Принцесса для сержанта - Андрей Уланов

Потом, уже на фронте, я долго завидовал тем, у кого фотокарточка любимой была. Особенно — кому в подарках из тыла попадалась. Глупость вроде бы — но так порой хотелось, чтоб и на тебя чьи-то бумажные глаза с любовью смотрели. И чтобы кому-то можно было написать… нет, даже не написать, а просто вложить газетную вырезку со стихом… жди меня и я вернусь, только очень жди.

А потом я попал сюда, в этот мир, и встретил рыжую. Кару. Карален Лико.

И она стала для меня всем.

Правда, история любви нашей была от романтики далековата. Куда больше на хронику боев похожа. И дарил я ей не букеты, а пистолеты… вернее, один пистолет, «П-38».

Сейчас же, с Дарой… это совсем по-другому шло.

Словно какой-то здешний волшебник взмахнул своей палочкой и р-раз — срезал мне три последних года. И на месте старшего сержанта дивизионной разведроты Сергея Малахова очутился десятиклассник Сережка. Который «вальтеры» девчонкам дарить не умел, да и сам из них стрелять толком не умел — в тире нашем одни винтовки были.

Десятиклассник Сережка Малахов, который видел взрывы только в кино и не слышал, как воют бомбы. Который еще никого в своей короткой жизни не убил.

Сережка, который в пятницу, двадцатого, жестоко подрался с Васькой Гатошиным из второго подъезда. Мы с ним после долго ползали на четвереньках, просеивая песок в поисках пуговиц от рубашек — у меня был заплывший глаз и кровавое пятно под носом, а правое ухо Васьки было раза в два больше левого. Смешно — я совершенно не помню, из-за чего мы дрались тогда.

Зато я отлично помню другое…

Васька погиб через полтора месяца, под Казаровкой. Мы с ним попали в один взвод… он был ранен осколком мины и умер прежде, чем я смог докричаться до санитаров.

А Петька Рыков, сидевший через парту от меня, погиб в ночном бою, когда мы прорывались из окружения — его срезало пулеметной очередью.

Эх, если бы и впрямь нашелся какой-нибудь маг, который мог бы взять и зачеркнуть, отменить к лешему эти последние три года!

Как же… черта с два!

Сережка…

На самом деле на войне не взрослеют. Винтовка и две гранаты могут превратить мальчишку в солдата, но не в мужчину. Вкус пороха и крови не заменит первого поцелуя любимой.

Война лишь меняет людей. Нет, не так — не меняет. Корежит.

А сейчас вышло, что старший сержант Малахов просто-напросто не знал, что можно и нужно делать с принцессой, которая хочет ненадолго позабыть о том, что она — принцесса. Вот Сережка — тот хотя бы догадывался.

Р-романтик.

Позавчера вон даже лиарион купил. Это здешний инструмент… музыкальный струнный… что-то среднее между нашими гитарой и балалайкой, ближе, пожалуй что, к гитаре. То есть замотивировал я эту покупку сугубо делово — раз мы за циркачей себя выдаем, то и должны уметь изобразить чего-нибудь… соответствующее. С джигитовкой у меня проблемы, в метании ножа меня половина здешних парней наверняка обставит, а умение стрелять демонстрировать — во-первых, патронов жалко, а во-вторых, подозрительное это умение для бродячего циркача. Вот и выходит в сухом остатке только три аккорда, два перебора.

Даре, впрочем, понравилось.

Знал бы заранее — непременно б конфисковал у Рязани его аккордеон. Тем более, что Колька на нем и играть-то толком не умеет, так — терзает в меру своего неумения. Оно и понятно — ну какой спрос за слух с артиллериста? Команды слышит, и то хорошо.

Тут как раз дорога из леса вышла. Я подождал, пока поворот проедем, привстал, всмотрелся… и обернулся в глубь фургона.

— Эй, спящая красавица, — окликаю. — Подъем.

— Что… зачем?..

Голосок у принцессы был заспанный-заспанный. И мордочка тоже соответствующая, вплоть до соломы в прическе.

— Где?..

— Вот именно где, — говорю, — я и хотел бы узнать. Помнится, ты вчера про какую-то большую деревню говорила. Торйктит.

— Не Торйктит, а Тройктит, — зевнув, поправляет меня Дара. — И не деревню, а коронный город. Правда, — чуть подумав, добавляет она, — маленький.

— Ну-ну…

На карте, как я помнил, никакого Тройктита не значилось. Ну да про карты здешние я уже высказывался. Что смотри на них, что не смотри… и вообще, если верить карте, то прямой путь в эльфийский лес шел через столицу, а на деле оказывалось, что столица у нас пройдет, как говорил рядовой Петренко, по правому борту. Километрах в ста. И все потому, что местные картографические обычаи требовали столицу непременно в центре страны изобразить — про соответствие масштаба реальности я уж просто молчу.

