Мертвая армия - Сергей Самаров

— Кто? — резко спросил Гавриленков.

— Была у этого старшего лейтенанта какая-нибудь отметина на лице? Запоминающаяся? — вопросом на вопрос ответил майор.

— Родинка под глазом. От скулы на палец ближе к носу. Большая родинка.

— Значит, это он. Точно. Теперь я уверен. И знаю, кто подполковник, с которым старший лейтенант разговаривал. Это значит, что мы идем по правильному пути. — Майор посмотрел на своих спутников из группы оперов ФСБ, подошедших к ним, и добавил: — Не зря мы этот путь преодолели…

— Кто? — уже более настойчиво переспросил командир взвода.

Майор еще раз посмотрел на своих спутников, потом повернулся к Гавриленкову.

— Нож этот я видел у старшего лейтенанта охраны ФСБ Майера, который командует ротой в батальоне, руководимом подполковником Зотовым. Нет-нет… — сразу ответил майор Зотов, понимая, что хочет спросить Гавриленков. — Не родственник. Только однофамилец. Наверное, толковый командир. Прошел в спецназе две чеченские войны, имеет награды. Противник, думаю, серьезный даже для спецназа ГРУ, и бой предстоит серьезный. Но, раз уж события разворачиваются таким образом, считаю необходимым коротко, без подробностей, поставить тебя, старлей, в известность. Отойдем-ка в сторону, расскажу тебе кое-что. Это не для солдатских ушей… — и майор Зотов первым отошел от костра.

Остальные опера за командиром группы не последовали, а протянули руки ближе к языкам пламени. Солдаты потеснились, чтобы дать офицерам место. Впрочем, костер был большим, и места хватило на всех…

— Как ты сам, наверное, Сергей Сергеевич, догадался, ради группы кавказских бандитов, заброшенных злым умыслом судьбы на Дальний Восток, мы бы из Москвы сюда не поехали. С этими бандитами вы и без нас бы справились, своими силами. И следствие бы провели местными силами. Так?

— Так, — признался Гавриленков. — Я понимал, что вы с нами идете по какому-то другому вопросу. Честно говоря, я подозревал вас в том, что вы должны некое темное дело «прикрыть», чтобы информация о нем не выплыла наружу. Думал, что ваши сотрудники приложили руку к уничтожению группы полицейского спецназа. Теперь я понимаю, кто к этому руку приложил. Но что они здесь делают? Что здесь охранять? Рыбаков-ороков? От кого?..

— Может быть, я этого сообщать не должен, но, чтобы у нас получилось продуктивное сотрудничество, я расскажу. Не хочу вынуждать вас играть втемную. Вы же, в свою очередь, должны постараться не допускать солдат к лишней информации. У них наверняка возникнут вопросы. А что такое солдат? Он сегодня в казарме, через несколько месяцев — дома. Встретят дома, друзья соберутся, застолье… Сначала сто граммов, потом еще столько же, и еще… Разговоры начнутся… А каждые сто граммов из человека делают болтуна и хвастуна. Захочется рассказать, свидетелем каких тайн он является, и понесется после этого весть по всему миру. Я не потому так говорю, что солдат не уважаю, и не потому, что все они потенциальные пьяницы. Просто так уж человек устроен, что лишняя информация у него в голове свербит и требует выхода. Когда выбросит ее, тогда и успокоится. И потому я попрошу тебя, старлей, с солдатами информацией не делиться.

— Пока еще со мной самим, товарищ майор, тайнами никто не делился, — тихо ответил Сергей Сергеевич. — А что касается солдат, они у меня скромные, в чужие дела не лезут…

— Это хорошо. Но и тебе придется об этой командировке рапорт писать… Придется?

— Конечно, придется, товарищ майор.

— По твоему рапорту мы отдельно поговорим. Может быть, что-то придумаем, может, за тебя напишем, а ты просто подпишешь. И твое командование будет в курсе, не переживай по этому вопросу. Командование больше государственных тайн знает, чем ты, и будет относиться к ним хладнокровнее. И про то, что твой рапорт под нашу диктовку написан, оно тоже будет знать и не возразит. Это вопрос государственного уровня…

— Я слушаю вас, товарищ майор.

— Слышал ты, Сергей Сергеевич, хоть что-нибудь о генетическом оружии?

— Только слышал. Но не более того, товарищ майор…

— Ну тогда послушай еще…

Глава седьмая

Когда генерал Логинов уехал, Владимир Иванович не поспешил вслед за ним отправиться домой, хотя первоначально планировал начать ревизию документации именно с домашнего сейфа и домашнего компьютера, а открыл свой рабочий сейф, чтобы просмотреть документы по Дальневосточной экспедиции. Все эти документы были собраны в две отдельные толстые папки. Первая касалась хозяйственной деятельности экспедиции, вторая — исключительно научной. В какой из папок находился документ, заставляющий беспокоиться профессора Груббера, он не помнил. Но такой документ был, и найти его следовало, чтобы изъять хотя бы одну страничку, где могли бы быть любопытные для службы внутренней безопасности данные. Найти одну страничку в ворохе бумаг не так-то просто. И компьютер, в который были занесены сканированные страницы всех документов, не подсказал, не было там отметок о папках с документами. Это, конечно, было организационным упущением, но Владимир Иванович редко вникал в хозяйственные дела, а бумажную волокиту так вообще переносил с трудом, предпочитая чисто научную работу при минимальной административной занятости. В результате административная работа была запущена, и начальник лаборатории знал это лучше других, потому что из-за этого сам порой страдал.

