Мертвая армия - Сергей Самаров

— Да, кстати, герр Груббер, вы же были в хороших отношениях с адоном Равви? — внезапно заговорил профессор Огервайзер.

— С адоном Дороном? — переспросил Владимир Иванович. — В прекрасных. Я меньше месяца назад был у него в гостах в Кирьят-Оно. Хороший городок рядом с Тель-Авивом, чистенький, уютный, население почти сплошь израильское. Меня приглашали прочитать три лекции в биологическом институте в Нес-Ционе. А адон Равви устроил меня жить не в гостиницу, а у себя дома. Очень гостеприимный у него дом. Я там просто отдыхал.

— Дом ограбили, когда мы все вместе были в Лондоне, а профессор сегодня утром погиб на въезде в биологический институт. Выстрелили в его машину из противотанкового гранатомета. Ни от машины, ни от профессора ничего не осталось.

— Не может быть! — якобы невольно вырвалось у Владимира Ивановича. И прозвучала эта невольность, особенно произнесенная на английском языке, вполне убедительно.

— Мне это сообщил коллега только накануне вылета к вам.

— Какое несчастье… — покачал головой Груббер. — Но это же прописная истина — никто из нас не знает, что с ним случится завтра. По крайней мере, я о себе этого точно не знаю…

И ни гость профессора, ни его охранник, внимательно слушающий разговор, не понимали, насколько искренен Владимир Иванович в своих словах. Он в самом деле начал уже подозревать, что вскоре и у него попытаются изъять из сейфа документы. Из двух сейфов — рабочего и домашнего, где тоже кое-что можно найти. А это значит, что документы следует очень внимательно просмотреть и спрятать подальше все, что может его самого и его дело так или иначе скомпрометировать. И для этого стоило поспешить.

— К сожалению, герр Огервайзер, я не имею такого прекрасного дома, какой был у нашего израильского коллеги, и потому не могу вас пригласить к себе. Время уже к вечеру идет, я отвезу вас в гостиницу, а завтра в половине девятого заеду за вами. Москву мы посмотреть еще успеем. Возможно, я смогу найти вам профессионального гида, он все покажет и расскажет лучше меня. У меня голова не так устроена, чтобы быть гидом. Говорю одно, а думаю совсем о другом. И потому не получается ни первое, ни второе.

— Как вам будет удобно, — ровным голосом ответил Отто Огервайзер.

Может быть, это было и не слишком вежливо, по крайней мере, не слишком гостеприимно, оставлять гостя на целый вечер одного, хотя, по большому счету, немецкому профессору после перелета следует основательно отдохнуть. Все-таки он не молод, лет на десять старше Груббера.

Они подъезжали к гостинице, когда на улице стало темнеть и зажглись фонари. Профессор Груббер вдруг почувствовал страшную усталость, и ему стоило большого труда заставить себя выйти из машины, чтобы проводить гостя сначала до стойки администратора, а потом и до номера. Чемодан Огервайзера нес, конечно, охранник, но в лифт он не вошел, потому что гостиничный швейцар забрал у него чемодан, чтобы проводить герра Огервайзера и показать ему номер. Владимир Иванович сунул в руку охраннику ключи от машины. Тот с пониманием кивнул. Двигатель «Мерседеса» заводился кнопкой, но только тогда, когда ключи находились рядом, в кармане самого Груббера. Точно так же открыть дверцы машины было возможно лишь в случае, если ключи находятся на расстоянии не более двух метров от машины. Выйти изнутри было возможно, но открыть дверцу снаружи, и войти — никак. Передав ключи, профессор отправил охранника в машину.

Осмотрев двухкомнатный номер-люкс, уже оплаченный за счет лаборатории, Владимир Иванович остался доволен. Здесь было чисто, пусть и не совсем уютно, но вполне приемлемо для отдыха.

— Не забудьте, завтра утром я буду ждать вас у выхода в машине, — сказал он на прощание.

— Я помню, — кивнул Огервайзер.

— Я отвезу вас в лабораторию. Посмотрите, как мы работаем. Вторую половину дня отведем для знакомства с Москвой. Я попробую найти хорошего гида, который вам все покажет и расскажет.

На этом профессора расстались. Выйдя вместе со швейцаром, Груббер полез в карман, услышав, как смартфон заиграл свою космическую мелодию вызова. Звонил опять генерал-майор Логинов.

— Владимир Иванович, вы сейчас в лаборатории?

— Нет. Я в гостинице. Устраивал на ночлег немецкого гостя, теперь домой еду.

— Приезжайте в лабораторию, нам нужно поговорить. Я уже на пути туда.

— Хорошо, товарищ генерал, приезжайте. Буду вас ждать. Вы уже завершили свои дела? Те, после которых вас могли к генералу Макарцеву отправить?

— Завершил. По этому поводу и хочу поговорить.