Впрочем, ехать с принцессой через столицу я бы не рискнул в любом случае. Потому как если где и могут ее высочество узнать практически со стопроцентной гарантией — так это именно там. По крайней мере, лично я ни за что не поверю, чтобы любой тамошний житель, от последнего бродяги до бургомистра-или-кто-у-них-тут, свою законную повелительницу опознать не сумел. Такие фокусы у принцев с принцессами только в восточных сказках удаются. Да и то — у тамошнего принца хоть город был большой, а Дарина нынешняя столица, как я понял, являет собой райцентр средней оживленности. Как говорится — сравнивайте и делайте выводы.

Ладно.

Проехали мы еще метров семьсот, вкатились на пригорок — и Дара вдруг нахмурилась. Озабоченно так, недобро.

— Сергей, — поворачивается она ко мне. — У нас проблемы. Большие.

Я было собрался пошутить — мол, и что с того, в первый раз, что ли? Но увидел ее личико — серьезное, напряженное — и сообразил, что шутки мои будут сейчас не ко времени.

— Насколько большие? — деловито уточняю. — С дракона или еще крупнее?

Эскадрильи змей-горынычей, правда, пока что в пределах видимости не наблюдалось. Да и смотрела принцесса не в небо, а вперед, на городок. И сейчас вместо ответа в его сторону рукой махнула.

— Видишь флаги?

— Вижу, — киваю. — Много, яркие, веселенькой такой расцветки, развешаны на всем, что под руку попало. Я, конечно, в вашей сигнализации не силен, но, по-моему, знак чумы как-то иначе выглядит. Опять же, музыку даже сюда доносит… и народ меж домов мельтешит, празднично выряженный.

— Это и есть праздник, — тяжело вздыхает Дара. — Турнир развлекателей.

— Понял. Согласен. Вляпались.

Это, соображаю, примерно как в наспех содранном мундирчике прямиком во фрицевское офицерское собрание ввалиться, в разгар банкета по случаю дня рожденья Геббельса.

— А отсидеться никак не выйдет? — спрашиваю. — Сказать, что умаялись на длительной гастроли? Деньги-то у нас есть, мы еще и половины тушки оборотня не проели.

— Сергей, это же турнир. Здесь выступают не ради денег, хотя по обычаю устроитель турнира щедро награждает победивших. Показать свое мастерство не толпе жадных до зрелищ крестьян, горожан… или кучке обрюзгших от скуки вельмож… а таким же, как ты, тем, кто сумеет оценить… превзойти всех…

— Угу. Спортивный интерес. А если, — предлагаю, — заявить: мы, мол, так восхищены уже увиденным, что и помыслить не можем после таких мастеров выступать?

— Так не принято, Сергей. Те, кто не считает, что годен, просто не являются на турнир. Но если приехал — ты должен выступать. Заработать славу или позор… но должен.

— Ферштейн. Значит, вляпались глубоко.

— Я же сказала: большие проблемы.

— Ну да. С городок. Может, назад повернем?

— Во-первых, — говорит Дара, — во всех окрестных селениях наверняка прослышали о турнире. Вспомни прошлый вечер, трактир, где мы покупали хлеб и сыр, — никто не спросил, куда мы направляемся и почему не будем выступать в их деревне. А во-вторых, стража на вышках уже давно заметила нас и, если мы вдруг развернемся… это будет выглядеть подозрительно.

— Так плохо и сяк нехорошо, — подытоживаю я. — И что остается?

— Я вижу для нас лишь один путь, — спокойно так говорит Дара. — Мы должны выступить на турнире. И лучше всего — победить.

Неплох стратегический замысел, а? Я, как услышал, вожжи упустил и едва из фургона не вывалился.

— Ну, принцесса, — развожу руками. — Дара Дарсолановна. Вы, я погляжу, мелочиться не привыкли. Что, во вторых рядах оказаться — для королевской чести ущербом будет?

— Нет, — улыбается Дара. — Просто девчонку-неумеху могут заподозрить, что она лишь выдает себя за странствующего развлекателя, даже вероятнее всего заподозрят. А вот насчет победительницы таких сомнений не возникнет.

И что ей ответить?

— Звучит это, конечно, хорошо, — говорю. — Заманчиво. Я бы даже не пожалел слова «перспективно»! Один только ма-аленький такой вопрос: у тебя что, уже и светлые идеи наличествуют на предмет, как бы всех здешних мастеров по кустам и закоулочкам расшвырять?

— У меня есть идеи идей.

— Понятно…

На самом деле единственное, что мне пока что было действительно понятно, — так это то, что ничего хорошего из Дариной затеи выйти, скорее всего, не может. А вот наоборот — очень даже запросто!