Один день ясного неба - Леони Росс

Голоса поющих ведуний обычно ее умиротворяли, но не сегодня.

6

Сонтейн Мелоди Игнобл Интиасар слезла с любимого дерева Романзы, пройдя через лес, минут через пятнадцать вышла на каменистый пляж Мертвого острова и призывно помахала двоим мужчинам, сидевшим на корме рыбацкой лодки. За небольшую плату они согласились перевезти ее обратно на Баттизьен.

Сонтейн залезла в лодку, громко выразив неудовольствие своими все еще скользкими от масла руками. Один из мужчин поглядел на нее с недоумением.

— Что-то не так? — огрызнулась она.

— Да нет, — отозвался он, устремив взгляд в безоблачное небо.

Лодка отплыла от берега. Сонтейн задумалась, чем бы сейчас заняться. Домой идти не хотелось. Мамуля будет суетиться и браниться, что она исчезла из дома, никого не предупредив.

А ей хотелось расспросить Романзу, как это он отважился не просто не стесняться, но даже кичиться любовной связью с Пайларом, как будто в этом не было ничего такого. И жить в лесной чаще, словно он не человек, а мангуст. И знать, что многие его презирают. Но в ее глазах он был одним из самых отважных людей, известных ей, и просто старался быть самим собой. Вот бы он мог поделиться с ней своей отвагой!

Никто не знал, сколько раз мужчины пытались ее изнасиловать. Даже Данду не знал, хотя она кое-что рассказала ему об этих происшествиях. И дело было не в том, что она сама чувствовала, просто она была уверена, что эти происшествия объясняли, почему она с таким страхом думала о первой брачной ночи. И когда настал удачный момент, чтобы спросить совета у Зазы, она не смогла осмелиться. Ей следовало все ему объяснить, но она не хотела огорчать брата.

Зато она видела и светлую сторону этих мрачных историй: ни одному из тех мужчин не удалось добиться цели.

Все началось, когда ей было десять лет. Она шла утром в школу — мимо домов, где в саду копошились садовники, а взрослые мужчины торопились на работу, — и все они обнажали пенисы и нарочно помахивали ими, так чтобы она видела. Один из папиных приятелей под столом гладил ее коленки. А после первого в жизни поцелуя — ей было двенадцать — поцеловавший ее мальчик пригрозил сильно прижать ее к полу, если она не согласится на большее. Сонтейн ударила его кулаком в лицо. А он дал сдачи — довольно ощутимо. Какие-то проходившие мимо женщины услыхали крики и отогнали мальчишку палками и проклятьями. Одна из них научила ее лягаться по-ослиному, и это был полезный совет. Но потом женщины перестали на нее смотреть, и это ее испугало.

— Тебе надо давать отпор этим дуракам, — посоветовала на прощанье та, кто научила ее лягаться.

Значит, посягали не только на нее.

После того случая она больше ни с кем не целовалась.

В четырнадцать она попыталась поведать свою тайну тогдашней лучшей подруге, думая, что и у той те же проблемы, но девочка презрительно сморщила нос, словно учуяла исходившую от нее вонь, и заявила, что у Сонтейн вряд ли много знакомых мужчин, которым она нравится, так что нечего ей выпендриваться. Теперь у нее были подруги получше, это точно, но от стыда она так и не смогла избавиться, потому что, возможно, в тех ситуациях как-то не так себя вела. Всем богам было ведомо, что у нее масса поводов для беспокойства: дочка губернатора не обладала никаким магическим даром.

Ведуньи уверяли, что ее переживания, все, что она про себя знала, — всего лишь плод воображения. По их словам, людям вообще свойственно желать дара, коего они лишены. Но, возражала Сонтейн, разве на Попишо есть люди, лишенные магического дара?

И ведуньи соглашались, что это, конечно, очень странно, но у них на сей счет не было никаких предположений. Но она не обращала на их слова внимания: мало ли что говорили ведуньи, они ошибались! У нее же были крылья. Она ощущала эти крылья в структуре костей своих рук и плеч, в изгибе своего таза. Просто надо еще подождать, чтобы они раскрылись.

Сидя в лодке, Сонтейн беспокойно шевельнулась. Ей захотелось стереть остатки миндального масла с ладоней; масло противно воняло. Мамуля выбрала его: миндальное масло, настоянное на иланг-иланге и имбире. Для ритуального массажа с участием трех женщин, которые должны были связать ее прошлое с ее будущим. Традиционно такой массаж для невесты проводили мать, домашняя ведунья и бабушка. Бабулю она ни разу в жизни не видела, та умерла задолго до рождения Романзы и Сонтейн. Вместо нее в массаже участвовала молоденькая служанка, которую ведунья обучала в течение двух недель. Она считала служанку странной заменой бабушки, ведь она жила в их семье не так уж долго. Тем не менее она уважала решение матери.

Она сегодня встала очень рано, увидела свет лампы в отцовском кабинете и тихонько прокралась на кухню попить.

Мать и служанка, слившись клином, темнели у кухонной стены. Стонущая, пыхтящая служанка между бедер матери.

Сонтейн отшатнулась; сказать, что она была смущена, — ничего не сказать. Она ужаснулась при виде их подрагивающих телодвижений, при виде этого слишком интимного действа — точно два зверя, прижавшихся друг к другу.

Она убежала к себе в комнату и долго сидела на полу, покуда у нее не занемели икры и ступни. Ей захотелось пойти к отцу, но она знала, что он потребует рассказать о причине ее печали и постарается все исправить. Она не могла обратиться с этим к Данду. Невесте запрещалось видеться с женихом в течение двух недель перед свадьбой. Подруги — это было немыслимо! У кого язык повернется такое рассказывать про собственную мать?

* * *

Позже, когда начался ритуальный массаж, она смогла выдержать его первую часть: женские руки были как ветви деревьев, они словно заботливо что-то нашептывали, ладони ведуньи мягко гладили ее по плечам, и по всему телу растекалось тяжелое тепло. Но когда она раскрыла глаза, то увидела улыбку склонившейся над ней матери. Нет, этого она уже не могла стерпеть, правда. Она вся подобралась и отползла прочь, переполненная отчаянием; их руки задрожали и потянулись за ней, а она зажала уши ладонями. «Оставьте меня!» — взмолилась она и убежала. К своему брату-близнецу, к его дереву.

* * *

Когда в прошлом году она, восемнадцатилетняя, встретила Данду на пустой автобусной остановке, она все еще была вполне приземленной и испытывала стойкое раздражение ко всем этим божествам. Зачем, ну зачем мужчины населяют нашу