Мушкетер - Даниэль Клугер

– Значит, мы не купцы? – живо перебил я его. – И наш род был знатным и уважаемым при королевском дворе? Но как такое могло быть, ведь мы были евреями?

– Ваш прадед, так же как его отец и, наверное, многие предки, был католиком, – ответил г-н Лакедем. – Скажите, Исаак… я хотел сказать, господин Портос… знаете ли вы, кого в Испании и Португалии обозначали словом «конверсо»?

– «Конверсо»? – Я покачал головой. – Я понимаю, что означает это слово – «обращенный». Но я не знаю, кого им называли в Испании.

– Евреев, перешедших в христианство. Их называли «конверсо», – пояснил ростовщик. – Ваши предки, господин Портос, поселились в тех землях много веков назад, еще при маврах. Когда христиане изгнали мусульман, многие евреи приняли их сторону и по прошествии какого-то времени некоторые семьи перешли в христианство. Вернее сказать, им пришлось это сделать, чтобы сохранить имущество, а зачастую и жизни. В наших преданиях сохранились свидетельства столь чудовищных преследований, что порою кажется – не люди творили это, а истинные звери в человеческом обличье. Так что евреи, жившие за Пиренеями, в том числе и предки семьи ду Пирешу, стали католиками. Как вы, наверное, догадались, мои предки поступили так же. Я думаю, господин Портос, что они, наверное, были не очень хорошими евреями. И стали, конечно, не самыми ревностными христианами. Вот таких-то «старые» христиане, испанцы и португальцы, называли «конверсо». Впрочем, есть и другое название, менее приличное, но более популярное среди простого люда – «мараны». То есть – свиньи… – Голос Исаака Лакедема при этом звучал бесстрастно, но руки, до того спокойно лежавшие на коленях, судорожно сжались в кулаки. Впрочем, он тут же разжал пальцы и даже улыбнулся. – Нельзя отказать простым арагонским крестьянам в изрядном остроумии: назвать свиньями тех, для кого свинья – нечистое животное. Должен вам сказать, господин Портос, что многие конверсо, несмотря на принятие новой веры, сохраняли старые обычаи и привычки. Например, не употребляли в пищу свинину и зайчатину. Так что мараны – не только оскорбительное, но и меткое прозвище. Действительно: кто не есть свинину? Свиньи, разумеется! – Говоря все это, Исаак Лакедем посматривал на меня с выражением такой свирепой радости, что я немедленно вспомнил ростовщика из рассказа моего верного Мушкетона и подумал, что г-н Лакедем вполне мог бы вырезать у несостоятельного должника фунт мяса. Впрочем, испугавшее меня выражение быстро исчезло с лица моего собеседника, он вновь стал спокойным, а его отрешенный взгляд медленно переходил с одного предмета обстановки на другой, словно искал какую-то опору для продолжения рассказа.

У меня пересохло во рту, и я отпил еще немного не понравившегося мне испанского вина. Это движение будто разбудило Исаака Лакедема, он вздрогнул, взглянул на меня удивленно.

– Прошу меня простить, сударь, я задумался о тех временах. Воспоминания всегда вызывают во мне странные чувства, я порою виню своих предков за то, что они предпочли отступничество изгнанию или смерти, – сказал он вполголоса. – Вам может показаться странным, что жалкий ростовщик говорит о вопросах чести? Но ростовщиком я стал только во Франции… Знаете, о евреях говорят так много дурного, что иной раз хочется соответствовать этим россказням. Евреи жадные? Евреи стремятся закабалить честных крестьян? Евреи – жестокие заимодавцы? И черт с вами, господа христиане, именно таким я и стал! Уверяю вас, господин Портос, те, кто приходят ко мне за деньгами, стонут от той твердости, с которой я требую долг и проценты! Я уверен, все они мечтают о моей смерти! С каким удовольствием все эти господа перерезали бы мне глотку или отправили на эшафот! – Старый ростовщик расхохотался и, словно в радостном возбуждении, потер руки. – Да только ведь и его преосвященство нуждается в займах! И ему приходится обращаться к Исааку Лакедему и говорить: «Мой дорогой Исаак, мне нужны деньги!» Исаак Лакедем!.. – Он посмотрел на меня и весело прищурился. – Кстати, дорогой Портос, известно ли вам происхождение этого имени?

– Нет, сударь, – сдержанно ответил я. – Нет, мне не известно, но, думаю, это имя вы получили при рождении, и, полагаю, оно означало для ваших родителей что-то очень важное.

