Падшая женщина - Эмма Донохью

Это означало, что у нее есть еще пять лет, а пока что Мэри тратила каждый свободный пенни на одежду. Ей казалось, что это единственное, во что можно верить. Платья были так же надежны, как деньги, но куда красивее и приятнее на ощупь. Они делали женщину прекрасной, а других заставляли умирать от зависти. По воскресеньям она ходила в Гайд-парк, посмотреть, что носит знать. Ее наметанный глаз отмечал малейшие детали: крохотные складочки, пуговицы, чуть изменившуюся форму в новых моделях фижм. Однажды она едва не силой вытащила Куколку из постели и взяла ее с собой, но все окончилось непристойной сценой в парке. К тому же Куколка напугала лошадей одного баронета.

Мэри уже не помнила, что когда-то была застенчивой и робкой. Теперь она могла сцепиться с самой вздорной торговкой и выйти из ссоры победительницей. Ее острого языка опасались все лавочники от Севен-Дайлз до Пьяцца Ковент-Гарден. Ночью, когда не удавалось уснуть, Мэри успокаивала себя тем, что мысленно перебирала свои наряды. У нее были рукава, корсажи, рюши, вышитые стомакеры, коричневое бархатное платье-мантуя и накидка. Еще среди ее сокровищ числились гирлянда из шелковых маргариток, черная бархотка и два шелковых платья-полонез, фиолетовое и темно-зеленое. Она научилась у Куколки всему, что та могла дать, но у Мэри был более тонкий вкус. Кроме одежды, у нее были еще и четыре ярда поплина цвета устрицы, который она приобрела по дешевке в ломбарде. Его Мэри приберегала для лучших времен. Когда-нибудь она сошьет из него платье, за которое любая герцогиня отдаст передний зуб.

Ей обязательно подвернется что-нибудь хорошее — ей и Куколке. Мэри была в этом уверена. Что толку беспокоиться о будущем, если конец может наступить быстро и неожиданно? Несколько дней назад ветер сорвал тяжелую вывеску с «Голубого льва», и она упала прямо на голову Тилли Дентон. Сутенером Тилли был Цезарь, и он устроил ей вполне достойные похороны. С этим согласились все проститутки, которые пришли на кладбище проститься с Тилли — не столько из уважения к товарке, сколько из страха перед Цезарем. Все знали, что если тебе дорога собственная шкура, Цезарю лучше угождать. Но хорошие похороны — довольно слабое утешение, решила Мэри, если ты лежишь в могиле и тебя едят черви.

Кашель начался в октябре, когда пришли первые заморозки. Поначалу Мэри не обратила на него внимания. Но вскоре кашель стал ее постоянным спутником. Он сдавливал грудь, когда она поднималась по лестнице или шла вверх по улице, не отставал весь день и усиливался ночью.

— Да замолчи же, — стонала Куколка и прятала голову под тощий матрас.

У Мэри всегда был низкий голос, но теперь он огрубел и в нем появилась неприятная хрипотца, похожая на рычание. Некоторые клиенты этого пугались, поэтому она старалась меньше говорить и больше улыбаться.

Все знаки указывали на то, что их ожидает самая суровая зима за много лет, — и птицы, и ягоды, и кофейная гуща у предсказателей.

Обратиться в больницу Святой Марии Магдалины придумала Куколка. Она вообще была большая придумщица.

— Мэри, дорогая моя подружка, — сказала она как-то раз. — Зиму тебе не пережить.

Они шли по Друри-Лейн, кланяясь актерам и строя глазки всем попадавшимся навстречу объектам в штанах. Юбки Мэри были подобраны с одной стороны, чтобы обозначить род ее занятий, и под ними гулял ледяной ветер. Сильный приступ кашля вдруг согнул ее пополам. Откашлявшись, Мэри заметила, что харкнула кровью. Желтый с красным сгусток мокроты отчетливо выделялся в чавкающей уличной грязи. В мире не осталось ничего, кроме уродства. Она уставилась на дорогу, словно перед ней внезапно предстало ее будущее.

Куколка развернулась. Ее руки, упершиеся в бока, напоминали когти голодных хищных птиц.

— Ты должна пойти в больницу Марии Магдалины, вот что.

— Спасибо большое, я не настолько больна, чтобы рисковать жизнью, — с трудом выговорила Мэри.

— Да это не настоящая больница, глупая! — фыркнула Куколка. — Она просто так называется. На самом деле они подбирают молоденьких девушек с улицы, пока они не превратились в таких заезженных старых шлюх, как я.

Мэри улыбнулась и вытерла рот.

— Подумай только, — не отставала Куколка. — Кров над головой и бесплатная пища всю зиму. Лиз Паркер ушла туда мешком с костями, а вернулась жирной, как окорок.

Мэри попыталась что-то сказать и снова закашлялась.

— Куколка моя, я не кающаяся грешница, — отдышавшись, проговорила она.

