Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Листик?

– Этот листик. Этот. Я его потом нашел, – объяснил он, указывая на сложенную бумажку.

– А. Листок. Лис-ток.

– Лис-ток.

– Еще можно сказать «бумажка».

– Понятно.

– Когда она приходила?

– Давно. Зимой. С тех пор я ее не видел.

– Спасибо. Merci.

– Il n’y a pas de quoi[5], – сказал официант и начал убирать со стола пустые бокалы.

Я взглянул на листок.

У меня кое-что есть для тебя, Б. К. Приходи туда, где мы болтали по вечерам. Целую.

Я сделал глоток вина и стал смотреть в окно со странным чувством – волнение, грусть и обида перемешались между собой. Возможно, пришло время перестать следовать подсказкам Бабочки. Я вовсе не обязан был пассивно принимать то, что не доставляло мне приятных ощущений. Ничего не стоило поставить точку, если я этого хотел (так я раздраженно сообщил самому себе). Я допил вино одним глотком, подошел к стойке, чтобы расплатиться, пожал руку Нашему Официанту, когда он проходил мимо, поблагодарил его и ушел.

Я поднялся по улице Менильмонтан и, когда подъем стал круче, почувствовал, как ноют ноги. Кто-то шагал позади меня, поэтому я быстро двинулся дальше, притворяясь, что мне не больно. Я зашел на маленькую булыжную улочку Ситэ-д’Эрмитаж, обнаружил лестницу, повернул налево и сел на бетонную тумбу. Показался какой-то человек, понял, что это тупик, и развернулся, чтобы уйти. Заметив, что я сижу на тумбе, он подскочил от неожиданности и быстро удалился. Я посмотрел ему вслед, чтобы убедиться, что он ушел. Не хватало только дождя. Был вечер, но не поздний. Не двадцать минут четвертого. Сюда я иногда приходил с Бабочкой, потому что ей нравилась эта улица. Она хотела купить здесь домик с садом. Я откинулся назад и стал смотреть на булыжники и сорняки в тусклом свете фонаря.

– Что скажешь, Кот?

Кот появился, огляделся и сел в паре метров от меня. Где тут место для тайника? Я встал и осмотрелся. Ни камней, ни ковриков у двери, под которыми можно что-нибудь оставить, ни земли, чтобы закопать сокровище. Я провел рукой по задней части бетонных тумб, которые мы с Томоми Ишикава использовали в качестве сидений, и позади самой маленькой почувствовал нечто знакомое. Скотч. Я безуспешно пытался его оторвать. Я порылся в сумке в поисках какого-нибудь острого предмета, но обнаружил только синюю ручку Бабочки. Я проткнул ею скотч и оторвал от тумбы полиэтиленовый пакет, в котором лежал коричневый конверт. На нем стояло мое имя.

Я был раздосадован. Какое неудачное место, чтобы прятать подсказки. Кто угодно, сидя на тумбе, мог обнаружить конверт, и лишь по счастливой случайности я зашел в бар и Наш Официант дал мне «листик».

Кот посмотрел на меня и поднял бровь, но вряд ли он имел что-то в виду.

– Пошли, – сказал я. – Если поторопимся, успеем на последний поезд.

Если ты Бенджамин Констэбл и ты читаешь эти строки, значит, ты действительно опытный охотник за сокровищами. Снимаю перед вами chapeau[6], сэр.

Следующее сокровище сделано из золота. Мой Париж и твой Париж неоднократно пересекаются – может быть, мы приходили в одни и те же места разными путями и с разными сюжетами. Я предлагаю тебе фрагмент истории, по поводу которого мы некогда не сошлись во мнениях. Понимаешь, о чем я говорю?

Сокровища в этой части маршрута ведут одно к другому, и, если ты будешь следовать подсказкам, тропа уведет тебя далеко, в один из моих миров, который мы исследуем вместе, и я охотно полюбуюсь, как ты предаешься радостям охоты за сокровищами. Я представляю, как ты рыщешь в поисках подсказок, ведущих к награде. Некоторые сокровища больше связаны со мной, чем с тобой, но, надеюсь, в тайниках, Б.К., ты найдешь вещи, которые сочтешь красивыми, и они доставят тебе удовольствие. А если и не удовольствие (чего я не исключаю), то в крайнем случае, возможно, что-нибудь вдохновит тебя написать несколько заметок или даже целую книгу. (Не то чтобы я считала, что ты нуждаешься во вдохновении – просто я соскучилась и хочу оставить часть моей души на бумаге, с тобой. Ты простишь меня, Бен Констэбл? Я не жду, что простишь, но надеюсь, что мне удастся вызвать на твоих губах улыбку.)

С любовью,

Кот встал и перешел на другую сторону комнаты, подальше от меня. Я хмуро взглянул на него, достал записную книжку и черную ручку.

