В ловушке безысходности - Анастасия Акулова

Эта боль, этот яд никогда не оставят меня… никогда…»

— Госпожа, — сквозь сон я почувствовала, что меня кто-то легонько трясёт за плечо, — Госпожа, не упрямьтесь, просыпайтесь!

Меня развернули, как куклу, заставив поморщиться от ударившего в глаза солнечного луча. Не хочу просыпаться. Ничего не хочу, кроме как остаться одной, прореветься, чего не позволяла себе даже в детстве, и найти, наконец, хотя бы жалкое подобие покоя.

— Госпожа, вы что, плакали?! — Заохала и запричитала экономка, с неожиданной силой потянув за руку вверх, — Стряслось что-то? Неужто вы из-за скорой свадьбы? Не стоит, не стоит, госпожа. Ваш жених прbбывает сегодня, вы должны быть красивой, как никогда. А будете плакать — глаза опухнут и покраснеют.

Едва сдержалась, чтобы не выругаться вслух. Даже не представляю, какое невероятное облегчение я бы испытала, если бы в один прекрасный день могла бы послать всех этих людей, что считают меня глупой куклой, в продолжительные, детально прописанные экскурсии по всем задним точкам и половым органам, не боясь неприятных для себя последствий. Будем держать кулачки, чтобы однажды у меня представилась такая возможность. Это был бы просто праздник жизни.

— Я больше не буду, — по-детски пообещала я, глупо улыбнувшись.

Вот зря я это сказала. Говорили же: не зарекайся, хуже будет! Уже через полчаса мучения, в которое они превратили прихорашивания, мне хотелось уже не рыдать, а выть волком от безысходности. Чего только не проделывали с моим несчастным телом! Четыре часа мы провели только в ванной — отмывая, натирая, потом вообще посадив в грязевую ванну, и снова отмывая… Задействовали буквально всё: репейное масло для волос, глину для лица и тела, молоко, яйца (тут закралось справедливое подозрение, что из меня хотят сделать омлет), настойки мяты, отвары ромашки, лимонный сок, и прочее, и прочее… Выползала я из ванной буквально на руках у служанок, как полудохлый, но отполированный (слабое утешение перед смертью) червяк. Но, как выяснилось, это были только цветочки, и над моим уже полутрупом продолжили издеваться самозабвенно, со знанием дела и одинаковыми садистскими улыбочками, от паники при виде которых ничуть не спасал ни опыт общения с самыми странными личностями, ни просмотры ужастиков. Но ничто — повторяю, ничто! — не смогло затмить то, что мне принесли. Апофеозом этого адского дня стало платье… с железным каркасом килограммов в тридцать под юбкой, для объёма.

Едва в комнату внесли это «чудо из чудес», меня обуял дикий ужас, и я наконец-то в полной мере осознала, в каких именно ситуациях действительно приходит он — тот самый белый, пушистый и хищный северный зверёк.

— Не-ет, — не выдержав произвола, с отчаянием высказалась я, — Только не говорите, что мне придётся это надеть.

— Вам придётся это надеть, — жестоко убили во мне последние надежды.

— Ну зачем? — Мне всё-таки было интересно, чем же руководствуются хозяйствующие тут куриные мозги (это я отнюдь не про экономку и служанок — они, видимо, просто выполняют приказы), — Зачем одевать каркас, если ваш недоразвитый мирок всё-таки уже додумался-таки до кринолинов?!

— Традиция, госпожа, — робко вякнула молоденькая служанка.

Учитывая то, что я всё это время вынуждена была подчиняться в основном традициям (определённо придуманные алкоголиком, впавшим в крайнюю степень белой горячки), ибо герцог с герцогиней явно хотели от меня именно этого, слово «традиция» подействовало, как красная тряпка на быка.

Орать и плеваться, опять же, нельзя (а жаль, очень уж хочется). Так что с губ сорвался только раздражённый вздох.

— Так, — устало потерев виски, я даже не знала, чтобы сочинить такого вежливого, но отражающего суть и направление моих мыслей, — Я не знаю, кто и почему считает, что мне надо это одеть, но я категорически не согласна с этим… человеком. Безусловно, я искренне стараюсь стать настоящей леди, но я не железная, в отличие от этого жуткого каркаса. Давайте так: вы уносите это пыточное сооружение, а я оставляю при себе всё, что думаю о ваших традициях?

Те похмурились, поохали, поахали всласть, но всё-таки послушались, и на душе стало чуть легче ввиду устранения основной угрозы жизни и здоровью.

