Блаженство (сборник) - Дмитрий Быков

Дмитрий Львович Быков

Блаженство

© Быков Д. Л., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Вариации-1

1. «Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ…»

Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.Все наши фиоритуры не стоят наших затрат.Умение строить куры, искусство уличных драк —Все выше литературы. Я правда думаю так.

Покупка вина, картошки, авоська, рубли, безменВажнее спящих в обложке банальностей и подмен.Уменье свободно плавать в пахучей густой вознеВажнее уменья плавить слова на бледном огне.

Жизнь выше любой удачи в познании ремесла,Поскольку она богаче названия и числа.Жизнь выше паскудной страсти ее загонять в строку,Как целое больше части, кипящей в своем соку.

Искусство – род сухофрукта, ужатый вес и объем,Потребный только тому, кто не видел фрукта живьем.Страдальцу, увы, не внове забвенья искать в труде,Но что до бессмертия в слове – бессмертия нет нигде.

И ежели в нашей братье найдется один из ста,Который пошлет проклятье войне пера и листаИ выскочит вон из круга в размокнутый мир живой, —Его обниму, как друга, к плечу припав головой.

Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и адВ огне веселых пожарищ, а я побреду назад,Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет —Единственное прибежище для всех, кому жизни нет.

2. «Жизнь не стоит того, чтоб жить, тем более умирать…»

Жизнь не стоит того, чтоб жить, тем более умирать.Нечем особенно дорожить, нечего выбирать.Месиво, крошево, тесто, печево, зелье, белье, сырье —Пусть ее любят те, кому нечего делать, кроме нее.

Непонятна мне пастернакова дружба с его сестрой:Здесь кончается одинаково все, несмотря на строй.Что есть жизнь? Роенье бактерий, чавканье, блуд в поту.Нам, по крайности, дан критерий, которого нет в быту.

Пусть ее любят отцы семейства, наместники теплых мест,Все, кому в принципе здесь не место, но только они и есть.Пусть ее любят пиявки, слизни, тюзовский худсовет —Делай что-нибудь, кроме жизни, вот тебе мой завет.

Все, что хочешь. Броди по Денверу, Килю или Сен-Клу.Растекайся мыслью по дереву, выпиливай по стеклу,Изучай настойку на корках, заговор на крови,Спи по часу, ходи в опорках, сдохни. Но не живи.

Рви с отжившим, не заморачиваясь: смылся и был таков.Не ходи на слеты землячеств, встречи выпускников.Пой свое, как глухарь, токующий в майском                                                             ночном логу.Бабу захочешь – найди такую же. Прочих отдай врагу.

Дрожь предчувствия, страх за шкуру, пресная болтовня,Все, чему я молился сдуру, – отойди от меня.Я запрусь от тебя, как в танке. Увидим, кому хужей.Стой в сторонке, нюхай портянки, не тронь моих                                                             чертежей.

«У меня насчет моего таланта иллюзий нет…»

У меня насчет моего таланта иллюзий нет.В нашем деле и так избыток зазнаек.Я поэт, но на фоне Блока я не поэт.Я прозаик, но кто сейчас не прозаик?

Загоняв себя, как Макар телят,И колпак шута заработав,Я открыл в себе лишь один, но большой талант —Я умею злить идиотов.

Вот сидят, допустим, – слова цивильны, глаза в тени,Говорят чего-нибудь о морали…Я еще не успел поздороваться, а ониЗаорали.

И будь он космополит или патриот,Элита или народ, красавец или урод,Раскинься вокруг Кейптаун или Кейп-код,Отчизна-мать или ненька ридна, —Как только раскроет ротДа как заорет, —Становится сразу видно, что идиот.А до того иногда не видно.

Иногда я что-нибудь проору в ответ,Иногда с испугу в обморок брякнусь.Я едва ли потребен Господу как поэт,Но порой полезен ему как лакмус.

Может быть, фейс-контроль. А может, у них дресс-код.Может быть, им просто не нравится мой подходК их святому, напыщенному серьезу,Я не знаю, чем посягаю на их оплотИ с чего представляю для них угрозу.

А писанье – продукт побочный, типа как мед.Если каждый день на тебя орет идиот,Поневоле начнешь писать стихи или прозу.

«В полосе от возраста Тома Сойера…»

В полосе от возраста Тома СойераДо вступленья в бракЯ успел заметить, что все устроено,Но не понял – как.

Примеряя нишу Аники-воинаИ сердясь на чернь,Я отчасти понял, как все устроено,Но не знал – зачем.

К тридцати годам на губах оскомина.Разогнав гарем,Я догнал, зачем это все устроено,Но не понял – кем.

До чего обычна моя история!Самому смешно.Наконец я знаю, кем все устроено,Но не знаю – что.

Чуть завижу то, что сочту структурою, —Отвлечется взглядНа зеленый берег, на тучу хмурую,На Нескучный сад.