Дорогая Томоми Ишикава, никакой радости я не испытываю. Ты исчезла без объяснений, оставив смутные и невероятные подсказки, ведущие к кровавым, тревожным историям. Ты решила, что они меня позабавят? Я должен радостно смеяться, читая о твоих разрушительных похождениях? Почему ты не оставила что-нибудь приятное? Почему не подумала, что это может показаться грустным и странным? Почему ты вообще так мало думаешь о том, как я буду себя чувствовать? Наверное, умирая, ты утратила ясность мысли. Если бы я выбирал для тебя смерть, то сделал бы по-другому. Я бы попытался сделать твой конец счастливым и приятным. Я бы хотел быть рядом, когда ты умерла. Думаю, я сумел бы оказаться полезным. А когда ты бы умерла, я бы тебя отпустил, чтобы ты стала воспоминанием. Возможно, я бы сохранил что-нибудь на память, какую-нибудь вещицу в качестве сувенира, но и только; крошечную безделушку, которую я любовно хранил бы. Я не желаю быть наследником всей твоей писанины, которую ты из тщеславия не выбросила. И она кажется мне слишком ценной, чтобы от нее избавиться. Черт.

Я злюсь, Томоми Ишикава. Ты, кажется, разработала грандиозный план с целью потратить мое время и втянуть меня в опасные переделки. Я не хочу идти по следу, не хочу, чтобы надо мной витал твой дух. Да, и вот еще что: какого черта я делаю в папке «Мои мертвые»? Ты и меня хотела убить? Ну спасибо. Я и правда думаю, что лучше нам проститься.

Итак я вступил в переписку с мертвой, под наблюдением воображаемого кота. Можно ли назвать это эталоном психического здоровья? Но, черт возьми, я по-прежнему чувствовал себя достаточно адекватным и, если бы не возня с подсказками, был бы вполне доволен своей тихой жизнью. Мне не нужны приключения. Я люблю смотреть на облака и слушать уличный шум. Люблю выпивать с друзьями и болтать с незнакомыми людьми в барах. Люблю жить в Париже и быть иностранцем. Больше ничего не надо.

Настроение у меня изменилось, после того как я написал Бабочке. Я по-прежнему был расстроен и смущен собственной трусостью, но больше не злился. Я хотел понять. Хотел разгадать тайну и найти сокровище.

Я вновь посмотрел на письмо Томоми Ишикава. Что-то в нем особенно привлекало внимание. «Следующее сокровище сделано из золота. Я предлагаю тебе фрагмент истории, по поводу которого мы некогда не сошлись во мнениях. Понимаешь, о чем я говорю?»

Да. Я включил компьютер, открыл папку «Мой Париж» и стал просматривать названия файлов в поисках чего-либо знакомого – и нашел. Файл под названием «La Goutte d’Or»[7]. Читать я не стал, не было нужды. Так называется один из районов Парижа. Я знаю его лучше, чем Томоми Ишикава, поскольку раньше в нем жил. Мы с Бабочкой не сошлись во мнениях насчет этого названия: она считала, что исторически оно происходит от золотистого вина, которое делали тут много веков назад, а моя версия, возможно, представляла собой просто городской миф. Я вырвал ответ Бабочке из записной книжки, сложил вместе с письмом, сунул в конверт и положил на все возрастающую груду вещей, связанных с ней. Потом я пошел спать.

Глава 10

Охота за сокровищами

На следующий день апатия слегка отпустила, и я с радостью предавался безделью. У меня был отпуск, я мог делать что хотел. После завтрака я вздремнул, день прошел, и, несмотря на полусерьезные благие намерения, я до самого вечера не выходил из дома.

Я доехал по второй линии до Лашапель и срезал переулками до La Goutte d’Or. На углах околачивалась молодежь, люди спешили по своим делам – домой, в магазины и кафе. Стоял сухой и пряный запах летнего вечера. Район не самый красивый, но живой и довольно приятный.

Обходными путями добравшись до улицы Дудовиль, я двинулся к Шато-Руж, где уличные торговцы предлагали мне солнечные очки и ремни, пока их не спугнул полицейский патруль, и тогда прилавки, устроенные на капотах машин, за считаные секунды были свернуты. Я перешел бульвар Барбе и пошел по улице Пуле мимо бесчисленных магазинов с принадлежностями для афрокосичек до нижнего склона Монмартра. Там, где пересекаются Пуле и улица Мирб, стоит узкое строение в стиле ар-деко, которое недавно превратили в бар. Я уселся на террасе, заказал пива и огляделся. Сокровище было здесь.

На месте дома в стиле ар-деко стоял другой. Сотни лет назад там на верхнем этаже жил нелюдимый алхимик, который большую часть времени проводил взаперти, высчитывая формулу превращения свинца в золото и проводя эксперименты. В конце концов он привлек внимание местных жителей, потому что каждый день в одиннадцать часов одна-единственная капля золота падала с верхнего этажа на мостовую. Люди собирались на улице с раннего утра в надежде заполучить этот подарок небес. Вот почему район называется «Капля золота».