Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Кажется, вы правы, – согласился я. – И вообще, что это за номер такой?

– Иногда в Нью-Йорке так бывает.

– Правда?

– Да. Давайте заглянем на Восьмую улицу, раз уж мы рядом, – предложила Беатрис.

– Давайте.

– Tally-ho! – воскликнула она.

Я удивленно уставился на нее.

– Вы крикнули «tally-ho»?

– Ну, вы же англичанин.

– Да. Но англичане так не говорят.

– А кто говорит?

– Никто.

– Да бросьте. Англичане так кричат, когда охотятся.

– Может быть, и кричали в двадцатых годах, но уже после войны это выражение совершенно устарело.

– Замолчите и не рвите мне шаблон!

Восьмая улица носила название Сент-Маркс-плейс, и Беатрис сказала: «А, ну конечно», как будто сразу все вспомнила. Номер 44½ нашелся – дом с красной дверью и четырьмя звонками сбоку.

– И куда звонить?

– В верхний, – произнесла Беатрис так, словно это было очевидно.

– С чего вы взяли?

– В письме сказано, что это на верхнем этаже.

– А если номера квартир идут сверху вниз, и верхнему этажу соответствует нижний звонок?

– У вас какой-то чересчур усложненный способ мышления, – заметила она.

– Да, – подтвердил я.

– Я уверена, что нам нужен верхний звонок.

Я подождал, разглядывая кнопку. Внезапно столкнувшись с необходимостью нажать на нее, я засомневался. Я решил подождать Кота, но передумал – и тут вспомнил кое-что очень важное, что избавило меня от неприятной миссии.

– Французское вино. Нужно купить французское вино, – сказал я.

– У вас нет вина?

Я похлопал по сумке, как будто там могла заваляться случайно забытая бутылка.

– Нет.

– Пойдете в магазин, – сказала Беатрис.

– Да. За вином, – добавил я.

– Сюда.

Через десять минут мы вновь стояли перед домом номер сорок четыре с половиной по Сент-Маркс-плейс с бутылкой вина в сумке. Я посмотрел на Беатрис, назвал себя трусом и позвонил.

Послышался щелчок, что-то зажужжало. Беатрис придержала дверь для меня. Я взглянул на нее, словно спрашивая: «Что дальше?», и она взглядом велела поторапливаться.

– Куда теперь?

Все мы резко глупеем, когда думаем, что другой гораздо лучше сумеет принять решение, даже если дело несложное.

– Наверх.

– А, ну да.

Мы добрались до верхнего этажа, и я постучал.

Дверь открыла женщина и произнесла: «О», как будто ждала кого-то другого, но все-таки улыбнулась.

– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ. – Извините, что побеспокоили, но, может быть, вы мне поможете.

– Что случилось?

– Это трудно объяснить, но…

– Если вы что-то продаете, не тратьте времени – я ничего не куплю.

– Нет, я ничего не продаю, я кое-что ищу, что было здесь спрятано.

– Вы Свидетели Иеговы?

– Нет. Я, по крайней мере, нет, – произнес я.

– А я атеист, – заявила Беатрис.

– А вы Свидетель Иеговы? – спросил я у женщины.

– Я иудейка, – ответила та.

– Если бы я верила в бога, то была бы иудейкой, – заметила Беатрис, как будто отвечала на вопрос в викторине.

Если я когда-либо и задумывался над тем, как разъяснить эту непростую ситуацию постороннему человеку, теперь все пошло прахом.

– Кстати, – сказал я, поддаваясь нелепости происходящего, – посмотрите-ка.

И я вытащил из кармана анкету, которую стянул в аэропорту.

– Вы обе наверняка обрадуетесь, узнав, что нацистские преступники, у которых еще нет гражданства или визы, должны раскаяться в своих преступлениях, прежде чем въехать в Соединенные Штаты. – Я показал им анкету и продолжил читать: – «В промежутке между 1933 и 1945 годами участвовали ли вы тем или иным способом в репрессиях, проводимых нацистской Германией или ее союзниками?»

– Что это такое? – спросила женщина.

– Анкета, которую нужно заполнить, прежде чем пересечь границу США. Вы посмотрите, какие замечательные вопросы.

– Вы испытываете трудности с общением? – прочла Беатрис.

– Обвинялись ли вы когда-нибудь в шпионских действиях или саботаже? – без энтузиазма подхватила женщина.

– Боюсь, что так, – сказал я. – Я думал, мне это сойдет с рук, но раз уж вы спросили напрямую, врать не стану. Я шпион. Кажется, легенда подвела.

Женщина посмотрела на меня озадаченно, но с улыбкой.

