Один момент, одно утро - Сара Райнер

– На небо, – кивает Люк.

– Да. И то, что мы увидим, – это лишь часть папы, а не весь он.

Молли как будто встревожилась:

– У него не будет каких-то частей? Как у принцессы Авроры?

Принцесса Аврора – любимая игрушка Молли. Но у куклы давно сломался шарнир на бедре, поэтому осталась лишь одна нога.

– Нет-нет, – поправляет ее Карен. – Он будет весь целиком, ничего такого. Просто там будет только его тело, а не его сущность.

Как только она выговорила это, тут же поняла, что это слишком взрослое слово для Молли.

Но Молли как будто поняла смысл сказанного.

– Я тоже хочу попрощаться, – заявляет она.

– Ты уверена? Нам не обязательно ехать. Мы с тобой можем остаться здесь и… ну, не знаю, – Карен вылавливает идею из воздуха, – делать печенье. Тогда Люк и бабушка смогут отведать его, когда вернутся.

Молли качает головой:

– Я хочу поехать с Люком и бабушкой.

Насколько Карен может судить, она поняла, о чем речь.

– Ладно, тогда решено. Кто моя прекрасная девочка? – Она берет малышку с дивана, обнимает и целует.

Но когда наклоняется, чтобы поворошить каштановые волосы Люка, видит, что теперь он выглядит обеспокоенным.

– В чем дело? Тебя тревожит поездка?

– Мама, а папе будет хорошо в ящике от обуви?

Она понимает ход его мыслей. Мысль о том, каково будет Саймону в твердой, мерзлой земле, беспокоит и ее тоже.

А Люк продолжает:

– Когда мы хоронили Чарли, мы дали ему его любимый коврик.

– Ах да!

Спаси его Бог, он все еще проводит параллель с Чарли.

– Думаешь, будет лучше, если мы дадим ему что-нибудь, чтобы ему было уютнее, милый?

Однако они не могут положить в гроб коврик с кошачьей шерстью, и она пытается придумать, что можно сделать вместо этого.

Но, пока Карен думает, Люк соскакивает с дивана:

– Я знаю! – и выбегает из комнаты.

Молли вырывается из рук Карен, соскальзывает на пол и бежит за старшим братом.

Слышен топот ножек по лестнице. Карен слышит, как Люк что-то говорит Молли, а та отвечает. Через пару минут оба возвращаются. Увидев, что у них в руках, Карен едва сдерживается, чтобы не заплакать.

Это Синий крокодил и принцесса Аврора.

12 ч. 26 мин

– В похоронном бюро просят дать им еще час, – говорит Филлис, убирая телефон.

– Да?

Люк у ног Карен возится со шнурками на своих ботинках, Молли в застегнутом бобриковом пальто еле может согнуть руки в толстых рукавах и ждет, когда все отправятся.

Филлис понижает голос, чтобы не слышали дети:

– Они только что получили тело после вскрытия. Наверное, им нужно привести его в порядок.

– А-а-а, – откликается Карен.

Они разрезали прекрасную большую грудную клетку Саймона, а может быть, и что-то еще. У нее кружится голова. От этой мысли ей плохо, ее качает.

– Дорогая, – Филлис трогает ее за плечо, – я знаю, это ужасно. Вот, сядь. – Она отодвигает стул.

– Спасибо. Извините.

Карен кладет голову на руки, ожидая, когда пройдет головокружение. Снова подняв голову, она видит, что Молли встревоженно смотрит на нее.

– Со мной все в порядке, милая, – улыбается Карен.

Молли крепко прижимает к себе принцессу Аврору, находя в этом утешение.

И это поражает Карен: Молли нужна принцесса Аврора. А Люку нужен Синий крокодил, хотя сейчас игрушка валяется на кухонном полу, задрав вверх ворсистые лапы. Для них еще не настало время расставаться с любимыми игрушками. Детям – и ей – нужно все, что может хоть как-то поддержать их.

– Я подумала, дети, – говорит она. – Может быть, оставить принцессу Аврору и Синего крокодила дома?

– Но ты, кажется, говорила, что папе нужно что-то, чтобы ему было уютнее?

– Говорила. – Уже не первый раз Карен смущают ее путаные рассказы. – Просто… разве ты не будешь скучать по Синему крокодилу, если не сможешь прижать его к себе?

– Я справлюсь, – уверенно говорит Люк.

Но она понимает, что он просто не хочет выглядеть маленьким.

– Ну, а я буду по нему скучать, – говорит Карен. – И, думаю, ты тоже, хотя бы немного. Разве ты не помнишь, как ты расстроился, когда мы подумали, что потеряли его в аэропорту в Гатвике?

Расстроился – это не то слово. Люк вопил от отчаяния, и его крики были слышны во всем Южном терминале.

– Да, но тогда мне было всего четыре года.

Филлис усмехается.

– Я знаю! – заявляет она. – У меня идея. Молли, дорогая, сними пальтишко. – Бабушка начинает действовать, расстегивает внучкино пальто, и Молли хмурится, не понимая, в чем дело. – Прямо сейчас мы никуда не поедем. Они еще не совсем готовы показать нам папу. Поэтому мы немного подождем, и вы оба нарисуете папе рисунок.

«Превосходное решение», – думает Карен.

Филлис энергично открывает ящик, где Карен держит детские рисовальные принадлежности.

– Хотите рисовать карандашами или фломастерами?

– Фломастерами! – говорит Молли, послушно переключив внимание.

