Всегда на страже (сборник) - Эдмунд Низюрский

- Как там? - спросил.

Горчаков махнул рукой.

- Все будет в порядке, Сергей Николаевич…

Оказывается, Доскаль уже позаботился. Оперативным заступил их общий друг Трибрат. Обещал держать железно связь, сообщать все важное о состоянии Люды.

Горчаков благодарно стиснул ему руку. Они служили вместе всего несколько месяцев, но он не представлял себе кого-нибудь другого на месте Андрея Доскаля. Сейчас широкое веснушчатое лицо помощника вызывало у него нежность. Он отвернулся, чтобы не выдать себя.

- Воду сменили? - спросил.

- Полностью.

- Как с аккумуляторами для третьего?

- Порядок.

- Новую лоцию взяли в штабе?

- Вырвал, Сергей Николаевич, Всего шесть получили. Другим не досталось.

Впрочем, все это можно было и не спрашивать, Он знал, что Доскаль ничего не забудет.

- Ладно, двинули помаленьку.

Никто не провожал их, когда они отходили от стенки. Только дежурный по пирсу равнодушно помахал растопыренной пятерней. С большого плавкрана смотрели матросы в оранжевых спасательных жилетах. Вода была в радужных разводах от мазута.

Оки осторожно шли к выходу в море, лавируя среди кораблей, В бухте было тесно. Гремели динамики, заглушая резкие крики чаек.

Наконец они вышли к узкому горлу бухты, где стояли заградительные боны, и чуть-чуть прибавили ходу. Выветренные веками серо-коричневые утесы с древней сторожевой башней, видевшие, наверное, и римские триремы, и венецианские галеры, равнодушно смотрели на маленький верткий корабль.

Горчаков прошел в рубку. Там уже сидел на своем месте командир БМ4-5, а проще говоря - главный механик, старший лейтенант Цукадзе. Перед ним лежал номер английского технического журнала. Цукадзе поднял на Горчакова свои маслянисто-черные глаза:

- Что говорит медицина?

- Медицина безмолвствует,- в тон ему ответил Горчаков,

- Природе мешать не надо,- изрек Цукадзе и углубился в журнал. Он был убежденным холостяком, и все волнения Горчакова представлялись ему несущественными.

- Сергей Николаевич, я все-таки сделал отсекатель для маслопомпы,- сказал немного погодя.- Вроде получилось.

Он возился с этим отсекателем уже месяц. Корабль был новый, экспериментальный, и Цукадзе считал необходимым внести свою лепту в технический прогресс. Он втянул в это дело уже кое-кого из команды. Во всяком случае с одним из мотористов он частенько шушукался над тетрадкой.

- Добро, - сказал Горчаков.

Корабль уже вышел из бухты. Их окружала чистая темно-зеленая вода.

Горчаков наклонился к мегафону:

- Покинуть палубу.

Захлопнулись лючки, опустела палуба, выкрашенная серо-стальной шаровой краской. Только спаренные стволы скорострельной кормовой пушки одиноко смотрели в небо. Цукадзе закрыл журнал, руки легли на рукоятки секторов двигателей. Лицо стало напряженным и жестким. В рубку вошел Доскаль, встал за вращающимся креслом Горчакова.

- Полный…

Заревел, завыл двигатель. Облачко голубоватого дыма вспучилось и сейчас же пропало, унесенное ветром. Широкая и длинная пенная река возникла за кормой. Задрожал, содрогаясь, жестяной флажок на мачте.

Подпрыгивая, словно летающая рыба, несся корабль навстречу открытой синеве горизонта. Берега уходили назад, сглаживались резкие горные складки, одевались дымчатой синевой. Две чайки, летевшие за ними от самой базы, отстали, хрипло крича вдогонку, заваливаясь на крыло.

Горчаков наслаждался скоростью. Он только один раз на заводской акватории видел свой корабль со стороны во время хода. У него тогда захватило дыхание от волнения. Он влюбился сразу и бесповоротно. Он прощал своему кораблю и крошечные тесные каюты, и узкие лючки, и слишком легкий корпус.

- Сколько? - спросил Доскаль.

- Пятьдесят три узла,- ответил Цукадзе.

Да, такую скоростенку ему бы тогда на Курилах: не ушла бы от него та, трижды клятая японская шхуна. Он застал ее за ловом почти у самого берега, навел прожектор, увидел, как заметались по палубе низкорослые фигуры, что-то крича и рубя якорные концы. И сразу взревел на шхуне мотор, и она, прыгнув вперед, стала уходить, как от стоячего, от его старенького сторожевика.

Вспомнил, как он скрипел зубами от бессильной ярости, видя, что расплывается в тумане черное пятно шхуны и затихает, как в вате, скороговорка мотора.