Перелистывание документов заняло много времени, хотя и не столько, на сколько рассчитывал профессор Груббер. Но за работу он взялся самоотверженно. Повернув настольную лампу так, чтобы ему было удобнее читать, а не просто листать страницы, принялся за чтение. И только через час с небольшим Владимир Иванович нашел наконец нужный ему документ. И хорошо еще, что начал искать в папке с бумагами, касающимися научной работы, потому что документ мог оказаться и там, и там. К хозяйственной деятельности он тоже имел отношение, поскольку содержал расчеты на содержание подопытной бригады из двенадцати человек, которая в документах называлась просто «бригадой носителей гена», где каждый из «носителей гена» по отдельности назывался просто «объектом», обозначенным очередным номером.

Вопрос, который волновал профессора и который, как он думал, мог бы заинтересовать службу собственной безопасности, вообще-то имел чисто научное значение и не проходил по графе практических испытаний. Научный руководитель Дальневосточной экспедиции профессор Олег Иннокентьевич Лурье намеревался провести и практические испытания, но только после того, как все научные теоретические испытания будут закончены, и у него отпадет всякая надобность в изучаемом материале, то есть уже не будет надобности в работе персонально с «объектами». Но это уже был больше этический вопрос, нежели научный. Однако Владимиру Ивановичу казалось, что практические испытания нигде в документах не упоминались и присутствовали исключительно в личном разговоре с глазу на глаз с руководителем Дальневосточной экспедиции. Однако на всякий случай пришлось весь документ перечитать, чтобы убедиться в своей правоте. Да, никакого упоминания о практической стороне исследования не было. Значит, смело, без тени сомнения, само исследование в Дальневосточной лаборатории можно было отнести исключительно к научной работе, и к работе достаточно интересной с практической точки зрения. Но о практике не говорилось ни слова. Значит, и опасаться с этой стороны было нечего.

Для исследований Олег Иннокентьевич Лурье привлек двенадцать жителей далекого поселка с острова Сахалин. Причем щедро оплачивал их отвлечение от жизни своего поселка, общины и родных семей. Так оплачивал, что прозябающие в нищете люди согласились без уговоров, тем более что, согласно договору, они ничего не теряли и весь сезон исследований должны были заниматься своим привычным делом, ловить и вялить на зиму рыбу, только уже не поблизости от своего поселка, а на реке Сунгаче. Договор был рассчитан на три года, но объекты исследований привлекались только на период с мая по ноябрь. Сезонные, так сказать, заработки, позволяющие потом, до следующего сезона, просто отдыхать и ничего не делать. Сейчас подходил к концу второй сезон. Результатов пока не было, но Лурье предупреждал, что, кажется, уловил систему, и вот-вот сможет найти неуловимый ген.

Люди эти — коренные жители Дальнего Востока из племени ороков. Вроде бы только один из множества малых народов, населяющих просторы России, но интерес к орокам был проявлен по той простой причине, что они в своем быту жили в строгом соблюдении древних правил экзогамии. То есть у них были запрещены браки между членами родственного или локального коллектива, каким являлась, например, община. Правило экзогамии существовало еще при первобытнообщинном общественном строе, но актуальным для ороков оставалось и сейчас, поскольку все племя, согласно последней переписи населения России, насчитывало меньше трех с половиной сотен членов. Согласно научным данным, возникновение экзогамии обуславливалось тремя основными причинами — необходимостью избежать вредных последствий от браков между близкими кровными родственниками, стремлением расширить социальные контакты и завязать отношения с другими аналогичными коллективами и необходимостью установления социального мира в коллективе, поскольку половые отношения и сопровождающие их конфликты обычно выносились за его пределы. Одной из классических форм подобных отношений в коллективе являлась дуальная экзогамия. По этой форме племя строго делится на две половины, и каждый человек знает, к какой половине принадлежит. Супруги для брака берутся только из противоположной половины племени. При этом, как правило, между двумя половинами племен существует ритуальное противостояние, порой выражающееся даже в конкретных недоброжелательных действиях. Ороки были не единичны в таком образе жизни. Признаки дуальной экзогамии отчетливо прослеживались и в русской истории. В частности, в истории Великого Новгорода периода Средневековья, когда один «конец» города противостоял другому «концу», что выливалось в массовые драки на мосту через Волхов. Но браки заключались между представителями как раз противоборствующих «концов». То же самое происходило во многих русских деревнях, иногда разделенных, предположим, оврагом или речкой на два «конца», или вообще между соседними деревнями. Противостояние выливалось в кулачные бои, когда «стенка» шла на «стенку».