Блаженство (сборник) - Дмитрий Быков

Война объявлена

1. Прощание славянки

Аравийское месиво, крошево

С галицийских кровавых полей.

Узнаю этот оющий, ающий,Этот лающий, реющий звук —Нарастающий рев, обещающийМиллионы бессрочных разлук.Узнаю этот колюще-режущий,Паровозный, рыдающий вой —Звук сирены, зовущей в убежище,И вокзальный оркестр духовой.Узнаю этих рифм дактилическихДребезжание, впалую грудь,Перестуки колес металлических,Что в чугунный отправились путьНа пологие склоны карпатскиеИль балканские – это равно, —Где могилы раскиданы братские,Как горстями бросают зерно.Узнаю этот млеющий, тающий,Исходящий томленьем простор —Жадно жрущий и жадно рожающийЧернозем, черномор, черногор.И каким его снегом ни выбели —Все настырнее, все тяжелейТрубный зов сладострастья и гибели,Трупный запах весенних полей.От ликующих, праздно болтающихДо привыкших грошом дорожить —Мы уходим в разряд умирающихЗа священное право не жить!Узнаю эту изморозь белую,Посеревшие лица в строю…Боже праведный, что я здесь делаю?Узнаю, узнаю, узнаю.

2. Army of lovers

Киплинг, как леший, в морскую

дудку насвистывает без конца,

Блок над картой просиживает,

не поднимая лица,

Пушкин долги подсчитывает…

Юнцы храбрятся по кабакам, хотя их грызет тоска,Но все их крики «Я им задам!» – до первого                                                            марш-броска,До первого попадания снаряда в пехотный стройИ дружного обладания убитою медсестрой.Юнцам не должно воевать и в армии служить.Солдат пристойней вербовать из тех, кто не хочет жить:Певцов или чиновников, бомжей или сторожей, —Из брошенных любовников и выгнанных мужей.Печорин чистит автомат, сжимая бледный рот. Онегин ловко берет снаряд и Пушкину подает,И Пушкин заряжает, и Лермонтов палит,И Бродский не возражает, хоть он и космополит.К соблазнам глух, под пыткой нем и очень часто пьян,Атос воюет лучше, чем Портос и Д’Артаньян.Еще не раз мы врага превысим щедротами жертв своих.Мы не зависим от пылких писем и сами не пишем их.Греми, барабан, труба, реви! Противник, будь готов —Идут штрафные роты любви, калеки ее фронтов,Любимцы рока – поскольку рок чутко хранит от бедВсех, кому он однажды смог переломить хребет.Пусть вражеских полковников трясет, когда ордаПокинутых любовников вступает в города.Застывшие глаза их мертвее и слепейВидавших всё мозаик из-под руин Помпей.Они не грустят о женах, не рвутся в родной уют.Никто не спалит сожженных, и мертвых не перебьют.Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей.Мы не верим в Родину и свободу.Мы не трогаем ваших женщин и не кормим ваших детей,Мы сквозь вас проходим, как нож сквозь воду.Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе,По колосьям бывшего урожая,И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле,Потому что вся она нам чужая.

3. Из цикла «Сны»

