Глаза звездного цвета - Марк Хармс

– Я тоже это видел, Васька… Летом, вместе с дедушкой…

А Васька все сильнее съеживался и говорил что-то неразборчивое:

– Уходи, Мишка… Я хочу спать… Я устал…

Вдруг меня кто-то тихонько толкнул. Я оглянулся – это была Дашенька. На ее лице застыл гнев – несвойственный для ее гладкого детского личика и красивых бездонных глаз, и оттого еще более пугающий.

– Уходи, Мишка! – воскликнула она тоненьким голосом.

Но я отмахнулся от нее и продолжил оживлять Ваську своими словами, пытаясь пробиться туда, где он еще жив, этот озорной и упрямый паренек, который так и не стал мне другом. Поняв, что я не уйду, Дашенька топнула ножкой и побежала в сторону дома.

– Ты видел звезду. Это ее свет сбил тебя с толку, Васька! – я схватил его за плечи и развернул к себе. – Я тоже видел этот свет! Посмотри, ты еще можешь стать прежним! Посмотри на меня!

Васька взглянул на меня, и в его глазах я увидел печаль и страх, будто над ним нависло что-то безглазое и клыкастое, от которого уже не сбежать.

– Мне… Мне холодно, Мишка! Холодно и… и страшно… Я… Я больше не стану прежним… – Его губы задрожали, и он медленно произнес: – Я сгорел в тот день…

Васька зарыдал, его плечи заходили ходуном. Так плачут, наверное, только несколько раз в жизни – так искренне, полностью отдавшись своему горю. Я крепко обнял его, и мы просидели так, в обнимку, несколько минут, пока не прибежала тетя Надя, за ней стояла Дашенька, испуганно глядя на брата. Охая и ахая, она отняла у меня Ваську и гневно приказала мне убираться домой.

Я ушел, и его последние слова еще долго отзывались эхом в моей опустевшей голове.

За те несколько весенних дней, что я провел в деревне, мне так и не удалось пообщаться с дедушкой. Бабушка посещала его трижды в день, относя ему еду, но почти всегда пища оставалась нетронутой; мне она не позволяла тревожить его, но несколько раз я все же украдкой попадал к нему в комнату, и каждый раз дедушка спал.

По ночам, когда все звуки стихали, я слышал его сдавленный кашель и тяжкий скрип кровати. Иногда, совсем глубокой ночью, я слышал, как он выходил из своей комнаты, оставлял еду на столе и медленно возвращался назад.

Бим так и не вернулся.

Без дедушки и Бима было совсем грустно, поэтому почти все время я проводил с ребятами на улице, возвращаясь домой лишь под вечер. Васька тоже выходил на улицу в сопровождении Дашеньки – она была похожа на его стража и отгоняла всех, кто пытался с ним заговорить. В конце концов, мы перестали звать Ваську в наши игры. Ребята думали, что он все еще обижен на нас всех из-за того случая осенью, а я продолжал умалчивать правду. Да и не поймут они. Я бы и сам не поверил, если бы не испытал это на себе. Украдкой поглядывая на неподвижного Ваську, который, будто старик, частенько садился на лавочку возле своего дома и глядел в небо, я думал о его словах: "я сгорел в тот день". Думал – и не хотел понять, что он имел в виду.

В последний день своего пребывания в деревне, за час до того, как за мной приехали родители, я снова прокрался к дедушке в комнату. Если бы я снова застал его во сне, то хотя бы мог посидеть возле него, вслушиваясь в неровное дыхание; мне было бы достаточно и такого свидания с дедушкой. Но, к моему удивлению, когда я вошел в комнату, то увидел, что дедушка не спал. Он внимательно глядел в стену напротив кровати, а когда я вошел, медленно повернул ко мне голову.

– Мишка… – Он слабо улыбнулся. – Ты, что ли?

– Я, дедушка, – прошептал я.

Я подошел к нему и тихонько обнял за плечи. Дедушка снова зашелся кашлем, а когда кашель прекратился, он внимательно поглядел на меня и сказал:

– Рискуешь ведь, Мишка. А что, если бабушка поймает? Она меня ух как сторожит… Не хуже Бимки…

Когда он упомянул пса, на его лбу промелькнули глубокие морщины – лишь на мгновение.

– Как у тебя дела? – спросил я, не зная, что еще сказать.

– Да неплохо, как видишь, – ответил дедушка, снова улыбнувшись. – Иду на поправку. Скоро встану на ноги.

– Чем ты заболел, дедушка? – обеспокоенно спросил я. Из всех возможных болезней на ум пришел почему-то только грипп: – Гриппом, да?

– Гриппом, гриппом… – кивнул он. – Поэтому ты не стой возле меня. А то сам заболеешь…

Я помолчал. Дедушка как будто утратил ко мне интерес и снова уставился в стену. Его голубые глаза стали похожими на те, что я видел у Васьки – такие же пустые, стеклянные и равнодушные.

– Тебе грустно, дедушка? – спросил я, заглянув в них. – О чем ты грустишь?

– Какая грусть, Мишка? – слабо спросил он. – Всего лишь болезнь… У нас, стариков, болезни проходят тяжко…

Я опустился на один уровень с его глазами и снова тихо спросил:

– О чем ты грустишь, дедушка?

Его подбородок немного дрогнул, потом он крепко сжал губы, будто боясь что-то выболтать.

– Не грусть… – он помолчал, подбирая слова. – Я скучаю по одной вещи… Но боюсь, ты еще не можешь понять меня. Хоть ты и очень умный, Мишка…

– Ты грустишь по звезде?

Он громко втянул носом воздух и снова зашелся тяжким кашлем.

– По ней, Мишка… – тихо произнес он, когда кашель прекратился. На его глазах блеснули слезы, но он быстро вытер их подушкой. – Какая же она была красивая… Нам еще очень рано видеть такую красоту…

Его глаза снова уставились в стену, сквозь меня.

– Какая же она была красивая, – одними губами прошептал он, и морщины на его лице разгладились.

– Мы обязательно встретим ее снова, – горячо прошептал я. – Дедушка, вот увидишь! Не грусти! Мы снова пойдем в лес, и ты сможешь ею полюбоваться… Так ведь, дедушка? Вот, держи, – я снял с груди свою игрушечную звездочку и вложил ее в ослабевшие ладони, – она почти такая же красивая, как и та звезда, я видел! Ты только выздоравливай, дедушка!

Дедушка закрыл глаза, слабо кивнув. Я понял, что мне нужно уходить – похоже, он слишком устал. Уходя, я еще раз обернулся и прошептал:

– Ты только выздоравливай, дедушка.

***

Всю весну я усердно занимался в школе и даже выправил все свои оценки. Иногда мама звонила своим родителям, чтобы узнать о состоянии дедушки, на что бабушка отвечала: он медленно, но верно идет на поправку. Правда, приехать в гости отказалась, сказав, что тогда все хозяйство встанет. На лето мама