Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Я не буду курить там, где сажусь на поезд, ну и в поезде тоже.

– Слушайте, я просто выполняю свою работу и слежу, чтобы все соблюдали закон. Если все соблюдают закон – никаких проблем, я счастлив. Вы только что прилетели, поэтому я вам объясняю, но в следующий раз не рассчитывайте на везение.

– Да, конечно. Спасибо.

– Поэтому будьте внимательнее.

– Непременно. Спасибо.

– Так что учтите.

– Обязательно.

– Приятного дня.

– Спасибо. Вам тоже.

Потребовалось немало усилий, но в конце концов я оставил последнее слово за собой. Зачем мне непременно понадобилось это делать? Кот решил бы, что я безнадежен.

Когда я прибыл на Вторую авеню, было уже светло; выйдя из метро, я оказался в Нью-Йорке, весьма разочарованный тем, что он выглядит не так, как я ожидал. Я думал, что попаду в лес головокружительно высоких зданий, ну или, по крайней мере, увижу парочку небоскребов – не рядом, так хоть в пределах досягаемости. Но дома вокруг были не выше, чем в Париже. Более того, город, который никогда не спит, оказался закрыт на ночь. То ли Нью-Йорк изменился, то ли Фрэнк Синатра лгал.

Я понятия не имел, в какую сторону идти, но не волновался, потому что знал: у улиц есть номера, и в такой простой схеме сориентируется любой дурак. Я предположил, что нахожусь где-то на восточной стороне Манхэттена, и поискал названия улиц. Оказалось, что я стоял на пересечении Ист-Хьюстон-стрит (впоследствии я обнаружил, что она, бог весть почему, произносится «Хаустон») и Аллен-стрит, что положило конец моим представлениям о том, что в Нью-Йорке можно руководствоваться исключительно номерами. Но, поскольку я все равно не знал, куда идти, это не представляло проблемы.

По ту сторону огромного перекрестка Аллен-стрит превращалась в Первую авеню. На боковых улицах появились номера, начиная с первого, и я двинулся вперед, полагая, что сниму номер в первом же недорогом отеле, какой встречу. Через час я добрался до Сорок второй улицы и понял, что до сих пор шел, отключив мозг – автоматически отсчитывал кварталы и не искал отелей. От усталости мне стало жаль самого себя. Справа я увидел воду, поэтому повернул налево, и Нью-Йорк быстро превратился в многоэтажный мегаполис в моем воображении.

Центральный нью-йоркский вокзал – несомненно, самый красивый на свете. Ничто другое не в состоянии соперничать с его оранжевым мраморным великолепием. Я решил посидеть. Центральный вокзал щеголял архитектурной красотой, но не сиденьями (по крайней мере, на первый взгляд). Поблуждав минут десять, я спустился на нижний ярус, где был ресторанный дворик с большими удобными креслами, сел и закрыл глаза.

Я нашел Интернет-кафе и наткнулся на веб-сайт отеля, который выглядел прилично, стоил разумно и находился в Ист-Виллидж. Я позвонил и забронировал номер. Портье сообщил, что заселение с двух. Я отправил Бабочке письмо: «Я на другом конце света и устал как собака. Сам не знаю, что я здесь делаю. Куда мне идти, Томоми Ишикава? Я заблудился».

До двух оставалось пять часов, и я подумал, что сойду с ума, если в следующую минуту не лягу в постель. Некоторое время я брел на юг, затем свернул на восток, в ту сторону, где, по моим предположениям, находился отель, и наконец, проделав примерно сто двадцать миль, выбрался на красивую улицу под названием авеню А, которой не было место на моей воображаемой карте Манхэттена.

Я дошел до большого сквера с деревьями, сел на скамью и уставился в никуда, ощущая утро всем телом и жалея, что со мной нет багажа. Потом я занял положение поудобнее, пристроив голову на спинке скамьи, и вскоре уже лежал, подперев щеку рукой и подобрав ноги. Рука служила мне подушкой, а теплый воздух одеялом. Я смотрел на деревья и облака и принуждал их плыть быстрее, чтобы поскорей оказаться в постели. Не хотелось даром тратить драгоценное время, но тело отказывалось служить.

Через час или два – бог весть – я встал, забрел в бар со столиками на улице и попросил горячий шоколад. На углу я заметил табличку «Томпкинс-сквер». Я знал это место, Бабочка писала о нем. Возможно, скамья, на которой я лежал, была та самая, на которой она сидела вечером 11 сентября 2001 года в ожидании незнакомца.

Без десяти два я уже стоял у стойки регистрации в отеле. Пожилой мужчина протянул мне ключ и указал в нужную сторону.

– Обычно я днем не работаю, – сказал он. – Я дежурю по ночам.

Я попытался выказать интерес, но сил не было разговаривать, и он не настаивал. Я извинился, сказал, что устал, и отправился на поиски своего номера. Даже если это была самая милая гостиница из тех, где мне доводилось жить, я слишком измучился, чтобы ее оценить. Я просто принял душ и лег спать.