Нет, теперь от него так просто не уйдешь, как не ушла эта нахальная фелюга с мощным мотором. Она, видимо, считала себя уже в безопасности. Он был от нее за пятьдесят миль, пошел на перехват и догнал у самой «нейтралки». Так-то!

…- Товарищ капитан-лейтенант, впереди бочка, расстояние два кабельтовых,- доложил сигнальщик.

Они точно вышли в квадрат. Доскаль, прокладывавший курс, подмигнул за спиной Горчакова: мол, знай наших.

Подошли к бочке. Лениво слетели с нее несколько грузных чаек. Сигнальщик умоляюще посмотрел на старпома, тот - на Горчакова. Горчаков усмехнулся:

- Валяй!

Это было любимое развлечение команды. Сигнальщик быстро скинул с себя робу и через невысокий леер ласточкой нырнул в воду. Через минуту он уже сидел верхом на бочке, закрепляя конец, и блаженно улыбался.

Они были на месте. Теперь предстояло долгие часы вести наблюдение, болтаясь на море, как щепка. Горчаков вздохнул. Он терпеть не мог таких заданий. Он слишком ревниво относился к своему кораблю. Его дело - активный поиск, скорость, перехват. Но ничего не сделаешь, задание есть задание.

…На корабле уже шла неторопливая, раз навсегда налаженная, работа. Он сам налаживал эту работу и теперь с гордостью следил, как уверенно и четко действуют все на своих местах. Мягко рокотал запасной движок. Подняли на талях и опустили в воду тяжелую рыбину акустического снаряда. Теперь гидроакустик Зинченко сидел в наушниках, с терпеливым и немного скорбным выражением лица вылавливая далекие подводные шумы.

Горчаков взглянул в сторону берега. Контуры его чуть угадывались, расплывчато голубели. Всего каких-нибудь два часа прошло с тех пор, как он покинул больничный дворик. Наверное, еще сидят в приемной на табуретках тот парень и дородная женщина! А он уже за сотню миль от них, в море.

Как там сейчас Люда? Он представил себе, как она в душной палате кусает губы, сдерживая крик, и у него снова заныло сердце. Почему до сих пор нет ничего от Трибрата?

Он вдруг вспомнил, как они впервые встретились с Людой. Он тогда учился в Ленинграде в училище на последнем курсе. Этот день перед увольнением выдался на редкость несчастливым - не пришло письмо от матери, он получил тройку по электротехнике и поссорился со своим помкомвзвода. Он вышел из проходной, чувствуя себя несчастным и одиноким. Товарищи в наглаженных форменках с училищными шевронами на рукавах, в лихо надвинутых мичманках громко смеялись, сговаривались идти в кино, потом в соседний парк на танцы. Он неожиданно откололся от всех, сел на троллейбус, поехал в центр, в Русский музей. Его потянуло к тишине, к строгой красоте картин, запаху старого лака, жужжанию невидимых вентиляторов. Оставалось два часа до закрытия, залы были почти пусты, дежурные подремывали на своих стульях.

Он обратил на нее внимание только потому, что в этом зале, кроме них, никого не было. Она переходила от картины к картине, что-то помечая в тетрадке. «Учителка», - решил он насмешливо. Он не удивился бы, увидев на ней очки. Но очков не было. Голубые глаза глянули на него сдержанно, но дружелюбно. Опытным мужским взглядом он отметил крепкие, стройные ноги в туго натянутых чулках, серый шерстяной костюм не подчеркивал, но и не скрывал линии тела. Она была коротко подстрижена, и это придавало ей какой-то независимый вид. Но вместе с тем в той тщательности, с которой она разглядывала картины, в некоторой скованности движений угадывалась провинциальная, не ленинградская прописка.

Она остановилась возле картины «Девятый вал». Он тоже подошел и стал смотреть. Это была его любимая картина. Краешком глаза он видел ее строгий профиль и руку, сжимавшую свернутую трубкой тетрадку.

- Какое фантастическое освещение,- неожиданно раздался ее голос,- не правда ли? Интересно, вот вы - моряк, видели такое?

Он невольно покраснел. Он не был робок с девушками и знал, как вести разговор. Но сейчас ему почему-то захотелось, чтобы она не подумала о нем, как о развязном фатоватом мореходе.

Он лихорадочно подыскивал слова, но не найдя их, сказал отрывисто:

- Я не очень в этом разбираюсь, но, по-моему, это здорово.

Она сухо кивнула, словно посвящая его в рыцари, а он подумал, что сказал в общем-то ерунду и замолчал. Они по-прежнему стояли рядом и смотрели на картину. Тонкая ниточка разговора опасно провисла, готовая порваться. Но их выручила дежурная.

- Закрываем, завтра досмотрите, товарищи молодожены.