Один день ясного неба - Леони Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя Кура расхохотался.
— Ну и чудодейственный же у нее дар!
Прежде чем она ответила, преподобный Латибодар изрек:
— Желательно, чтобы дар сопровождался более приличным поведением!
Дядя поцеловал ее в щеку — «Спасибо тебе, племяшка, и не обращай внимания на папины слова!» — а она была вне себя от радости: ведь она исцелила его простуду! Анис понятия не имела, что способна на такое! Это было как откровение свыше: так художник превосходит ожидания публики. По мере взросления она часто о таком слышала: люди жили со своим магическим даром и просто свыкались с ним.
— Ого! А я даже не знала, что так могу.
Она смотрела, как дядя танцевал с женой, ел ромовую запеканку, не сморкался и не кашлял, а только улыбался. И по своему обыкновению дразнил Бонами. А она гордилась собой.
— Ты источаешь пузырьки! — заметила Ингрид и высунула язык. — Какой показушный дар!
И они принялись экспериментировать со способами исцеления людей: самое верное — направлять пузырьки энергии сквозь руки. Обнимать незнакомцев, как заметил отец, было не слишком вежливо, если не сказать неприлично. Но тут все дело было в практике. Безудержные серебристые и розовые пузырьки в мгновение ока наполняли комнату, отчего люди начинали чихать, или пузырьки вылетали из нее слишком быстро, отчего ее одежда становилась мокрая от влаги или из чего они состояли. Кроме того, практически все в конце сеанса магического исцеления весело хихикали, если не испытывали сильных болей, и такое веселое настроение побуждало кое-кого из взрослых делиться с ней личными секретами, которые ребенку в ее возрасте лучше не слышать.
— Фу-ты, — говорила Ингрид. — Взрослые ничем не отличаются от детей.
Сама мысль о применении ею дара вызывала у отца сильнейшие головные боли, которые она безропотно исцеляла.
Несмотря на высокую репутацию, несмотря на заработанные деньги, несмотря на сотни — да-да, теперь их были сотни — клиентов, которые ее обнимали и, испытывая облегчение, рыдали, несмотря на спасенные десятки жизней, отец не гордился дочерью. Ее дар ему казался простонародным суеверием, от которого он сам так и не избавился. Людские тела внушали ему отвращение.
Анис стала брить себе голову; волосы мешали ей работать, кроме того, ей нравилось собственное лицо. Она следила за своим дыханием. Она научилась сидеть молча и наблюдать. Бывали дни, когда ее дар оказывался ей без надобности. Сочувствие сродни магическому дару, и умение слушать было не менее важным навыком.
— Просто расчисти для себя пространство, — посоветовала Ингрид.
— Как ты?
— Угу.
* * *
Анис споткнулась о камень и заскакала на одной ноге, натягивая на ногу слетевшую сандалию. Если бы сплетню о беременной любовнице поведала ей не старуха-соседка, чудесная женщина, которая, наевшись пьяных бабочек, брякнула эти обидные слова, она бы пропустила все мимо ушей как обычную трепотню обывателей Попишо, известных любовью почесать языком. Но этой старушке она была небезразлична.
«Иногда старики видят то, чего ты видеть не желаешь».
Мимо нее спешили люди, узнавая на ходу и приветливо кивая:
— Доброе утро, мисс Анис!
— Доброе утро, матушка Бегиндорт!
Ее пронзила пугающая мысль и застряла где-то в районе солнечного сплетения.
«Они все знают!»
Известия о ее мертворожденных младенцах разносились стремительно. Когда, едва оправившись от схваток, она пошла на рынок, со всех сторон шептали ее имя. Все выражали сочувствие. Сочувствующие приходили к ней в дом с горшочками жаркого и добрыми советами. Тан-Тан стоял в дальнем углу комнаты, а между ними толпились люди, мужчины играли в домино на веранде, словно их пригласили на вечеринку. Но как все изменилось! Когда их третий ребенок родился мертвым, соболезнующие перестали к ним приходить, как будто их пара — она! — была проклята. Она потеряла клиентов. Не слишком много, но порядочно. Она могла рассчитывать только на Ингрид, на свою мать и на Бонами. Однако даже и они теперь поглядывали с опаской. Нет, не Ингрид, которая знала ее лучше прочих. Но прочие считали ее ходячей трагедией. И вот теперь еще и сладкий десерт для любителей сплетен: у грустной мулицы неверный муж!
И очень может быть, что она последняя, кто об этом узнал. Неужели Тан-Тан и впрямь мог так ее предать? Нет. Это просто не укладывалось в сознании.
Она шла с высоко поднятой головой, покрытой мшистой порослью.
Дойдя до подножия горы, она свернула в квартал одежды и врезалась в шумную толпу продавцов и покупателей. Девушки пришли на последнюю примерку перед конкурсом красоты, который должен был состояться сегодня вечером в Притти-тауне. Мимо нее прошмыгнула группка девчонок в желтых и зеленых карнавальных костюмах и заторопилась в гору: перья, причудливые шляпы с бахромой, еще детские волосы обильно смазаны маслом, косички болтаются. Некоторые размахивали плакатиками с оранжевыми надписями. Голубые и белые бабочки порхали над их головами, точно кто-то сыпал с неба стружки. Солнце жарило вовсю, так что Анис пришлось щуриться.
На всех плакатиках было написано одно и то же:
АЛЬТЕРНАТИВА ЕСТЬ
Этот оранжевый лозунг восхищал ее многие месяцы. Тан-Тан поначалу не хотел обсуждать Оранжевого художника, автора оранжевых граффити, а вот она считала таинственного активиста самым ярким из местных бунтарей. «Ишь ты, да это просто озорник», — говорил Тан-Тан, но и он в конце концов им заинтересовался и даже попросил ее помолчать, когда городской глашатай ходил по городку и выкрикивал последние новости:
— Оранжевый художник говорит, что цены на бананы скакнут вверх, друзья мои!
Так оно и вышло, как будто у граффити был свой особый дар предсказывать события.
— Как этому сукину сыну удается так долго прятаться? — говорил Тан-Тан. — И знаешь, он даже женщинам не признался, кто он такой.
Ее обогнала, извинившись, группа улыбающихся девчонок в блестящих одеяниях из тончайшей ткани золотого, пурпурного и голубого цвета. Поглядев им вслед, она увидела, как девочки смешались с толпой, тряся друг перед другом юбками и демонстрируя узоры на набедренных обручах, словно длинноногие цапли. Любая из них могла быть любовницей Тан-Тана, перебежавшей ей дорогу.
«Ты узнала последней!» — прокаркал тонкий голосок в ее голове.
Мимо нее прошмыгнула, держась за руки, парочка лучших подружек, что-то возбужденно обсуждавших, на вид лет девяти-десяти. Анис заметила, как они чиркнули взглядами по ее белой траурной юбке.
— Ты видела, какая красивая невеста?
— Я слыхала, у них брак по любви.
Анис фыркнула. Сонтейн Интиасар было всего лишь девятнадцать лет, еще совсем ребенок.
