Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– Если ты корчишь такие гримасы, неудивительно, что с тобой никто не хочет дружить.

– Это землеройка, мам, она все вынюхивает.

Затем Люба посмотрела туда, за стекло: там темно и давно уже идет дождь – всю ночь – и будет идти еще всю неделю. Люба вспомнила, как мама рассказывала про двух ангелов, играющих в кости над городом на погоду. Темный ангел всегда мухлюет и подбрасывает фальшивые кости, поэтому в Городе Дождей так редко бывает солнце. В лучшем случае шестьдесят солнечных дней из трехсот шестидесяти пяти – разве это справедливо?

– Мама, почему в этом городе всегда так?

– Как?

– Нету солнца.

– Еще даже ноябрь не наступил, а ты уже недовольна. Вот когда он наступит, тогда ты поймешь, что значит холодно и темно.

– А что, если такая погода до весны?

– Что поделать, мы все-таки живем на севере. Но до ноября солнце еще появится. Обещаю тебе.

«Может быть. Пару раз», – подумала Люба.

– Это нечестно, мам.

– Помнишь легенду…

– Про ангелов? Я рассказала на уроке, и надо мной опять все смеялись.

– Любаша, ну давай переведемся в другой класс…

– Папа говорит, что дождь идет, потому что люди здесь угрюмые и злые. Дождь смывает с города все зло. Он очищает дома, и дороги, и людей.

Мама поправила прическу в последний раз и серьезно взглянула на Любу.

– А может быть, люди угрюмые, потому что всегда идет дождь? И потому что из-за кого-то они опоздают сегодня на работу. Ешь, пожалуйста.

– Гы-гы, – Люба показала скобки и засунула ложку остывшей каши в рот, а потом ее лицо вдруг стало взрослым и серьезным. – Я не хочу идти, они не любят меня.

– Зато тебя любит Мария Львовна. С тобой играет вся начальная школа и те девочки из одиннадцатого. И мы с папой любим тебя.

– Это да. Но не мой шестой «А».

Люба отхлебнула чай из кружки специально громко и некрасиво, хитро посмотрела на маму и захохотала над ее шутливым укоряющим взглядом.

– Зато я старше всех в классе.

Ну и что, что она старше? Все это результат того, что однажды Люба поскользнулась на горке, повредила позвоночник, целый год восстанавливалась и отстала. Ей нельзя было подолгу сидеть на уроках, и она иногда ложилась на стулья и так слушала учителей. Мама тогда тоже ходила с ней в школу. Пока она была с ней, никто не осмеливался смеяться над Любой. Но потом…

Любу не дергали за волосы, не зажимали в туалете, не били и не обзывали открыто, но если она спрашивала что-нибудь, ей нехотя отвечали или попросту молчали, как будто заговорить с ней считалось чем-то постыдным. Она понимала, что отличается от них: подбирает не те слова, когда говорит, не так быстро двигается, как остальные, не может вовремя ответить на вопрос на уроке. Но с чего началось это презрение? Что именно она сделала не так? Никто уже не помнил, и она тоже. Это случилось слишком давно или всегда так было.

Люди, которые только-только появились в школе, – вот ее единственная надежда найти друзей. Потому что они еще не знали, какая она. Не знали, что с ней нельзя дружить.

А для тех, кто знал Любу и не принимал, существовала Землеройка – зверек, который больше времени предпочитает находиться в одиночестве, в своей норе.

Перед выходом из дома мама поцеловала девочку и поправила капюшон.

– Я забыла тебе сказать. Кажется, у вас теперь будет новый классный руководитель. Может, это порадует тебя? Говорят, он еще молод, значит, должен лучше вас понимать.

Люба пожала плечами и накинула на спину громоздкий рюкзак. Теперь спина не болела, и врач разрешал носить его.

Ее предыдущую учительницу тоже нельзя было назвать старой. Но она и слышать не хотела о том, что девочку все обижают. Она всегда изображала, будто слишком занята делами.

На улице фонари горели тускло. Но Землеройка видит в темноте. Сейчас она доберется до подземки и спустится в тоннель метро. Землеройке там нравится – следить за людьми, рассматривать их одежду и лица, вдыхать запах духов и слушать, о чем они говорят. Землеройка должна жить под землей. Она знает все тайные ходы. Она слышала, что в Городе Дождей самое глубокое метро в мире.

Землеройка пересекла небольшой сквер и нырнула под детскую горку на площадке; вжав голову в плечи, она миновала туннель из живого кустарника – с веток капала холодная вода.

Скоро она пересекла по «норам» половину города и появилась на поверхности в другой его части.

Чем ближе Землеройка подходила к школе, тем чаще встречала знакомые лица.

Сначала она узнала Илью Кротова, который, шагая по тротуару, неизменно рассматривал что-то на земле. Этот новенький пока еще ни разу не говорил с ней. Но когда она попросила линейку, он протянул ее. Никто другой в классе не дал бы ей ни линейку, ни какую другую вещь, словно девочка была прокаженной и все, чего она касалась, тут же покрывалось микробами.

Илья Кротов шел от дома пешком и смотрел на желтые окна. Его непромокаемая куртка с капюшоном светилась яркими полосами, когда на них попадал свет от фар. Это очень ему нравилось.

Девочка надеялась, что он дал ей линейку, потому что хорошо к ней отнесся. Он был добрый, вежливый. Даже слишком. Это выделяло его из класса, делало смешным.

Наступит день – и он промолчит и не обернется, когда она попросит линейку. Так думает Землеройка, а это очень осторожный зверек.

Прямо перед ней в школьную калитку зашел Емеля Колбасов. Он – это она, только в параллельном. Колбасов