Том 2. Новая анатомия - Даниил Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Человек с глупым лицом съел антрекот…»
Человек с глупым лицом съел антрекот, икнул и умер. Официанты вынесли его в коридор, ведущий к кухне, и положили его на пол вдоль стены, прикрыв грязной скатертью.
<Середина 1930-х>
«Вот однажды один человек по фамилии Петров…»
Вот однажды один человек по фамилии Петров надел валенки и пошёл покупать картошку. А за ним следом наш художник Трёхкапейкин пошёл. Идёт художник за Петровым и его ноги на бумажку зарисовывает. Вот Петров по улице идёт и на собак смотрит. Вот Петров бегом к трамвайной остановке бежит. А вот Петров в трамвае на скамейке сидит. А вот он из трамвая вылез и даже танцевать начал. «Эх, — кричит, — хорошо прокатился!» А вот он купил картошку и понёс её домой. Шёл шёл и вдруг упал. Хорошо ещё, что картошку не рассыпал! Вот Петров стоит и художнику Трёхкапейкину говорит: «Я, — говорит, — картошку больше капусты люблю. Я её с подсолнечным маслом ем».
Середина 1930-х
«Я шёл по Жуковской улице. Вот дом…»
Я шёл по Жуковской улице. Вот дом, который мне нужен. Тут живёт мой приятель. Я уже давно собирался зайти к нему, но так как у него нет телефона, а мне не хотелось притти и не застать его дома, то я всё откладывал свой визит.
Сегодня я наконец решился. Приятеля моего зовут Антон Антонович Козлов.
«Однажды Семёнов пошёл гулять…»
Однажды Семёнов пошёл гулять. День был очень жаркий и потому Семёнов решил искупаться в реке.
Семёнов гулял очень долго, наконец устал и сел на травку, возле речки, чтобы отдохнуть.
День был жаркий и Семёнов решил выкупаться в реке.
«Квартира состояла из двух комнат и кухни…»
Квартира состояла из двух комнат и кухни. В одной комнате жил Николай Робертович Смит, а в другой Иван Игнатьевич Петров.
Обыкновенно Петров заходил к Смиту и у них начиналась беседа. Говорили о разных вещах, иногда рассказывали друг другу о прошлом, но больше говорил Петров. Смит в это время курил и что-нибудь делал, либо чистил свои ногти, либо разбирал старые письма, либо мешал кочергой в печке. Петров ходил всегда в коричневом пиджаке, и концы галстука болтались у него во все стороны. Смит был аккуратен; ходил он в коротких клетчатых штатах и носил крахмальные воротнички.
<1937>
Происшествие в трамвае
Ляпунов подошел к трамваю, Ляпунов подошел к трамваю. В трамвае сидел Сорокин, в трамвае сидел Сорокин.
Сорокин купил электрический чайник и ехал домой к жене. Купил электрический чайник и ехал домой.
В трамвае жарко, несмотря на то что окна и двери открыты. Несмотря на то что открыты. Сорокин купил электрический чайник.
<Середина 1930-х>
«Нам бы не хотелось затрагивать чьих либо имён…»
Нам бы не хотелось затрагивать чьих-либо имён, потому что имена, которые мы могли бы затронуть, принадлежали столь незначительным особам, что нет никакого смысла поминать их тут, на страницах предназначенных для чтения наших далёких потомков Все равно эти имена были бы к тому времени забыты и потеряли бы своё значение. Поэтому мы возьмём вымышленные имена и назовем своего героя Андреем Головым. Наш герой только что переехал из Гусева переулка на Петроградскую сторону, и вот, в первую же ночь, проведённую им на новой квартире, ему приснился человек с лицом Тантала.
Сначала сон был не страшный и даже весёлый. Андрей увидал себя на зеленой лужайке. Где-то чирикали птицы, и, кажется, по небу бежали маленькие облака. Вдали Андрей увидел сосновую рощу и пошел к ней. Тут, как бывает во сне, произошло что-то непонятное, что Андрей проснувшись уже вспомнить не мог. Дальше Андрей помнит себя уже в Сосновой роще. Сосны стояли довольно редко и небо было хорошо видно. Андрей видел, как по небу пролетела туча. Тут опять произошло что-то непонятное, чего Андрей потом тоже не мог вспомнить. Андрей
(сер. 1930-х)
Первое действие «Короля Лира», переложенное для вестников и жуков
Тронная зала во дворце короля Лира. Входят Кент, Глостер и Эдмунд.