— Жду…

Выйдя из лифта, профессор сунул в руку швейцару тысячную купюру. Можно было и поменьше дать, но меньше в кармане не оказалось. Он вышел из гостиницы и сразу увидел недалеко от своей машины тот самый «Мерседес» C-класса, что встречался ему уже несколько раз за вечер. Кто же это такой назойливый?..

Теперь уже пришел настоящий холод, не обещанный вроде бы синоптиками раньше. Тот самый холод, накопившийся в теле за день, от которого сначала синеют, а потом начинают подрагивать губы. Это верный признак, что если сразу не согреешься, то скоро и зубы застучат.

Ноги в обуви хлюпали, одежда была мокрая и холодила ноги, а холод в организм проникает обычно именно через ноги. Дело близилось к вечеру, и с каждым часом холод усиливался. Старший лейтенант Гавриленков думал о том, что же будет к утру, традиционно самому холодному времени суток. Но до утра времени было еще много, и командир взвода ожидал каких-то перемен к лучшему в ситуации. По крайней мере, к вечеру они должны были добраться до стоянки рыбаков-ороков. Сам он в своем здоровье был уверен, знал, что ничего страшнее насморка ему не грозит. Но он нес персональную ответственность за каждого своего солдата, а их было двадцать восемь, и эта ответственность заставляла его беспокоиться. Жечь костры ночью опасно — по людям у костра очень легко стрелять. И хотя у старшего лейтенанта были сомнения относительно того, что здесь, на болотах, обитает кто-то, кто имеет желание стрелять по взводу, он все же предпочитал соблюдать осторожность. Опять та же ответственность за солдат заставляла командира взвода думать об осторожности. И потому костры жечь можно было только в светлое время суток, когда все окрестности хорошо просматриваются.

Первыми привала запросили оперативники ФСБ. Просьбу передали командиру взвода через строй. Офицеры не постеснялись даже того, что все солдаты будут знать об их слабости, так они устали и промерзли.

Сергей Сергеевич развернул планшет и заглянул в карту. Можно было, конечно, свернуть на небольшой островок в сторону и там развести костры. Но, если бы там росли крепкие высокие деревья, с которых можно нарубить сучья для костров, то островок было бы уже видно над болотом. Пока же он сливался с окружающим пространством, значит, был малопригоден для качественного отдыха взвода. Но через полчаса ходьбы им должен встретиться остров большего размера, обозначенный на карте как остров Сосновый. И Гавриленков, оценив перспективу, передал назад по строю:

— Через полчаса будет остров, там и устроим привал, заодно и одежду просушим. Передайте…

Эта весть даже солдатам понравилась, и старший лейтенант спиной почувствовал, как они приободрились. Но не успели добраться до острова, как по строю снова передали сообщение, теперь уже от старшего сержанта Клишина:

— Человек в камуфляже позади. Пытается догнать.

Ведущим шел командир первого отделения младший сержант Лазоревский, крепкий, упертый и уже лысый, несмотря на молодой возраст, донской казак.

— Николай! — позвал командир.

— Я! — отозвался младший сержант.

— Ведешь взвод на остров впереди. Обычный костер для сушки. Предположительно, привал на полтора часа. Потом решим, увеличить привал или уменьшить. Про ужин не забудь…

Гавриленков пропустил мимо себя строй солдат и группу оперов ФСБ, дождался старшего сержанта Клишина, но и того отослал вслед за взводом на остров, а сам поднял к глазам бинокль. Ему сразу, еще без бинокля, показалось, что взвод догонял младший сержант Загоскин, а теперь убедился в этом. Но почему он один? Неужели с остальными что-то случилось?..

Здание лаборатории смотрело на окружающие ее леса темными окнами. Конечно, и секретарша уже ушла, и приемная была закрыта, хотя под сигнализацию сдается только кабинет самого профессора, а приемная только на ключ закрывается. Причем ключ в двери с электронной идентификацией. Открыть эту дверь могут только сам Владимир Иванович и его секретарша. В дверь была вставлена миниатюрная камера, соединенная с блокирующим замок компьютером. В память процессора этого компьютера был заложен снимок рисунка сетчатки глаза и профессора, и секретарши. Говорят, что это даже более серьезная охранная система, чем отпечаток пальца. Палец человека можно отрубить, и, в зависимости от условий хранения, им можно пользоваться, даже можно держать его постоянно в холодильнике, и рисунок отпечатка пальца не изменится. А вот глаз вырвать невозможно, у мертвого глаза сетчатка теряет свой рисунок. Создатели замка рассказывали даже историю, как на дорогие представительские автомобили «Ауди А8» установили противоугонное устройство, которое позволяло запускать двигатель после идентификации отпечатка пальца. Но наша российская действительность оказалась непредсказуемой для немецких автоинженеров. Машину украли вместе с хозяином, перебили номера на двигателе, повесили новые номерные знаки и пытались продать вместе с пальцем прежнего владельца, потому что не сумели перепрошить бортовой компьютер и снять ограничения. С сетчаткой глаза такой номер не прошел бы. Воры и убийцы даже двигатель завести не сумели бы.