Журнал Наш Современник №3 (2003) - Журнал Наш Современник

Масштабы слухов о готовившейся властями массовой высылке евреев существенно возросли в период антикосмополитической кампании, причем до такой степени, что об этом заговорила заграничная печать. На страницах еврейских изданий (в первую очередь в Израиле, США и Великобритании) в течение 1949—1952 годов неоднократно появлялись сообщения то о вроде бы принятом советскими властями решении депортировать в Сибирь все еврейское население страны, то об уже произведенном переселении туда 400 000 евреев из России, то о готовящейся депортации в том же направлении еще 1 млн евреев из Украины и Белоруссии. Появление подобной информации в западной прессе было в какой-то степени обусловлено тем подспудным пропагандистским нажимом, который с конца 1948 г. стали оказывать на СССР израильские руководители, стремившиеся таким образом побудить Сталина пойти навстречу их требованиям разрешить массовую эмиграцию евреев из СССР. Особую настойчивость в этом деле проявил министр иностранных дел Израиля М. Шаретт. 5 октября 1949 г. он был информирован израильским посланником в СССР М. Намиром о том, что советские евреи “живут в страхе и неуверенности в завтрашнем дне” и “многие” из них “опасаются, что скоро начнется депортация из Москвы”. Через десять дней в качестве ответа Шаретт направил в Москву шифротелеграмму, содержавшую следующую инструкцию: “Мы должны начать кампанию в международной еврейской прессе, особенно в США, равно как и в нееврейской прессе по вопросу о советском еврействе, давая просочиться в прессу всей достоверной информации, имеющейся в нашем распоряжении, а также слухам”. И хотя впоследствии тот же Намир, а также директор восточноевропейского департамента МИД Израиля А. Левави неоднократно сообщали Шаретту о безосновательности подобных слухов, тот не спешил официально их опровергнуть, и их муссирование в западных средствах массовой информации продолжалось. Уже в наши дни И. Харел, руководивший с 1952 г. израильской разведкой “Моссад”, заявил в интервью, сославшись, правда, на недостаточные возможности его секретной службы в то время, что ничего не слышал о подобных планах Сталина2.

Новый, еще больший всплеск тревожных толков о депортации произошел после публикации в печати сообщения ТАСС от 13 января 1953 г. об аресте “врачей-вредителей” и развертывания их пропагандистской травли. На следующий день первый заместитель министра госбезопасности СССР С. А. Гоглидзе среди прочего проинформировал Кремль об оценке этого события посланником Израиля Ш. Эльяшивом: “Вся миссия очень опечалена сегодняшним сообщением. В случае войны (выделено мною. — Авт. ) может быть решено всех евреев выслать в Сибирь, и этот процесс (суд над кремлевскими врачами. — Авт. ) явится подготовкой общественного мнения”.

Еще более панические настроения возникли в кругах столичной еврейской интеллигенции. Конечно, слухи о депортации возникли не на пустом месте. Они были спровоцированы и массовыми арестами культурной и общественной элиты еврейства, и послевоенными пропагандистскими кампаниями, имевшими явный антисемитский подтекст, и, наконец, всплеском бытовой юдофобии, которая закамуфлированно подогревалась сверху (особенно в последние недели жизни Сталина), в том числе и через средства массовой информации. Определенную основательность слухам придавало то, что с конца 1952 г. из Москвы в Казахстан стали высылаться семьи арестованных “еврейских националистов”, в том числе и тайно казненных к тому времени “еаковцев”. Масло в огонь депортационной истерии подливали и частные экстремистские заявления, звучавшие из стана кремлевской элиты, которые потом разносились народной молвой, обрастая всевозможными леденящими кровь слухами и толками. Известно, скажем, что жена секретаря ЦК и руково­дителя Агитпропа Н. А. Михайлова сказала тогда дочери Сталина Светлане: “Я бы всех евреев выслала вон из Москвы!”3 Подобные высказывания хоть и свидетельствовали о том, что сталинская верхушка если и не полностью, то наверняка уж частично была заражена антисемитизмом, тем не менее вряд ли за ними стояло нечто большее. Ведь нельзя же, к примеру, обвинить царское правительство в подготовке депортации еврейских подданных только на том основании, что во время революции 1905 года скандально известный черносотенец В. М. Пуришкевич предложил переселить всех российских евреев в Колымский округ Якутского края. На деле получилось, что самодер­жав­ные правители империи, осуществившие в 1891—1893 гг. далеко не тотальное изгнание евреев из Москвы, вынуждены были к началу 1917 г. мириться с присутствием в Белокаменной не 35 тыс. евреев (столько их было там до выселения), а уже 60 тысяч.