Люк же проявляет упорство:

– Но я хочу отдать папе Синего крокодила!

– Вот что я тебе скажу, – предлагает Филлис. – Почему бы нам не взять Синего крокодила и принцессу Аврору с собой, чтобы они тоже могли попрощаться с папой? Как тебе это нравится?

Карен благодарна свекрови – Филлис превосходно справляется с детьми.

– Отличный план, – говорит она.

Люк тем не менее хмуро на них смотрит. Иногда он бывает страшно упрям.

Карен действительно думает, что будет неразумно разлучать Люка с Синим крокодилом, и она ищет альтернативу. Наконец, кажется, выход найден:

– Ты знаешь, чем чудесен коврик Чарли? – уводит она сына в сторону.

– Чем? – бурчит Люк.

– С ним Чарли уютно и тепло.

– Ну и что?

– Ну, я не уверена, что Синий крокодил и принцесса Аврора согреют папу, а? То есть с ними хорошо обниматься, но они не так хороши, как коврик Чарли, когда нужно закутаться в специальном ящике. Поэтому я думаю: почему бы не положить папе его роскошный синий халат? Тогда, если он замерзнет, в халате ему будет действительно уютно.

Люк молчит, обдумывая. И, наконец, осторожно кивает.

– Я возьму его, – говорит Карен и, пока сын не передумал, идет в спальню и снимает с крючка на двери халат.

Кто-то стучит в дверь.

– Да?

В щелочке двери Лу замечает лицо. Очки, ореол курчавых седых волос.

– Можно войти? – Это Ширли, директор школы. – Я подумала, что, может быть, легче будет поговорить здесь.

– Конечно, – говорит Лу, встав и тут же усевшись снова.

Хотя она сама назначила встречу и знает, что поступает правильно, но все же нервничает.

– Ничего, если я буду есть, пока мы говорим? – спрашивает Ширли и, не дожидаясь ответа, пододвигает стул напротив Лу, раскрывает пластиковый контейнер и зачерпывает вилкой кускус со сладкой кукурузой и красным перцем.

– Ничего, ничего, – кивает Лу.

Она достает свой треугольный бутерброд, снимает целлофановую обертку и откусывает. Но хлеб кажется клейким и пристает к нёбу. Ей не хочется есть, ей это не доставляет удовольствия. Ей хочется разделаться с этим неприятным разговором. Поэтому она откладывает бутерброд и собирается с духом.

– Это касается Аарона.

– А, Аарона, – кивает Ширли. Ее «А» многое выражает: «мы обе знаем, что с Аароном трудно», «я понимаю, что вас беспокоит» и «почему-то меня это не удивляет». Удивительно, как много может выражать всего лишь одна буква.

Но это восклицание резко осаживает Лу. Она видит, что они начинают двигаться в неправильном направлении.

– На самом деле, – поправляется она, – дело не столько в Аароне, сколько во мне.

Вилка Ширли по пути ко рту зависает в воздухе.

– Вот как?

– Дело в том, что Аарон пришел в отношении меня к кое-каким выводам.

Слова звучат неуклюже, фразеология не совсем в порядке. Сердце у Лу колотится, руки липкие, она чувствует, как щеки краснеют. При всем своем профессионализме она остается человеком – ранимым, иногда застенчивым.

– А, – снова, но теперь медленно выговаривает Ширли.

На этот раз «А» выражает что-то другое.

Лу понимает, что Ширли угадала, что сейчас скажет Лу, но все равно она вынуждена объяснить ей. Нельзя проскочить трудный участок, как бы ни хотелось.

– Я лесбиянка, – выпаливает она.

Снова пауза. Сердце у Лу вовсю колотится, щеки горят.

– Вы знаете, что не обязаны мне сообщать об этом.

– Знаю.

– Это действительно не мое дело.

– Я ценю ваше отношение.

Лу чувствует, как кровь отходит от щек: самое страшное позади.

– То, как вы живете в свободное время, не имеет никакого отношения к школе.

– Да, я понимаю.

Она осознает, что это правильный ответ, именно так Ширли и должна ответить, чтобы не обидеть Лу и самой избежать неприятностей. Она также понимает, что Ширли, вероятно, в самом деле так считает, хочет поверить, что сексуальная ориентация Лу никак не влияет на ее работу. Ширли добрая женщина с либеральными взглядами.

Тем не менее это неправда: личная жизнь Лу влияет на ее профессиональную деятельность – по сути, даже очень – и не только в отношениях с Кайрой и Аароном, но и гораздо глубже, на более глубинном уровне. В действительности Лу, может быть, и не была бы здесь, если бы не ее сексуальная ориентация. Ее личность так связана с осознанием своей гомосексуальности, что это формирует огромную – нет, критическую – ее часть. С раннего возраста у нее было чувство, что она не такая, как другие, еще до того, как она даже поняла, в чем это выражается. Борьба со своей склонностью окрасила ее взгляд на жизнь, людей и их отношения. А дальнейшее выяснение этого, с возбуждением, болью и страхом, пришедшими позже, дало ей сильное ощущение осознания самой себя – совсем так, как написано на ее черно-белом постере: это помогло ей узнать, кто она есть. И не только это: осознание самой себя дало ей сильную связь с теми, кто тоже, другим образом и по другим причинам, отделен от общества. По иронии судьбы, она связана в с ааронами и кайрами этого мира самим фактом того, что все они отделены от общества.