Оценить как должно науку чиннуюИ красу системМне мешал зазор меж любой причиною —И вот этим всем.

Да и что причина? В дошкольном детстве я,Говоря честней,Оценил чрезмерность любого следствияПо сравненью с ней.

Наплясавшись вдоволь, как в песне Коэна,Перейдя черту,Я не стану думать, как все устроено,А припомню ту

Панораму, что ни к чему не сводится,Но блестит, —И она, как рыцарю Богородица,Мне простит.

Мост

И все поют стихи Булата

На этом береге высоком…

На одном берегу Окуджаву поютИ любуются вешним закатом,На другом берегу подзатыльник даютИ охотно ругаются матом.

На одном берегу сочиняют стихи,По заоблачным высям витают, —На другом берегу совершают грехиИ совсем ничего не читают.

На другом берегу зашибают деньгуИ бахвалятся друг перед другом,И поют, и кричат, а на том берегуНаблюдают с брезгливым испугом.

Я стою, упираясь руками в бока,В берега упираясь ногами,Я стою. Берега разделяет река,Я как мост меж ее берегами.

Я как мост меж двумя берегами враговИ не знаю труда окаянней.Я считаю, что нет никаких берегов,А один островок в океане.

Так стою, невозможное соединя,И во мне несовместное слито,Потому что с рожденья пугали меняНеприязненным словом «элита»,

Потому что я с детства боялся всего,Потому что мне сил не хватало,Потому что на том берегу большинство,А на этом отчаянно мало.

Первый берег всегда от второго вдали,И, увы – это факт непреложный.Первый берег корят за отрыв от земли —Той, заречной, противоположной.

И когда меня вовсе уверили в том(А теперь понимаю, что лгали) —Я шагнул через реку убогим мостомИ застыл над ее берегами.

И все дальше и дальше мои берега,И стоять мне недолго, пожалуй,И во мне непредвиденно видят врагаТе, что пели со мной Окуджаву.

Одного я и вовсе понять не могуИ со страху в лице изменяюсь:Что с презреньем глядят на чужом берегу,Как шатаюсь я, как наклоняюсь,

Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,И держусь на последнем пределе, —А когда я стоял на своем берегу,Так почти с уваженьем глядели.

Брат

У рядового Таракуцы ПетиНе так уж много радостей на свете.В их спектре, небогатом и простом, —Солдатский юмор, грубый и здоровый,Добавка, перепавшая в столовой,Или письмо – но о письме потом.

Сперва о Пете. Петя безграничен.Для многих рост его уже привычен,Но необычен богатырский вес —И даже тем, что близко с ним знакомы,Его неимоверные объемыВнушают восхищенный интерес.

По службе он далек от совершенства,Но в том находит высшее блаженство,Чтоб делать замечанья всем подряд,И к этому уже трудней привыкнуть,Но замолкает, ежели прикрикнуть,И это означает: трусоват.

Зато в столовой страх ему неведом.Всегда не наедаясь за обедом,Он доедает прямо из котла;Он следует начальственным заветам —Но несколько лениво, и при этомХитер упрямой хитростью хохла.

Теперь – письмо. Солдаты службы срочнойВсегда надежды связывают с почтой,Любые разъясненья ни к чему,И сразу, избежав длиннот напрасных,Я говорю: у Пети нынче праздник.Пришло письмо от девушки ему.

Он говорит: «Гы-гы! Вложила фотку!»Там, приложив платочек к подбородкуИ так отставив ножку, чтоб слегкаВидна была обтянутая ляжка,Девица, завитая под барашка,Мечтательно глядит на облака.

Все получилось точно как в журнале,И Петя хочет, чтобы все узнали,Какие в нас-де дамы влюблены.Кругом слезами зависти зальются,Увидевши, что Петя ТаракуцаВсех обогнал и с этой стороны!

И он вовсю показывает фото,И с ужина вернувшаяся ротаРазглядывает лаковый квадрат,Посмеиваясь: «Надо ж! Эка штука!»,И Петя нежно повторяет: «Су-ука!»Как минимум, пятнадцать раз подряд.

…Усталые, замотанные людиСидят и смотрят фильм о Робин Гуде.Дежурный лейтенант сегодня мил,По нашей роте он один из лучших, —И на экране долговязый лучникПрицелился в шерифовских громил.

Я думаю о том, что все мы братья,И все равны, и всех хочу принять я —Ведь где-то там, среди надзвездных стуж,Превыше облаков, густых и серых,В сверкающих высотах, в горних сферахВитает сонм бессмертных наших душ!

Отважный рыцарь лука и колчанаПускает стрелы. Рота замолчала:Ужель его сегодня окружат?Играет ветер занавесью куцей,И я сижу в соседстве с ТаракуцейИ думаю о том, что он мой брат.

Отсрочка