на девочек, потом на меня. Должно быть, я очень бледный. Должно быть, я выгляжу совсем больным, потому что она качает головой и цокает языком. Она укладывает полотенца в шкафчик, что-то шепчет на ухо Алекс и решительно направляется ко мне. Я делаю шаг назад, но она берет в ладони мою голову и прижимает к своей груди. Я в ужасе смотрю на ее грудь, но потом сдаюсь и впервые за все время позволяю себе заплакать, словно только сейчас понял, что происходит с моей женой, и со мной, и со всей нашей семьей. Моя жена никогда уже не вернется домой, моя жена меня не любила, и отныне на меня ложится забота о наших девочках.

15

Я сворачиваю на подъездную дорогу, ведущую к дому Митчеллов. Их сад утопает в зарослях папоротников и чайных кустов. Даже столбики автомобильного навеса не простаивают зря, а служат опорой для виноградной лозы. Алекс посоветовала мне купить Митчеллам пирожных, но подозреваю, что заботилась она прежде всего о себе (вдруг и ей что-нибудь перепадет?): за один присест Алекс может умять целую коробку сладких пончиков маласадас.

Я поднимаюсь на крыльцо, держа под мышкой коробку с пирожными. Мне кажется, что из-за этого у меня какой-то угодливый вид. Митчеллам я не звонил, так что у них не было времени подготовиться к моему визиту и подобрать надлежащие слова.

— Эй, есть кто дома? — спрашиваю я, заглядывая внутрь через сетчатую дверь. Затем вхожу в переднюю и снова кричу: — Это я, Мэтт!

Они спускаются ко мне со второго этажа; у обоих злые и красные лица. Марк и Каи Митчелл — наши друзья. Правда, они скорее друзья Джоани, чем мои. На Марке только пижамные штаны, что, по-видимому, его смущает. Вид у них такой, словно они только что занимались сексом, хотя вряд ли. Супружеские пары не занимаются сексом по утрам — в этом я абсолютно уверен.