Мне приснилась война мировая —Может, третья, а может, Вторая,Где уж там разобраться во сне,В паутинном плетении бреда…Помню только, что наша победа —Но победа, не нужная мне.Серый город, чужая столица.Победили, а все еще длитсяБезысходная скука войны.Взгляд затравленный местного люда.По домам не пускают покуда,Но и здесь мы уже не нужны.Вяло тянутся дни до отправки.Мы заходим в какие-то лавки —Враг разбит, что хочу, то беру.Отыскал земляков помоложе,Москвичей, из студенчества тоже.Все они влюблены в медсестру.В ту, что с нами по городу бродит,Всеми нами шутя верховодит,Довоенные песни поет,Шутит шутки, плетет отговорки,Но пока никому из четверкиПредпочтения не отдает.Впрочем, я и не рвусь в кавалеры.Дни весенние дымчато-серы,Первой зеленью кроны сквозят.Пью с четверкой, шучу с медсестрою,Но особенных планов не строю —Все гадаю, когда же назад.Как ни ждал, а дождался внезапно.Дан приказ, отправляемся завтра.Ночь последняя, пьяная рать,Нам в компании странно и тесно,И любому подспудно известно —Нынче ей одного выбирать.Мы в каком-то разграбленном доме.Все забрали солдатики, кромеКниг и мебели – старой, хромой,Да болтается рваная штора.Все мы ждем, и всего разговора —Что теперь уже завтра домой.Мне уйти бы. Дурная забава.У меня ни малейшего праваНа нее, а они влюблены,Я последним прибился к четверке,Я и стар для подобной разборки,Пусть себе! Но с другой стороны —Позабытое в страшные годыЧувство легкой игры и свободы,Нараставшее день ото дня:Почему – я теперь понимаю.Чуть глаза на нее поднимаю —Ясно вижу: глядит на меня.Мигом рухнуло хрупкое братство.На меня с неприязнью косятся:Предпочтенье всегда на виду.Переглядываясь и кивая,Сигареты туша, допивая,Произносят: «До завтра», «Пойду».О, какой бы мне жребий ни выпал —Взгляда женщины, сделавшей выбор,Не забуду и в бездне любой.Все, выходит, всерьез, – но напрасно:Ночь последняя, завтра отправка,Больше нам не видаться с тобой.Сколько горькой любви и печалиРазбудил я, пока мы стоялиНа постое в чужой стороне!Обреченная зелень побега.Это снова победа, победа,Но победа, не нужная мне.Я ли, выжженный, выживший, цепкий,В это пламя подбрасывал щепки?Что взамен я тебе отдаю?Слишком долго я, видно, воюю.Как мне вынести эту живую,Жадно-жаркую нежность твою?И когда ты заснешь на рассвете,Буду долго глядеть я на этиСтены, книги, деревья в окне,Вспоминая о черных пожарах,Что в каких-то грядущих кошмарахБудут вечно мерещиться мне.А наутро пойдут эшелоны,И поймаю я взгляд уязвленныйОттесненного мною юнца,Что не выгорел в пламени ада,Что любил тебя больше, чем надо, —Так и будет любить до конца.И проснусь я в московской квартире,В набухающем горечью мире,С непонятным томленьем в груди,В день весенний, расплывчато-серый, —С тайным чувством превышенной меры,С новым чувством, что все позади —И война, и любовь, и разлука…Облегченье, весенняя скука,Бледный март, облака, холодаИ с трудом выразимое в словеОщущение чьей-то любови —Той, что мне не вместить никогда.

4. Три просьбы  

1. «О том, как тщетно всякое слово и всякое колдовство…»

О том, как тщетно всякое слово и всякое колдовствоНа фоне этого, и другого, и вообще всего,О том, насколько среди Гоморры, на чертовом колесе,Глядится мразью любой, который занят не тем, что все,О том, какая я немочь, нечисть, как страшно мне                                                                     умиратьИ как легко меня изувечить, да жалко руки марать,О том, как призрачно мое право на воду и каравай,Когда в окрестностях так кроваво, – мне не напоминай.Я видел мир в эпоху распада, любовь в эпоху тщеты,Я все это знаю лучше, чем надо, и точно лучше, чем ты,Поскольку в мире твоих красилен, давилен, сетей,                                                                       тенетЯ слишком часто бывал бессилен, а ты, я думаю, нет.Поэтому не говори под руку, не шли мне дурных                                                                    вестей,Не сочиняй мне новую муку, чтобы в сравненье с нейЯ понял вновь, что моя работа – чушь, бессмыслица,                                                                          хлам;Когда разбегаюсь для взлета, не бей меня по ногам.Не тычь меня носом в мои болезни и в жалоб моих мокреть.Я сам таков, что не всякой бездне по силам в меня                                                                        смотреть.Ни в наших днях, ни в ночах Белграда, ни в той,                                                            ни в этой странеНет и не будет такого ада, которого нет во мне.

2. «О, проклятое пограничье…» 

О, проклятое пограничье,Чистота молодого лба,Что-то птичье в ее обличье,Альба, Эльба, мольба, пальба —Все я помню в этом хваленом,Полном таинства бытии.Ты всегда железом каленымЗакреплял уроки свои.Ни острастки, ни снисхожденьяМне не надо. Я не юнец.Все я знал еще до рожденья,А теперь привык наконец.И спасенья не уворую,И подмоги не позову —Чай, не первую, не вторую,Не последнюю жизнь живу.Но зачем эта страсть к повторам?Как тоска тебя не беретОт подробностей, по которымМожно все сказать наперед!Нет бы сбой, новизна в раскладе,Передышка в четыре дня —Не скажу «милосердья ради»,Но хотя б перемены для.Как я знаю одышку года,Вечер века, промозглый мрак,Краткость ночи, тоску ухода,Площадь, башню, вагон, барак,Как я знаю бессилье слова,Скуку боя, позор труда,Хватит, хватит, не надо снова,Все я понял еще тогда.

3. «Аргумент, что поделать, слабый…»