Музыка грязи - Тим Уинтон

В начале девятого Джорджи отвела молчаливых мальчиков в школу, поцеловала их в уклончивые головы и пошла к Биверу, чтобы присмотреть машину.

Он, кажется, удивился, увидев ее. Он положила кассету с Бетти Дэвис на прилавок.

– Не лучшая ее роль, – пробормотал он.

– Какие ходят сплетни?

– Производственная глухота, Джорджи. Черт бы побрал «Харлей-Дэвидсон».

– Можешь продать мне машину?

– Не раньше Рождества. Хочешь куда-то подъехать?

– Нет, сейчас я взяла напрокат.

– Господи, Джорджи.

– Что?

– Будь осторожнее.

– Поэтому я к тебе и пришла, – жизнерадостно говорит она. – Не стану же я покупать подержанную машину у кого попало.

– Я дам тебе знать. Когда что-нибудь появится.

– Ты настоящий друг, – сказала Джорджи.

Он рассмеялся утробным смехом.

– А что, разве не так?

– Да я всем друг, Джорджи.

На полпути домой ей послышались выстрелы. Господи, как же она ненавидит этот город!

Море такое гладкое и лазурное, что облака, кажется, лежат на нем. Скользя по их отражениям при входе в лагуну, Фокс чувствует себя скорее сыном неба, чем моря.

На берегу в Уайт-Пойнте ни движения. Только довлеющий надо всем живописный покой. Пустынный пляж. Неподвижные норфолкские сосны. И тоскующие на якорях катера.

Прибавляя газу и пробираясь через равнины водорослей, он знает, что вернулся домой свободным – его не в чем уличить: ни рыбы, ни лангустов, ни морских ушек. Кильватерная волна заворачивается вокруг самой себя, как патока. Он думает об изгибе ее шеи. Вдыхает аромат лебеды, полыни, йода. Мир кажется успокоенным и сонно-мечтательным.

Нос осторожно упирается в песок. Пес не поднимается, чтобы приветствовать его. Не блестит стекло в окне грузовика. Цикады. Приходит волна, поднятая катером; она бьет в берег одиноким крещендо, и тогда он начинает видеть то, на что смотрит.

Фокс выпрыгивает из катера прямо в гидрокостюме и подходит к псу, который пятном лежит на конце цепи. Куски мяса и клочья волос меняют цвет песка. Под ногами кровь, но мух еще нет. Стекла грузовичка выбиты, а в морозильниках пробиты дыры. Фокс выуживает ключи из-под ступеньки грузовичка и через разбитую дверь засовывает их в замок зажигания. Он не ожидает искры; искры нет. Он поднимает капот, видит покореженные кишки мотора и знает, что все бесполезно.

Он уходит, чтобы не упасть; идет к катеру. Отмывает ноги от крови. Входит на транец. Отталкивается от берега.

Около девяти Джорджи сделала себе крепчайший кофе и встала у кухонного окна, чтобы выпить его. На пляже она заметила трейлер и изгиб крыши автомобиля, большей частью невидимые из-за дюны. Она поставила чашку в раковину и схватила домашний бинокль. О Господи. Лю. Зачем ему понадобилось выходить сегодня? Сегодня – изо всех дней и при чертовом белом свете дня?

Она спустилась по траве почти бегом и подошла к дюне, чтобы увидеть, что у «Форда» разбито лобовое стекло, и розовую, распластанную на песке собаку. Солнце било ей в голову.

…Перво-наперво Джорджи приняла душ. Она не могла себе помочь; ей надо было вымыться, и, как бы ни была горяча вода, она все никак не могла согреться. Она выпила. Полчаса искала ключи от взятой напрокат машины, но их нигде не было видно. Она нашла в гараже картонную коробку и отнесла ее наверх. Рывком открыла платяные шкафы и посмотрела на свои вещи. В основном просто тряпье. Кучка косметики, горсть компакт-дисков – и все. Господи Иисусе, да своей жизнью здесь она не может и коробку наполнить. Все принадлежит Джиму.

Зазвонил телефон. Она не взяла трубку. Джорджи села на кровать и закрыла руками лицо. Телефон зазвонил снова.

В гостиной она взяла домашний бинокль и осмотрела лагуну, риф, проход между рифами. Пара судов уже, дымя, входили в лагуну, и ею овладел приступ ужаса. Она отрезана, окружена. Она подумала о детях в школе. О шоссе. О настороженной тишине города. Она подобрала диски. Засомневалась, действительно ли диск Джони Митчелл – ее; сказала сама себе, что, если ей удастся успокоиться, она вполне может найти ключи от прокатной машины; ее нужно вернуть в Перт до полудня. Как она могла их потерять? Она была на взводе и все же бесстрастна. Ей нужно еще выпить. Тогда она успокоится.

«Столи» горел у нее в горле, но тепло не распространялось по телу. И она не нашла ключи. В какой-то момент она перестала искать. Даже перестала собираться. Она просто свернулась клубочком на диване, чувствуя только холод.