Куколка закатила глаза и ткнула пальцем в здание театра на Друри-Лейн.

— Значит, ты так и не научилась ничему за все те разы, что я таскала тебя в театр?

Поднялся сильный ветер. Мэри спрятала рот и нос в свою косынку из тафты и направилась к дому.

Куколка догнала ее и пошла рядом.

— Ну признай, что так будет лучше всего.

— Я подумаю, — пообещала Мэри, сдерживая кашель.

— Ты так и сделаешь, и точка. Я тебя заставлю. Пусть эта ночь станет моей последней, если не заставлю, — торжественно заявила Куколка.

Мэри остановилась и в упор посмотрела на подругу.

— А как же ты?

— А что я?

— Как же плата за комнату? — Мэри не знала, как еще это сказать. — Миссис Фаррел не любит нас, мисс. Если ты не заплатишь вовремя, она тут же тебя вышвырнет.

Куколка пронзила ее ледяным взглядом и вдруг пододвинулась совсем близко, так, что ее лицо оказалось всего в дюйме от лица Мэри. Мэри опустила глаза, чтобы не видеть шрам с резными, словно кружево, краями, присыпанный белой пудрой.

— Не волнуйся за Долл Хиггинс, дорогуша. И помни, это я была тебе нужна, а не ты мне.

Так и вышло, что в первый четверг ноября Мэри встала пораньше и стерла с лица всю краску. Внутри все словно стянулось в тугой узел — так ее пугал поход в Уайтчепел.

— Спокойной ночи, — пробормотала Куколка, не отрывая головы от подушки.

Мэри не знала, что сказать. Она помахала рукой на прощание, но глаза Куколки были закрыты, и она этого не увидела.

Раньше Мэри никогда не приходилось настолько удаляться от дома. Ей пришлось спрашивать дорогу до больницы-приюта Марии Магдалины три раза, и все три раза ей казалось, что жители Ист-Энда посматривают на нее как-то вопросительно. Странное дело — притворяться кающейся грешницей было гораздо стыднее, чем быть шлюхой.

Больница выглядела внушительно — массивное каменное здание. У входа выстроилась длинная очередь из просительниц, она даже заворачивала за угол. Здесь было не менее сорока девушек, и Мэри оказалась где-то в середине. Окна нижнего этажа были закрыты ставнями, — возможно, чтобы просительницы не видели, что происходит в доме, подумала Мэри. Вдоль очереди прохаживался мужчина в своего рода форменной одежде — он присматривал за порядком. Судя по виду, это был слуга, но девушки все равно кланялись, когда он проходил мимо, на случай, если он вдруг окажется важной персоной.

Мэри поплотнее завернулась в шаль и подвинулась чуть ближе к перилам. Уж не Кон ли это Марч из Трущоб? Она украдкой подмигнула ей, но Кон отвела глаза.

Было холодно. Мэри переминалась с ноги на ногу; ее дыхание поднимало в воздухе облака пара. Приступ кашля, сильный, как землетрясение, едва не сбил ее с ног. Хорошо, что она привыкла стоять на улице на самом ветру. Ей было хорошо знакомо это чувство — когда ступни как будто врастают в ледяные булыжники мостовой, пускают в нее корни. И разве не случалось ей отдаваться клиенту, прислоняясь к мертвенно-холодной стене? Иногда Мэри даже соглашалась на девять пенсов, только бы сделать это не на улице, а внутри.

Чтобы немного развлечься, она принялась разглядывать других просительниц. Девушка в рваном карминово-красном платье, отделанном кружевами, несомненно, из ковент-гарденских мисс. А у той, что стоит вслед за ней, кажется, сифилис. Куколка говорила, что если они замечают болезнь, то отправляют девушку в больницу Лок-Хоспитал, где еда — хуже не придумаешь.

Мэри пробежалась глазами по очереди, отделяя мисс от «соблазненок». («Так мы называем „честных“ девушек, — презрительно сообщила Куколка. — Если будут спрашивать, говори, что ты была чиста, как первый снег, пока один джентльмен не воспользовался твоей наивностью».) От «соблазненок» так и веяло стыдом и отчаянием. На шее у одной из них висел маленький жемчужный крестик, и она все время сжимала его в руках, как будто ожидала, что вот-вот переедет в лучший из миров.

Из-за туч выбралось жидкое ноябрьское солнце. Хорошо было бы надеть соломенную шляпку, подумала Мэри. Но у нее была всего одна шляпа, ярко-красная, со сломанным пером, и Куколка сказала, что с девушкой в такой шляпе они не будут даже разговаривать. Поэтому Мэри с сожалением оставила ее в комнатке на чердаке, вместе с другими своими любимыми вещами. Не то чтобы она не доверяла своей единственной подруге, скорее опасалась воров, или пожара, или еще какого-нибудь из тысячи несчастий, что могли отнять у нее ее сокровища.