Глава 12

На ступеньках Нью-Йоркской публичной библиотеки

Стало жарко, и я проснулся в незнакомой комнате. Внутренние часы не работали, но солнце светило прямо в занавески. Пускай все номера отелей отличаются друг от друга, но у них есть что-то общее – трудно сказать, что именно, но ты это понимаешь, как только просыпаешься.

Сначала я не мог вспомнить, что видел во сне. Потом подумал о зубной щетке и пасте, но они где-то странствовали вместе с прочим багажом. Тогда я послал гигиену полости рта к черту, обошелся туалетной бумагой и вышел на улицу.

Найдя кафе, которое мне понравилось, я заказал завтрак. Я был сонным и чувствовал себя пьяным. Что я тут делал, в смысле в Нью-Йорке? Допустим, шел по следу, но разве это достаточно серьезный повод, чтобы сломя голову мчаться на другой континент? Или же я еще глубже увяз в трясине, которая, как я думал, меня отпустила?

Я пожал плечами. Ничего не стоило немедленно вернуться в Париж на том основании, что лететь сюда было глупостью, – или же я мог исследовать новый город, погулять, сделать паузу.

Я подозревал, что находился где-то в нижней части Манхэттена и что южная его оконечность – неплохое место для прогулки. Поэтому я зигзагами двинулся на юг, руководствуясь утренним солнцем как компасом, пока здания не стали такими большими, что даже кончики теней достигали асфальта лишь на перекрестках. Стрелка указывала налево на Бруклинский мост, но я решил, что это подождет. Я шел по Уолл-стрит, которая казалась узкой и невыразительной меж двух рядов зданий. Наконец добрался до Баттери-парк и увидел воду. На той стороне возвышалась статуя Свободы. Она стояла далеко, и мои усталые глаза различали лишь пятнышко. Я повернулся спиной к воде – передо мной лежал весь Манхэттен. Не удаляясь от воды, я зашагал на запад, огибая высотные здания, затем повернул в глубь улиц и оказался на Нулевом уровне[8], окруженном оградой. Многоэтажные соседи погибших небоскребов сияли. За забором виднелась огромная яма. Напротив были ворота – туда въезжали грузовики, оставляя на асфальте грязные следы. Я стоял и смотрел. Хотелось есть. Я не знал, чего именно хочу, но не сомневался, что, если идти дальше, непременно найду что-нибудь.

На Вашингтон-сквер ноги решили, что с них хватит. Я опустил взгляд и увидел грязь на кроссовках. Грязь Нулевого уровня. Я шел дальше, неся на ногах прах мертвецов и глядя преимущественно на него, и вдыхал запах улиц, менявших форму и размер. Я добрался до Шестой авеню, хотя цели своего пути не знал сам. Вперед, на север. Номера улиц начали расти, и я чувствовал, как ноги подкашиваются под тяжестью тысяч душ. Я свернул с Шестой авеню на Пятую, пройдя по зеленой Десятой улице с кирпичными домами и широкими ступеньками, ведущими к парадным дверям. По мере того как я продвигался на север, здания становились выше и выше. Это не были гнетущие и мрачные деловые кварталы, которые бросали вызов тьме, предлагая обрушить на их головы смерть и беды. Просто старые дома, полные старомодного и, возможно, неуместного оптимизма. Они тянулись без конца.

Если я сразу по прибытии разочаровался оттого, насколько непохожим оказался Нью-Йорк на мои представления о нем (когда? всего лишь вчера утром?), то теперь наконец попал в Нью-Йорк, настолько похожий сам на себя, что город выглядел пародийно, хотя и был необычайно тих и свеж. Желтые такси не сигналили, патрульные машины катили медленно и беззвучно, лишь время от времени слышался негромкий звук сирены, похожий на крик экзотической птицы, – и даже бродяги казались трезвыми (они и вообще не походили на бродяг – может быть, просто сидели и отдыхали). Когда я отшагал десять кварталов, а затем еще десять, дома стали выше, и тяжесть мертвецов на моих ногах воззвала ко мне и велела поскорее остановиться, но я не послушался. Некогда было останавливаться. Пусть стоят мертвые. Я задумался, сколько миль отмахал с утра.

Башня Эмпайр-стейт-билдинг такая высокая, что нельзя разглядеть верхушку (во всяком случае, с того места, где я стоял). Самым низким в этой части Пятой авеню оказалось огромное причудливое здание с колоннами и лестницей, по сторонам которой стояли львы. Бабочке бы наверняка оно понравилось. Я подошел и остановился прямо перед ним, а потом заметил надпись на фасаде, гласившую, что это Нью-Йоркская публичная библиотека. Да, Бабочка ее любила. Я вошел и встал в хвост короткой очереди на досмотр личных вещей.