Небо помнить будет (СИ) - Елена Грановская

— Ты обеспокоен чем-то, верно? — поинтересовался он.

— Да… нет… Наверно… — Бруно замялся, вздохнул и, прерываясь, посмотрел на Дюмеля. — Просто… все эти газетные статьи о скорой, чуть ли не завтра, войне. Городские слухи. Сокращения производств. Маме не выплатили причитавшиеся за два месяца дополнительные выплаты. А еще и цены вырастают… Это тревожит. Вдруг правда? Вдруг завтра — и война?

Лексен лег рядом с Дюмелем на спину, положив руки под голову и разворачивая лицо к Констану. Тот сложил руки на животе, а потом взял в левую ладонь крестик и сжал его. Он смотрел в потолок, обдумывая слова Бруно.

— Неисповедимы пути Господа. Никто из нас не ведает, что случится завтра, даже сегодня вечером. Никто не знает, что нам предначертано. Надо просто принять свой крест и с достоинством его пронести. И вознаграждены будут страдания.

Молчание. Никто из них больше не хотел обсуждать эту тему, хотя она волновала обоих одинаково. Оба хотели жить в мирное время. Оба желали всегда быть вместе. Оба хотели быть защищенными и защищать.

Через день немецкие войска пересекли границу с Польшей.

В тот же день Франция объявила всеобщую мобилизацию.

А потом — войну Германии.

Глава 7

Сентябрь 1939 г. — апрель 1940 г.

Первого сентября правительственные радиоканалы объявили о мобилизации ввиду наступления немецких вооруженных сил на территорию Польши, и потому Франция, как союзник последней, связанная с ней договором о взаимопомощи, незамедлительно принимает обязательства по оказанию военного содействия. Парижане насторожились и стали следить за объявлениями, ожидая подробностей, но не готовые услышать более дурные вести, какие вскоре предвиделись.

Третьего сентября уже все французские станции надрывно кричали об объявлении войны и вступлении Франции, Англии, Австралии и Новой Зеландии в вооруженный конфликт против фашистской Германии. Газеты удваивали, утраивали тиражи, печатая крупные заголовки о начале войны, и посвящали весь свежий выпуск только одному — о включении Франции в военные действия, мобилизации и увеличении работы стратегических предприятий. На улицы высыпали толпы народа: море парижан спешили на крупные городские площади под репродукторы; толпились целыми этажами под одним соседским радио, выведенным во двор; часами стояли у дверей муниципалитета и правительственных зданий, занимали очереди в печатные дома, чтобы узнавать свежие, новые, поступающие факты об объявленном военном противостоянии.

Многие надеялись, что вооруженные столкновения надолго не затянутся. Но мировая война, самая страшная за всю историю человечества, была не за горами.

В тот день как обычно всё шло своим чередом. Служба уже заканчивалась, как к церкви на велосипеде подъехал служитель канцелярии церковного прихода и, бросив свой транспорт у крыльца, взлетел ко входу и резко раскрыл двери. Все, кроме ведшего службу Паскаля, развернулись на внезапный и резкий звук. Дюмель сразу же отметил, что случилось что-то нехорошее: мужчина был сильно взволнован. Под взглядами пары десятков заинтересованных глаз он быстрым шагом прошел к Констану, который выполнял свои обязанности, и, подойдя к нему вплотную, прошептал о нападении Германии на Польшу и начале войны. Ноги Дюмеля подкосились, и он выронил чашу, с ужасом глядя на служителя, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. Кто-то из прихожан ахнул. Паскаль прервал молитву, развернулся к Констану и приходскому служащему и молча ждал объяснений.

Мужчина из канцелярии подошел к нему, поцеловал кольцо и срывающимся голосом сказал то же, что и Дюмелю. Констан смотрел вниз на светлый пол, как у него под ногами расплывалось темно-красное вино из опрокинутой чаши.

Преподобный стойко вынес новость, несколько секунд помолчал и обратился к прихожанам:

— Только что мне сообщили дурные вести. Гром обрушился на наш мир. Началась война.

Прихожане заволновались и начали переглядываться.

— В эту пору мы должны быть сильны и объединиться против общего врага. Германия напала на Польшу. Так помолимся за несчастных, принявших на себя тяжкие муки и испытания. Да услышит Господь наши с вами молитвы во здравие и спасение Франции, которая смело и решительно вступилась на защиту невинного.

Паскаль прочел новую молитву, не завершив прошлой. Прихожане горячо принялись вторить пожилому священнику. Все были шокированы и в то же время остро почувствовали единение друг с другом, находя защиту и помощь в обращении к Богу как никогда раньше. После молитвы все подошли к Паскалю и служителю канцелярии и задавались вопросами, негодуя и волнуясь, страшась и надеясь. Констан стоял в стороне от всех и пытался собраться с мыслями. Он должен сохранить покой людей, которых любит, он должен сберечь их от зла. Мать, отца. И Лексена. Они нуждаются в его защите.

Взбудораженные прихожане еще долго не могли разойтись по домам, но потом одумались, что сейчас им куда важнее быть в кругу своих родственников и близких друзей, чтобы помочь им перенести волну страха, что окутала сегодня каждого француза, успокоить, вселив надежду, что сделал Паскаль, о скором разрешении военных действий. Служитель уехал на своем велосипеде оповещать другие церкви прихода. Настоятель предложил Дюмелю выходной на весь оставшийся день, но тот решительно ответил отказом.

— Сегодня, как никогда, мы должны отдать наши души Богу, чтобы Он увидел, как мы не только нуждаемся в Его спасении, Его помощи и защите, но что мы действительно способны своей огромной и искренней верой в Него, в Его силу почувствовать и веру в себя самих, — сказал Констан.

— Молодец, мой мальчик, — Паскаль по-отечески улыбнулся и коснулся головы Дюмеля, словно благословляя.

Днем в парке не было ни одного человека: все стояли под уличными репродукторами, сидели у радио, вчитывались в газетные колонки — город затих в ожидании новых вестей о начавшейся войне. Как только появлялась очередная порция, народ взрывался, и творилась всеобщая нервотрепка, растекающаяся от центральных улиц почти до самых окраин Парижа.

На вечерней службе было в два, а то и три раза больше людей: прихожане завлекли своих родных и знакомых в надежде, что услышат подбадривающие слова проповеди. Священник, когда после речей его обступили прихожане, отпустил Дюмеля, и тот сразу же рванул к дому, где проживали Элен и Лексен. Он полчаса простоял на лестничной клетке, колотя и барабаня в дверь их квартиры, но ему так никто и не открыл. Казалось, что даже и соседей никого не было: за это время ни один человек не прошел мимо него, никто не выглянул из квартиры, чтобы посмотреть, кто и куда ломится. Взволнованный и опечаленный, Констан поспешил к университету.

Учебы там толком не происходило.