Страхи в еврейской среде многократно усиливались еще и по причине отсутствия в тоталитарном обществе возможности получить объективную и независимую информацию о происходящем. Это спонтанно компенсировалось широкой циркуляцией различных, подчас самых нелепых, толков, домыслов и легенд. Ведь долго блуждающим в информационной пустыне часто грезятся причудливые миражи. Проецируясь на послевоенную ментальность еврейства, только что перенесшего величайшую в своей истории трагедию и как бы по инерции ожидавшего повторения национальной катастрофы, все это пере­полняло его сознание самыми мрачными предчувствиями и ожиданиями. Воистину мало что изменилось в России со времен Екатерины II, когда, как писал историк В. О. Ключевский, “люди судили о своем времени не по фактам окружавшей их действительности, а по чувствам, навеянным поверх этой действительности”4.

Но имели ли под собой реальную почву охватившие страну и мир слухи о чуть было не осуществленной Сталиным депортации евреев? Конечно, подобная угроза, безусловно, существовала, ибо чуть ли не с момента воцарения в России большевиков власти постоянно практиковали бессудное и массовое выселение людей (сначала по классовым, а потом и по нацио­нальным мотивам). Но также верно, что реализоваться эта угроза в тех условиях не могла. И вот почему. В отличие, скажем, от насильственного выселения территориально локализованных на окраине империи кавказских народов депортацию евреев (сотен тысяч, проживавших не обособленно в колониях-гетто, а в густонаселенных городских центрах страны, ассимили­ровав­шись и растворившись в инонациональной массе) нельзя было провести ни молниеносно, ни тем более тайно. Ясно, что изъятие такого количества людей из нормальной общественной среды, где многие из них к тому же играли заметную роль в области науки, культуры, других общественно значимых сферах, возможно было только после всесторонней продолжительной подготовки. Требовались в первую голову предварительные радикальные изменения и в официальной идеологии, сохранявшей, несмотря на пресс сталинизма, еще существенную толику большевистского интернационализма. То есть, схематично выражаясь, почвеннический шовинизм должен был пол­ностью вытеснить коммунистический интернационализм, что было невозможно в принципе. Так как, несмотря на всю симпатию Сталина к традиционной крепкой русской государственности и нагнетавшийся по его воле русский патриотизм, он не мог отказаться от коммунистической идеологии, ибо его евроазиатская империя от Берлина до Владивостока держалась главным образом на ней, а отнюдь не на русской идее. И в этом противоречии коренилась главная причина идеологической амбивалентности стали­низма.

В отличие от сталинского гитлеровский режим был лишен такого дуализма. Тем не менее потребовалось несколько лет, чтобы нацистская Германия подошла к так называемому окончательному решению еврейского вопроса, предусматривавшему массовую депортацию евреев в лагеря смерти. Там этому предшествовали продолжительная идеологическая промывка мозгов с помощью “Майн кампф” Гитлера и других откровенно расистских и анти­семитских работ, официальное узаконение антисемитизма как государст­венной политики, повлекшее за собой систематическое вытеснение евреев из политических, общественных и экономических институций рейха, принятие расовых законов, лишивших евреев гражданских прав и определивших юридически точное понятие еврейства, исходя из конкретно сформули­рованных этнорелигиозных критериев, организованные сверху погромы ноября 1938 г. и, наконец, Вторая мировая война, окончательно развязавшая руки нацистов для геноцида. Если та же идея тотально покончить с евреями действительно завладела бы Сталиным в начале 1953-го, то их депортации по логике вещей должно было предшествовать нечто подобное. Но диктатор не мог не понимать, что его многонациональной империи в отличие от мононациональной Германии изначально противопоказан такой эксперимент, ибо она рискует просто развалиться.

Существует и другой достаточно весомый антидепортационный аргумент: несмотря на широкое предание гласности после августа 1991 г. самых секретных политических архивных материалов сталинского режима, не было обнаружено не только официальной директивы, санкционирующей и инициирующей депортацию, но даже какого-либо другого документа, где бы она упоминалась или хотя бы косвенно подтверждалась ее подготовка (в том числе сотни тысяч пресловутых списков евреев на выселение). Если бы нечто похожее существовало в действительности, то непременно бы обнаружилось, как это произошло со многими другими советскими политическими секретами. В последнее десятилетие, например, были опубликованы основные официаль­ные документы о насильственном выселении в годы войны и послевоенное время чеченцев, ингушей, крымских татар и других так называемых “изменни­ческих” народов, а также “буржуазных националистов” из Западной Украины, Прибалтики и других регионов страны. Причем эти директивы принимались за несколько месяцев до начала депортаций, что опровергает измышления о том, будто сталинское руководство письменно оформляло их постфактум. В общем, если гипотетически в чьих-то “руководящих” умах и возникало намерение адми­нистративно выслать евреев в места весьма отдаленные, то эта идея, не могущая быть переведенной на практические рельсы, оказыва­лась мертворожденной.