Повести студеного юга - Александр Иванченко

Непрерывный аврал длился шесть часов. До изнеможения уставшие, до мозга костей промерзшие, моряки спасали свою жизнь и жизнь корабля. Не вышел на аврал только один человек — Вильян Паулсен. Он закрылся у себя в каюте, читал молитвы. Ему стучали, но он не отзывался. Измотанные и злые, матросы были уже готовы взломать дверь. Их остановил боцман Олсен.

— Вы правы, ребята, но перед таким делом лучше подумать, — сказал он мрачно и словно бы виновато. — Не забывайте, у этой птички острые когти.

Олсен был старый и мудрый. Он знал, чем остановить ребят. Если бы они погибли, Паулсен ушел бы ко дну вместе со всеми. И тогда черт с ним, смерть всех равняет. Но погибать никто из них не собирался. Они хотели жить, а живущим нужна работа.

Много потом было авралов, но Паулсена всегда оставляли в покое. Только поражались его выдержке. Не всякий человек, вызвавший к себе общую ненависть, месяцами может жить в тесном мире маленького корабля, не замечая или делая вид, что не замечает холода скрытой вражды.

Таким был соперник Микала. Нелегкий соперник. Пока Микал плавал старшим помощником капитана на судне Мариуса и не мог получить ни одного выстрела, Паулсен два рейса ходил платным учеником гарпунера на английской китобойной флотилии «Саутерн Харвестер». У англичан не было таких строгостей, как у норвежцев. Они не выдавали иностранцам дипломов, но за деньги разрешали палить из пушек сколько пожелаешь. Поэтому многие норвежцы, кто хотел стать гарпунером и у кого были деньги, сначала шли обучаться к англичанам. Микал лишних денег не накопил. Но он верил в счастливую звезду.

Имея двухлетний практический опыт, Паулсен, вероятно, тоже верил в удачу, но больше, очевидно, надеялся на бога. Поднявшись в первый день экзаменов на гарпунерскую площадку, он опустился на колени и долго беззвучно шептал молитвы. Прошло пятнадцать минут, полчаса… Паулсен продолжал молиться. Нетерпеливой перебранки за своей спиной он словно не слышал.

На палубе все с удивлением поглядывали на Микала. Почему он молчит?

Внешне бесстрастным оставался только Мариус. Проявлять какие-то эмоции в его положении было бы глупостью.

Растерянный Микал стоял у пушки, не зная, что сказать. Он понял: выторговав у них с Мариусом позволение стрелять первым, лысый святоша теперь будет тянуть время, чтобы весь этот прекрасный день достался ему одному. Свои пять тренировочных и десять зачетных гарпунов при таком скоплении китов он успеет выстрелить сегодня, а выстрелы Микала придется перенести на завтра. Но завтра может начаться шторм или не будет китов. Тогда экзамен отодвинется еще на день, потом, возможно, и на целый год. Экзамены мешали нормальному промыслу, и больше трех дней на них не давали.

— Послушайте, Вильян, — с трудом подавляя гнев, Микал тронул Паулсена за плечо, — если вашему богу именно сейчас нужно столько молитв, я возвращаю себе право жребия.

Паулсен не шелохнулся. Его трагически опущенный сухой рот по-прежнему что-то шептал. Потом губы наконец плотно сомкнулись. Он неторопливо поднялся, осенил Микала крестом, сказал тихо:

— Да простит вас господь бог, Мартинсен.

И стал у пушки. Снова растерявшись, Микал отступил. Этот длинный тщедушный демон его словно гипнотизировал.

На третьем зачетном гарпуне Паулсен промахнулся. Неточность выстрела он почувствовал сразу, когда гарпун еще свистел в воздухе. Микал заметил, как вздрогнули его тонкие, до синевы белые руки. Ничем другим своего волнения он не выдал. Провожая взглядом уходящего от корабля блювала, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Господь учит: «не убий», а мы убиваем. По грехам и воздаяние.

— Вы просто плохо прицелились, — буркнул за его спиной Микал.

В нем не шевельнулось ничего, что можно было бы назвать радостью. Скорее даже стало жаль Паулсена. Или то было разочарование. Зная подготовку Вильяна, Микал рассчитывал на более сильного противника.

Его поразила неожиданная уступчивость Паулсена. За ним оставалось еще семь выстрелов и почти столько же часов светлого времени. Отказаться от них значило упустить редкую возможность испытать себя до конца и дать лучший шанс сопернику. Так понимал Микал. Когда Паулсен предложил ему занять место у пушки, он решил, что от неудачи бедняга слегка рехнулся. Воспользоваться в этот момент его слабостью было бы свинством. Какой он ни есть святоша, а все же человек.

Микал достал из кармана флягу с ромом, неловко протянул Паулсену.

— Глотните, Вильян. Вы не пьете, я знаю, сейчас вам нужно.

Кажется, впервые за весь рейс постная физиономия Паулсена на минуту смягчилась.

— Со мной все в порядке, — отстранив флягу, сказал он необычным для него тоном благодарности. И добавил уже сухо: — Я полагаю, вы напрасно теряете время, Мартинсен.

Уязвленный в своем искреннем побуждении, Микал про себя чертыхнулся: «Идиот, нашел перед кем слюни пускать». Сказал сердито:

— Хорошо, заряжайте пушку.

Фонтаны китов радужными султанами все еще вспыхивали по всему горизонту. Там, где их было особенно много, в прозрачном солнечном воздухе четко вырисовывались черные утюги китобойцев. Со всех сторон доносились приглушенные расстоянием звуки пушечных выстрелов.

Микал невольно улыбнулся. Скоро прогремит и его выстрел, может быть, всего через несколько минут. Первый выстрел Микала Мартинсена.

Потом на него как будто нашло затмение. Забыв о Паулсене, о всех, кто стоял на палубе, ничего не видя и ничего не слыша, он смотрел на тупорылую серую пушку, не в силах оторвать от нее глаз. В голове у него закружилась сумятица мыслей, наполнивших душу тревогой и странной тоской. Словно ему предстояло с чем-то навсегда расстаться, уйти от чего-то, с чем давно сжился.

Сотни раз заряжал он эту пушку, знал каждый ее винтик, чистил ее, смазывал, снимал и надевал на нее выбеленный морем старый брезентовый чехол, но никогда не касался ее рукоятки. До блеска отполированная жесткими ладонями брата, для него она была запретным плодом, тронуть который он не смел и боялся. Мартинсены не верили в бога. Микалу было смешно думать, что, выдержав испытания, он должен будет поклясться на Библии никому и никогда не выдавать своих гарпунерских секретов. Эти клятвы с рукой на засаленной толстой книге ему всегда казались глупыми. Но как добрый моряк-промысловик, он свято чтил капризную богиню всех удач Фортуну. Кто знает, как она к нему обернется. Кто не умеет терпеть, не получит и благословения Фортуны. Правда это или нет, а растравлять себя раньше срока было не в характере Микала.

И вот теперь час настал. Обитая тепловатым во всякую погоду черным текстолитом, для удобства чуть изогнутая рукоятка гарпунной пушки в его руках. В ней все — судьба.