…Когда вошел Джим, Джорджи была еще не настолько в стельку, чтобы не заметить, что он вернулся на несколько часов раньше обычного. Его лицо, казалось, обварили кипятком. Ее лицо замерзло в лед.

– Нашел твои ключи на дорожке, – сказал он, бросая их на раковину около неё.

– Чертов лжец, – сказала она, неустойчиво следуя за ним в ванную.

– Господи, мальчики будут дома всего через несколько минут.

– Я не могу поверить в то, что ты мог это сделать. Ты злобный ублюдок, я не понимаю, как ты мог.

– Джорджи, протрезвись.

Он закрыл дверь ванной у нее перед носом, и затвор щелкнул с угрюмым звоном.

– Открой дверь!

– Остынь, ради Христа, – сказал он приглушенным голосом из-за двери.

Полилась вода в душе.

Джорджи вернулась в кухню и взяла бинокль. Толпа детей уже толклась на пристани, и их школьная форма лужицами лежала на сходнях. Самые смелые уже карабкались по крану, чтобы спрыгнуть с самой верхушки, подняв фонтан брызг. Вода была бронзовой, и свет падал на их тела сзади. Ветра все еще не было. Люди шли на пляж, чтобы отдохнуть от жары. Она смотрела, как они подъезжают к самой воде в своих «Пэтролах» и «Крузерах». Оказывается, это был светский день. Большие женщины в безжалостных лайкровых шортах окунали младенцев на мелководье. Мужчины несли с собой пиво в неопреновых чехлах; она смотрела, как шевелятся их губы. Никто, казалось, не интересовался грузовиком и мертвой собакой в нескольких сотнях метров на пляже.

Телефон снова зазвонил.

Джорджи осматривала море. Она не могла придумать, где он мог бы высадиться. На этом побережье больше нет безопасной стоянки. И к северу, и к югу – только прибой с бурунами, и ближайшая гавань – в семидесяти километрах. Может быть, у него хватит горючего. Она сомневалась в этом. И все же погода была отличная.

Вошли мальчики. Она попыталась собраться.

Фокс идет и идет по плоскому морю. Ветер застрял у него в зубах. Звоном в ушах визжат двигатели «Хонды». Он оцепенел от скорости, почти потерял разум в движении. Постепенно двигатели теряют обороты. Они уже не работают при открытых задвижках, и несколько минут катер плывет по инерции; наконец опускается нос, и катер останавливается. Фокс стоит у руля, пустой, как послеполуденное небо. Его настигает кильватерная волна; она поигрывает катером и выбивает Фокса из прострации. Он смотрит на измеритель горючего. Пытается подсчитать, насколько далеко он забрался. Компас показывает, что он движется на северо-северо-запад, но без гидролокатора и спутниковой связи он может только приблизительно оценить, как далеко он от побережья, и только догадываться, насколько он забрал к северу. Уайт-Пойнт скрылся из виду, и ландшафт стал просто серовато-коричневым размытым пятном. Он смотрит на морской горизонт. Бинокль остался дома, в сарае, вместе с навигационными инструментами. Он заключает с самим собой пари. Пять миль до берега? Может, с десяток миль к северу?

Он встает на колени у планшира и отрыгивает маленькое пятно чайного цвета. Поверхность моря серебряная, но внизу оно черное.

Из ящика с принадлежностями для ныряния он достает бутылку полузамерзшей воды и пьет, пока у него не начинает гореть горло. Он подумывает о рации, об упаковке сигнальных огней под консолью. Но он знает, кто пойдет его искать. Он будет здесь один, в открытом море, и из оружия – только автоматический гарпун. Старая уайт-пойнтовская история. Никаких свидетелей, кроме самих уайт-пойнтовцев. Это будет еще один несчастный случай в море.

Он сидит на планшире. Палуба под ногами горит.

Чертов Бакридж. Он пытается вспомнить все про вчерашний день. Неужели кто-то видел их на шоссе? Или когда они купались? Это, наверное, управляющий старой фермой; в конце концов, он вполне мог быть поблизости. Если только она просто не пришла домой и не призналась во всем сама – так сказать, для очистки совести. Черт, он даже не знает, что ему и думать.

И теперь они сожгут ферму. Так все и будет. Конец. Аминь. Ты, гребаный идиот!

Он стаскивает рубашку и натягивает гидрокостюм на плечи. Достает ласты из ящика и пытается нацедить горькой слюны, чтобы подготовить маску. Он выискивает самую темную полоску в дымчатых складках побережья и решает направиться к ней. Нагибается за корму и открывает кингстоны. Он переваливается за борт и оставляет катер покачиваться на волне. Хороший день ты выбрал. Была бы зыбь – никогда бы ты этого не сделал. Но сегодня у тебя удачный день. В любом случае тебя больше нет.