– Как бы не так! – вскричал г-н Лакедем. – Как бы не так! Ваш отец стал де Порту – а я, тогда же и по той же причине, стал Исааком Лакедемом! Известно ли вам, что в то время так много крещеных евреев бежали из Португалии, что слово «португалец» во Франции и Голландии, например, стало обозначать просто еврея?

Разумеется, я этого не знал, хотя после памятного разговора с отцом меня не могло удивить подобное известие. Я не знал почти ничего из того, что рассказывал мне ростовщик, и чем больше я слушал его рассказ, тем сильнее испытывал противоречивые чувства, понять которые мне предстояло лишь в дальнейшем. Сейчас же я даже не пытался рассуждать, я лишь слушал поразительное повествование о судьбах испанских и португальских евреев, в том числе моих предков.

Г-н Лакедем откинул голову на спинку кресла и прикрыл рукой казавшиеся воспаленными глаза.

– Лакедем, – сказал он негромко, – Исаак Агасферус Лакедем… – Он горько усмехнулся. – Здесь, во Франции, я однажды услышал, как некто бросил лавочнику, не желавшему отпустить ему в долг товар: «Ты не просто жид! Ты настоящий Исаак Лакедем!» Я поинтересовался, что это значит. Так вот, оказывается, во Франции иногда так называют Агасфера. Вечного жида, отказавшего в краткосрочном отдыхе идущему на казнь Иисусу Христу. За то, как известно, Агасфер был обречен на вечные скитания. И я взял себе это имя при натурализации.

Он опустил руку и открыл глаза. Через мгновенье его лицо разгладилось, он ласково мне улыбнулся:

– Конечно, я преувеличиваю, господин Портос. Как бы мне хотелось порою стать столь же жестоким и бессердечным… – Исаак Лакедем развел руками. – Увы… – и добавил, к моему облегчению: – Вернемся же к нашей печальной истории. Как вы понимаете, для многих конверсо, к которым относились и ваши предки, крещение было вынужденной мерой. Нехристианин не имел шансов сколько-нибудь успешно продвигаться по службе, не мог стать дворянином. Слишком много ограничений существовало для евреев и мавров. Вот потому-то многие евреи и принимали христианство. И немедленно оказывались в привилегированном положении – ведь среди них было немалое число образованных, дельных людей с большими средствами и одаренных всяческими достоинствами. Королям же португальским – да и обществу – было в общем не важно, какой жизнью эти новые католики живут дома. Главное – все эти люди были искренне преданы престолу и стране. Португальские монархи закрывали глаза на то, что крещеные евреи продолжали придерживаться своих традиций. Некоторые даже тайно продолжали совершать иудейское богослужение. Молельни помещались в подземельях, с множеством предосторожностей…

Я тотчас вспомнил о песке, покрывавшем пол синагоги, находившейся в подвале фамильной часовни де Порту.

– Иными словами, они становились христианами – многие вполне искренне, – продолжил между тем старый ростовщик, – но при этом оставались евреями. На улице они были католиками, а у себя дома – иудеями. В большинстве семей через одно-два поколения конверсо переставали быть «новыми христианами» и превращались в просто христиан, забывших о своем происхождении и тех обычаях, которых придерживались их деды и прадеды. О прошлом напоминали лишь имена… К несчастью, ни ваш отец, ни я не относились к таким. Я говорю «к несчастью» не потому, что считаю это ошибкой. А если это и было ошибкой, то не нашей, а наших предков. «К несчастью» – потому что двойная жизнь навлекла беды на очень многих. Но мы были воспитаны так, что принимали все тяготы двойной жизни как должное. В нашем кругу были сильны особые настроения. Мы считали, что в испытании, которое послал Господь, есть смысл, недоступный пониманию других. Мы пребывали в убежденности, что событие, словно надвое разделившее их жизни, в действительности есть признак скорого прихода Мессии. – Он бросил на меня короткий взгляд, убедился, что я не очень понимаю, о чем речь, и сказал с виноватым видом: – Простите, что я так много и подробно говорю об этом, но иначе мне не удастся объяснить вам все, что касается вашей жизни и жизни вашего отца.

Меня все больше увлекал его рассказ, так что извинения нисколько не требовались. Г-н Лакедем понял это и скупо улыбнулся.

– Все же выпейте еще, – предложил он. – Это амонтильядо, мое любимое вино. Но если вы предпочитаете французские вина – ради всего святого, сударь, не стесняйтесь, скажите! Я прикажу подать анжуйского!

– Нет-нет, прекрасное вино, – поспешно ответил я. – Может быть, правда, чересчур крепко для меня. Не обращайте внимания и, прошу вас, продолжайте.

Г-н Лакедем кивнул. Через мгновение улыбка сошла с его лица.