Кент — Мне казалось, что у короля сердце лежит больше к Альбини, а не к герцогу Коруэллскому.
Глостер — Мне тоже так казалось, а вышло не так: при разделении королевства все получили по равной доле. Все равны. Никому предпочтения.
Кент — это кто? (указывая на Эдмунда)
Эдмунд (вздрогнув) — Он указывает на меня.
Глостер — Это мой незаконный сын. Я раньше краснел, глядя на него, но теперь я привык. Больше не краснею, а раньше краснел.
Эдмунд — А я раньше не краснел, а теперь краснею
Кент — А я никогда не краснел. Даже не знаю, как это так. Но тише, идёт король.
Входят Лир, Гонерилья, Регана и Корделия.
Лир — Король французский полон славы.
<Середина 1930-х>
«Каштанов — Лиза! Я вас умоляю. Скажите мне: кто…»
Каштанов — Лиза! Я вас умоляю. Скажите мне: кто вы?
Елизавета — Вы отстаните от меня или не отстаните?
Каштанов — Нет! Я не могу! не могу!
Елизав. — Чего вы не можете?
Кашт. — Лиза! Кто вы?
Елизав. — Да что вы привезались ко мне с идиотской фразой. Вы не знаете, кто я, что ли?
Кашт. — Незнаю! Незнаю!
<Середина 1930-х>
Окунев ищет Лобарь
С самого утра Окунев бродил по улицам и искал Лобарь. Это было нелегкое дело, потому что никто не мог дать ему полезные указания.
<Середина 1930-х>
«Димитрий Петрович Амелованев родился…»
Димитрий Петрович Амелованев родился в прошлом столетии в городе Б. Родители его, люди небогатые, вскоре после рождения сына умерли и малолетний Митя Амелованев остался круглой сиротой. Сначала приютил его дворник Николай.
<Середина 1930-х>
«Феодор Моисеевич был покороче…»
Феодор Моисеевич был покороче, так его уложили спать на фисгармонию, зато Авакума Николаевича, который был черезвычайно длинного роста, пришлось уложить в передней на дровах. Феодор Моисеевич сразу же заснул и увидел во сне блох, а длинный Авакум Николаевич долго возился и пристраивался, но никак не мог улечься: то голова его попадала в корытце с каким-то белым порошком, а если Авакум Николаевич подавался вниз, то распахивалась дверь и ноги Авакума Николаевича приходились прямо в сад. Провозившись пол-ночи, Авакум Николаевич ошалел настолько, что перестал уже соображать, где находится его голова и где ноги и заснул, уткнувшись головой в белый порошок, а ноги выставив из дверей на свежий воздух.
Ночь прошла. Настало утро. Проснулись гуси и пришли в сад пощипать свежую травку. Потом проснулись коровы, потом собаки и, наконец, встала скотница Пелагея.
(сер. 1930-х)
«Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Вот вам…»
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Вот вам и зима настала. Пора печи топить. Как по-вашему?
Семёнов: По-моему, если отнестись серьезно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно, пора затопить печку.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А как по-вашему, зима в этом году будет холодная или тёплая?
Семёнов: Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, то зима всегда холодная.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А вот мне никогда не бывает холодно.
Семёнов: Это совершенно правильно, что вы говорите, что вам не бывает холодно. У вас такая натура.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Я не зябну.
Семёнов: Ох!
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Что ох?
Семёнов (держась за щеку): Ох! Лицо болит!
Григорьев: Почему болит? (И с этими словами хвать Семёнова по морде).
Семёнов (падая со стула): Ох! Сам не знаю!
Григорьев (ударяя Семёнова ногой по морде): У меня ничего не болит.
Семёнов: Я тебя, сукин сын, отучу драться (пробует встать).
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Тоже, учитель нашелся!
Семёнов (валится на спину): Сволочь паршивая!
Григорьев: Ну ты, выбирай выражения полегче!
Семёнов (силясь подняться): Я, брат, долго терпел. Но хватит.