Я даже безропотно согласилась на вызывающее алое платье, которое больше открывало, чем скрывало. Учитывая то, что обычно здесь днём и ночью ходят в закрытых наглухо платьях, такое одеяние наверняка призвано сообщить жениху нечто вроде «да, сними его с меня… Хотя зачем, и так всё видно». И это, черт возьми, благородное пуританское общество? Но после железного каркаса, который, оказывается, надо было одеть именно под это традиционное платье «специально для встречи жениха», меня ничто не могло ни смутить, ни испугать. Тем более что в своём мире я часто носила миниюбки и прочие сугубо современные женские и мужские радости, а вот служанки смотрели на меня восхищённо, завистливо и донельзя смущённо.

Надо признать, выглядела я очень даже. Алый цвет идёт тёмным волосам, и кожа будто стала белее и нежнее. Открытые плечи натёрты мерцающим маслом, волосы, успевшие стать чуть более пышными благодаря здешней косметике, красиво завиты и полураспущены, глаза и брови насурьмлены, на щеках лёгкий, едва заметный румянец, а на ярких губах приклеенная улыбка. Мило…

— Пожалуй, пора, — тихо произнесла экономка.

И правда, уже почти вечер. И это учитывая то, что поняли меня спозаранку!

В отражении только в глубине холодных глаз, где-то на самом дне, приютился призрачный намёк на то, что на самом деле мне порядком надоела вся та приторная муть, которую сейчас придётся выслушивать не меньше часа.

…Пышно украшенная столовая сегодня была особенно красива. Полы натёрты до зеркального блеска, шторы идеально выглажены, на ковре, картинах, статуях и всяких поверхностях — ни единой пылинки, а свет магических сфер и мелодичное журчание фонтана создают прямо таки волшебную атмосферу. Но сие никак не помогало расслабиться, учитывая то, что едва я вошла, в меня вперилось сразу четыре прожигающих насквозь взгляда. Герцог и герцогиня, как и полагалось на званых ужинах и тому подобном (да, я внимательно прочитала книжку по этикету) сидели друг напротив друга в противоположных концах вытянутого прямоугольного стола. Где-то между расположились два гостя: верховный маг (за которым стояла его свита), и, я полагаю, тот самый, к кому тоже повернулась копчиком Фортуна.

Он… похож на статую. Красивую статую из белого мрамора, сделанную рукой мастера, воспевающего идеал. Широкоплечий, темноволосый. Идеальная выправка, черты лица, одежда, — всё идеально до приторности, но глаза — красивого оттенка моря во время шторма — совершенно неживые. Оценивающие, колкие, равнодушные. Увидь я такого на улице — сбежала бы. Жизнь доказала мне, что глаза человека редко врут, и от этого типа я бы предпочитала держаться как можно дальше.

Увы, такой возможности мне не представилось, потому я с неслышным вздохом присела в вышколенном реверансе, скромно опустив глаза.

Герцог встал, а за ним, по правилам, и все присутствующие.

— Лорд Беркут, я рад принимать вас в своём доме как своего будущего зятя. — Начал он, будто тост произносил, — Позвольте представить вам мою старшую дочь и вашу будущую супругу, леди Айрин Элайзу тер Моран.

Тот с неторопливой грацией хищника приблизился ко мне, прожигая всё таким же до дрожи неприятным оценивающим взглядом.

— Добрый вечер, леди Моран. Очень рад знакомству, — отстранённо улыбнулся он, обслюнявив мне руку. Дурацкий этикет.

— Взаимно, лорд Беркут, — столь же натужно улыбнулась я, аж зубы свело, незаметно вытирая руку об платье и убирая подальше несчастную конечность. Во избежание.

После этого меня опять же по традиции повели к столу (конечность пришлось всё-таки вернуть, хотя она упорно сопротивлялась), и опять же по традиции оставили по правую руку от себя. Традиции в этом мире прописывали жизнь до таких мелочей, что я не удивлюсь, если вдруг меня однажды отчитают за неправильную посадку на унитазе. И жить так всю жизнь? Боже, спаси и сохрани… к чёрту богатство, я так дольше года не протяну.

— Приятного аппетита. — Герцог наконец-то изволил сесть, и я изящно свалилась на стул. Эх, как хотелось бы сейчас чисто назло всем этим каменным рожам вальяжно откинуться на спинку, есть куриную ножку не серебряным ножичком и вилкой, а руками, закинуть ногу на ногу и в качестве последнего аккорда пукнуть и рыгнуть на весь белый свет. Просто потому, что бесят быть такими наигранно-идеальными. Наверняка глубоко в душе мечтают однажды на таком ужине проделать всё то же самое.

— Я с удовлетворением наблюдаю, что за время пребывания здесь вы хорошо изучили этикет, — вдруг подал голос женишок, разрывая молчание, — Если бы не знал наверняка — не подумал бы, что вы, леди, недавно прибыли из запечатанного мира.