Колодезь Иакова - Поль Бенуа

Но, несмотря на такие дурные предзнаменования, радость светилась на лицах у всех. Кохбас сиял. В нем нельзя было узнать человека, уже стоявшего одной ногой в могиле. Взглядом, полным счастья, смотрел он украдкой на Агарь. Как она была хороша!

Казалось только, что бледность супруга перешла к ней.

Приветствие, произнесенное Генриеттой Вейль, было изумительным. Ничего подобного еще не было за века оглашения свадебных речей. В ее мыслях стройно переплелись и «Талмуд», и «Этика», и «Капитал». В растроганных, прочувствованных словах описала она жизнь Кохбаса, тут же восхваляя деятельность Агари со времени прибытия ее в «Колодезь Иакова». Но слава, приобретенная за несколько месяцев молодой женщиной, говорила сама за себя. Этот союз Генриетта Вейль приветствовала как залог будущего расцвета колонии. Кончила она среди грома аплодисментов, во всеуслышание объявив, что наступает новая счастливая эра: утром из Бейрута прибыл чек на две тысячи египетских лир – плата за проданное французским войскам вино. Затем следовал банкет. Около трех часов, когда обед уже подходил к концу, Кохбас по знаку, сделанному ему Агарью, встал.

– Моя жена и я, – сказал он, – от глубины души благодарим вас, друзья. Выказав столько любви, столько доверия к нам, вы знали, что не имеете дело с неблагодарными. Все, что будет в моих силах… все, что она… – Счастье, волнение мешали ему продолжать. Аплодисменты выручили его. И когда они с Агарью покинули зал, им вдогонку неслось громкое «браво».

Генриетта проводила молодую женщину в ее комнату, где последняя поспешно переоделась в дорожный костюм, тот самый, из Каиффы, только ставший еще проще, еще строже.

В коридоре слышались лихорадочные шаги уже готового Кохбаса.

Вся нежность, в течение пятидесяти лет самой противоестественной жизни копившаяся в сердце Генриетты, этой умной, благородной женщины, теперь вылилась наружу.

– Ах, дитя мое, моя дорогая малютка, как я счастлива! Вы видели радость всех окружающих. Но я не могу ею насладиться, пока вы не поклянетесь, что сами ее разделяете.

Агарь поклялась. Может быть, она была искренна, а может, принадлежала к тем тонким натурам, которые предпочитают дать ложную клятву, но не нарушить покой близких.

У ворот колонии уже ждал автомобиль.

В него положили чемоданы Агари и Кохбаса. Оба расцеловались с Генриеттой Вейль.

– До скорого свидания, – закричала она, когда автомобиль тронулся. – Подумайте обо мне на горе Сиона.

Перед самой свадьбой Кохбас решился спросить у Агари, что доставило бы ей наибольшее удовольствие?

– Видеть Иерусалим, – ответила она.

Он, конечно, согласился. Но так как для этого удивительнейшего человека долг был превыше всего, даже если речь шла об Агари, он решил во время этого путешествия произвести ревизию Верхней Галилеи.

Агарь этот проект только обрадовал, так как ей очень хотелось увидеть Тибериаду.

Возвратиться они должны были через пять-шесть дней.

Заходило величественное кроваво-красное солнце, когда они достигли волнующегося моря Галилейского.

На темном фоне громоздившихся на западе Трансиорданских гор уже вырисовывались первые ночные пароходы.

Отсюда когда-то вышли толпы освобожденных иудеев, обосновавшихся на земле Ханаанской. За тридцать веков так мало изменилось в этой стране, что теперешние жители были жертвой тех же грабителей.

Первая колония, в которой остановились молодожены, оплакивала пропажу полудюжины голов скота, похищенного шайкой бедуинов.

Два дня провели Кохбас и Агарь у берега этого моря, любуясь самым прекрасным и самым грустным в мире пейзажем.

В первую ночь они остановились в деревушке Самак, в обширном караван-сарае, хозяева которого были так бедны, что могли им предложить только их общую спальню. Тот час, когда они должны были остаться одни под покровом ночи, отдалился на целые сутки.

Но на следующий день в колонии, располагавшей большими удобствами, им отвели отдельную комнату, белизной и чистотой напоминавшую больничную палату. Их немое смущение было чрезмерным.

Ничто в ее прежней жизни не казалось Агари таким гнусным. Может быть, только тогда она ясно поняла, что была проституткой.

А волнение Кохбаса! Малейший, чуть смелый жест мог означать, что с женщиной, подобной его жене, нечего было церемониться. Но излишняя чуткость разве не была таким же оскорблением?

Бедный Кохбас! Голос его дрожал, когда на вопрос Агари о названии какой-то жалкой, встреченной ими деревушки, он ответил, что это была Магдала.

Наутро, после такой необычной ночи, они уехали и снова ночевали в Самаке.

Следующий день они провели в Иорданской долине, реку в которой совершенно скрывают крутые зеленеющие берега, и затем поехали дальше. Пейзаж мгновенно изменился. Вокруг будто царили смерть и разрушение. Исчезла всякая растительность. Маленький автомобиль с безумной скоростью несся по белым дорогам, под тяжелыми медными облаками. Невидимое заходящее солнце проливало на опустошенную землю странный, точно проклятый свет.

– Быстрее, быстрее! – повторял Кохбас, нагибаясь к шоферу.

Автомобиль изо всех сил старался обогнать ночь.

Но это ему не удалось, и тьма уже охватила желтое небо, когда замигали первые огоньки Иерусалима.

Остановились они в отеле «Алленби». Столовая была переполнена туристами и английскими офицерами.

Агарь огляделась с удивлением, как отвыкший от роскоши человек. Два офицера неотступно следили за ней. Может быть, она знала их в Салониках или Александрии? Но разве Исааку Кохбасу не было известно ее прошлое?

После обеда он предложил ей немного погулять, если она не чувствовала себя слишком утомленной.

– Мне хотелось бы, – сказала Агарь, – еще сегодня пойти к Стене Плача.

– И я думал о том же, – радостно улыбнулся он.

На извилистых улицах самого ужасного в мире города такой страх овладел ею, что она в первый раз взяла за руку своего мужа. Они шли темными сводчатыми переулками, подчас переходившими в высеченные в скалах лестницы. То там, то здесь из тьмы неожиданно выступали зияющие дыры поперечных улиц. Впереди слышался ритмичный стук шагов какого-то невидимого путника.

– Иерусалим, Иерусалим, – вполголоса повторяла Агарь. Это, значит, правда! Ей все не верилось. Это настоящий Иерусалим! Заурядная гостиница! Омлеты, котлеты с зеленым горошком, список вин, одетые в форму лакеи, лифт… и, может быть, кто его знает, где-нибудь кабаре!

Она споткнулась и чуть не упала. Он удержал ее, робко сжав ее руку.

Кончились сводчатые улицы, и показалось затянутое местами белыми облаками небо. Кое-где мерцали звезды.

Кохбас остановился.