– Посмотрите-ка. – Я понимал, что пора заткнуться, но слова текли сами. – «Подвергались ли вы тюремному заключению или административному задержанию по обвинению в аморальном поведении?» Это что значит?

– Не делали ли вы что-нибудь неприличное, – объяснила Беатрис.

– Откуда вы столько всего знаете?

– Я много чего знаю, – ответила она.

– Послушайте, я вообще-то занята, – произнесла женщина, отступая в глубь квартиры, хотя любопытство помешало ей закрыть дверь. – Что вам нужно?

– Извините, – сказал я. – У вас, возможно, лежит кое-что для меня, ну или один человек вам кое-что оставил, чтобы вы передали мне.

– Никто ничего не оставлял.

– Ну или эту вещь спрятали в вашей квартире.

Женщина озадаченно помедлила.

– Заверяю вас, никто ничего в моей квартире не прятал, – проговорила она и осторожно – даже с неохотой – начала затворять дверь.

– У него есть письмо, в котором ему велят прийти сюда и принести вам вина, – выпалила Беатрис.

– Что?

Я полез в сумку и вытащил бутылку.

– Вот, держите.

Женщина взглянула на нее и вновь взялась за дверную ручку.

– Оно французское, – добавила Беатрис.

– С чего вы взяли, что я люблю французское вино?

– В письме сказано, что оно должно быть французское.

– В каком письме?

– Вы знаете человека по имени Томоми Ишикава? – спросил я.

– Томми кто?

– Это женщина.

– Напомните мне, я вам потом кое-что расскажу, – произнесла Беатрис.

Я замолчал и взглянул на нее, но на лице у Беатрис было написано «продолжай», и я продолжил:

– Томоми Ишикава была моим другом. Она умерла, но перед смертью оставила несколько подсказок, ведущих к разным вещам, которые она спрятала для меня. Я вроде как ищу сокровища.

Женщина нахмурилась.

– А я-то тут при чем?

– Покажите ей, что вы нашли в Брайант-парке, – велела Беатрис.

Я достал конверт и протянул женщине.

Пока она читала письмо и приписку, мы с Беатрис внимательно смотрели друг на друга, обмениваясь невербальными сигналами, которые были чуть выше моего уровня понимания. Женщина перевернула оба листка, заглянула в конверт и нахмурилась, задумавшись.

– Вы нашли это в Брайант-парке?

– Да. Я знаю, что письмо адресовано мне, потому что на конверте мое имя.

– Ваше? – Она нахмурилась. – Как будто из Диккенса.

Беатрис подавила смешок, и женщина, казалось, порадовалась непредвиденному успеху собственной шутки.

Теперь уже нахмурился я.

– Вообще-то изначально Бенджамин – еврейское имя, – заметил я немного свысока (хотя весьма смутно представлял себе подлинную историю своего имени).

– Слушайте, я правда не знаю, чем могу помочь, – заявила женщина. – Ломать голову над загадками мне некогда, но адрес, кажется, правильный, и у меня действительно есть пианино, и я люблю французское вино. Я вообще люблю Францию.

– Я живу в Париже, – сказал я.

– Я там тоже раньше жила, – добавила Беатрис.

– Правда? – удивился я.

– Потом расскажу.

Женщина посмотрела на нас и хотела что-то спросить, но удержалась.

– Можно взглянуть на ваше пианино?

Она покачала головой.

– Нет. Честное слово, там ничего нет. Никто ничего для вас не оставлял. Извините.

– Это могло случиться без вашего ведома, – настаивал я. – Оно здесь давно?

– Семь лет, – ответила она. – Я купила его у одной девушки из Вест-Виллидж, кажется с Чарлз-стрит. Она распродавала всю мебель.

Беатрис переступила с ноги на ногу.

– Миниатюрная девушка с длинными прямыми черными волосами и как будто азиатскими чертами лица? – уточнил я.

– Да. Я ее хорошо помню. Она была такая забавная. Мы долго говорили о разных вещах, только пианино тут ни при чем. Мы говорили про Францию.

– Это и есть моя покойная подруга, – объяснил я.

– Честно говоря, мне сейчас очень хочется сказать, чтобы вы уходили и не возвращались. Но благодаря вам вечер стал намного интереснее, и я желаю знать, правы вы или нет.

Я слегка улыбнулся, а Беатрис засияла в ответ.

– Я кое-кого жду, – продолжала женщина. – Я думала, что это как раз вы. Но, наверное, во Франции сейчас уже вечер. Давайте выпьем по бокалу вина и быстренько осмотрим пианино.