Повести студеного юга - Александр Иванченко

Микал подошел к бортовому лееру, приготовился погнать в кашалота полую металлическую пику, чтобы компрессором накачать в него воздух. Иначе, когда линь обрежут, кит утонет.

Неожиданно удар, еще более сильный, повторился.

Микала снова накрыло волной. Наполовину висевший за бортом, теперь он вряд ли вышел бы из-под воды живым, если бы, казалось, мертвый кит внезапно не дернулся вперед. Он рывком протащил за собой корабль, и дифферент быстро выровнялся. То была агония кашалота, но она спасла Микалу жизнь. Он понял это позже, а тогда, отплевываясь соленой морской водой, ругал себя за преждевременное благодушие. Ему казалось, что во всем виновата Фортуна. Стерва и шлюха, хоть и богиня.

Чудовища, дважды таранившего корабль, никто не видел. Но опытным китобоям не надо рассказывать, как оно называется. Это был матерый самец кашалота, ходивший где-то поблизости от убитой самки. Что-то его разъярило, и он напал на корабль. Нападая на китобойцы, кашалоты почему-то метят в корму. Возможно, их раздражает непривычный шум гребного винта.

К счастью, двумя ударами кашалот удовлетворился. Перед его свирепой мощью маленькое судно было беспомощным. С добычей на лине оно не имело никакой маневренности, а теперь и хода. От ударов две лопасти гребного винта срезало начисто. Словно они были не из легированной стали, а из хрупкого стекла. Винт стал вращаться неправильно, и вибрацией корабль буквально разламывало. Микалу ничего не оставалось, как отдать команду «стоп машина».

— Тебе следует переодеться, Микал, — сказал Мариус, спустившись с ходового мостика на палубу. Как всегда, весь его облик был полон спокойной строгости. Но трубка не дымила. Когда Мариус волновался, он забывал о ней.

— Да. Конечно. — Внешнее хладнокровие Мариуса напомнило Микалу старый девиз Мартинсенов: что бы ни случилось, самое лучшее — вовремя взять себя в руки.

С трудом, не желая верить очевидному, Микал начинал сознавать, что промысел для них закончен, год пропал. Теперь до конца сезона «девятка» будет болтаться на швартовых под бортом флагмана. Потом обледенелый остров Южная Георгия, судоремонтный завод в Грютвикене, и снова на восемь месяцев в море. До тех пор о Норвегии и думать забудь.

Пиши письма, Трети. Если ты еще помнишь Микала…

Десятый выстрел казался недостижимым.

Два года подряд Паулсен срезался на третьем зачетном гарпуне. Затем из десяти возможных ему удалось выбить семь, но в следующем сезоне, уже четвертом, — опять промахнулся на третьем. Словно этот третий гарпун для него был заколдованным. Восстановивший против себя всю команду надменный святоша даже у самых непримиримых начинал вызывать сочувствие. Но больше всего болели, конечно, за Микала. Паулсену не везло или у него не было для этого способностей, а Микала как будто преследовал рок.

На второй год после первой неудачи он все десять гарпунов послал в цель. Промаха не было. Но восьмого кита Микалу не зачли.

Они охотились тогда южнее острова Баллени, в забитом айсбергами море Росса. День, как обычно в этих широтах, был пасмурный, с низко нависшими темными тучами. Но погода стояла тихая, и промысловая обстановка была не хуже прошлогодней. Все разводья между грядами айсбергов покрывали громадные бурые и светло-коричневые пятна — поля планктона. Где планктон, там усатые киты. Это их пастбища.

В первой половине дня «девятка» взяла семь финвалов. Потом, после обеда, марсовый, едва поднявшись на мачту, радостно завопил:

— Блювалы! Прямо по носу!

Взбивая пенистые гривы на заштиленной глади моря, стадо голов на тридцать шло плавными, неторопливыми прыжками. Сытые баловни океана тешились.

Изготовив пушку, Микал отдал команду «малый вперед». Развивать полный ход не было нужды. Расстояние до китов не превышало пяти-шести кабельтовых, и Микал решил, что сумеет подойти к ним потихоньку, незаметно.

Он выбрал самого крупного самца с левого фланга. Тот подпустил судно метров на двадцать пять. Промахнуться на такой дистанции Микал не мог. Так он подумал. И в этом была его ошибка.

Нельзя быть слишком уверенным там, где нужна выдержка и холодный расчет. Микал настолько поверил в удачу, что выстрелил почти не целясь, с прямой наводки. Он сделал все как следует, но гашетку нажал, должно быть, одной-двумя секундами раньше. Когда развеялся дым выстрела, все увидели, что гарпун вошел в кита метрах в трех от левого грудного плавника. Он засел в спине блювала и только оглушил его.

Минуту или полторы кит оставался неподвижным, потом он, встрепенувшись, занырнул и долго ходил на глубине кругами. С высокой гарпунной площадки его расплывчатая тень была хорошо видна. Неожиданно он рванулся вдоль корпуса судна и вынырнул за кормой. Колодки амортизаторов в этот момент от сильного раскручивания задымили, но Германсен не обратил на них внимания. Когда Микал отдал команду тормозить лебедку, линь вытравился за борт на добрых триста метров. Выныривая, кит задел им гребной винт, и он намотался на лопасти. Разорвать беспорядочные кольца прочного манильского каната у машины не хватало мощности. Как и в том случае с кашалотом, китобоец потерял ход.

С одной стороны линь был закреплен у лап гарпуна, прочно засевшего в теле кита, а с другой — у гребного винта. Неуправляемое судно оказалось на буксире у блювала, который, обезумев от боли, тащил его кормой вперед.

Взрывом навинченной на гарпун гранаты киту, вероятно, все же повредило какие-то важные жизненные органы. Он пускал частые, окрашенные кровью фонтаны и все время заваливался на правый бок. Но мощи в его исполинском теле было уже достаточно. Микал слышал множество историй, когда даже смертельно раненные блювалы таскали в упряжке китобойные суда сотки миль, а бывало, и затаскивали их под воду.

Милях в двенадцати в том направлении, куда тянул судно блювал, по всему горизонту сплошным массивом белели раскрошенные торосы ропаков — затопленных до самых вершин айсбергов. Блювал между ними наверняка пройдет, отыщет, стерва, лазейку, а китобоец?

Микал растерянно смотрел на Мариуса. Он прекрасно понимал всю сложность положения. Линь нужно было немедленно обрубить. Но это значило потерять кита и вместе с ним зачетный гарпун.

Подавляя волнение, Мариус молча сосал трубку. Что он мог сказать? Пока Микал у пушки, он все должен решать сам.

Привязав к длинному шесту похожий на хоккейную клюшку фленшерный нож, Микал с тяжелым сердцем грузно прошагал на корму. Вот сейчас он опустит нож в воду, нащупает линь и… Внезапно его охватила ярость. Два года проторчать в Антарктике и вернуться ни с чем. Проклятая тварь!