Железный крест - Lackberg Camilla

Молчание. Она даже почувствовала некоторое облегчение. Что ж, не вышло – значит, не вышло, но как раз в то мгновение, когда она уже хотела повернуться и уйти, за дверью послышались шаги. У нее забилось сердце.

– Слушаю вас?

Вид у Акселя Франкеля был усталый, даже измученный.

– Добрый день, меня зовут Эрика Фальк, я… – Она запнулась. Надо было подготовить хотя бы вступительную фразу.

– Дочка Эльси? – Аксель разглядывал ее со странным выражением. Усталость на его лице сменилась интересом. – Да… теперь я вижу. Вы очень похожи на мать.

– Разве?

– Да… очень. Глаза и рот… – Он даже слегка наклонил голову набок, всматриваясь в ее лицо. – Проходите. – Он отошел в сторону, пропуская ее в прихожую.

Она перешагнула порог и остановилась.

– Проходите, проходите, мы посидим на веранде.

Эрика быстро повесила пальто и прошла за ним на красивую застекленную веранду, чем-то похожую на веранду в их с Патриком доме.

– Присаживайтесь… – Очевидно, у хозяина не было намерения предложить ей кофе.

Она помолчала и откашлялась.

– Собственно говоря, я… – Голос почему-то плохо ее слушался. Она взяла разбег еще раз. – Собственно говоря, я зашла потому, что недавно оставила у Эрика медаль… Очень сочувствую вашему горю, – спохватилась она, – я…

Эрика даже заерзала в кресле – настолько нелепой показалась ей вся ситуация.

Аксель поднял ладонь и слегка улыбнулся – должно быть, хотел ее успокоить.

– Вы сказали что-то насчет медали.

– Да… – Эрика мысленно поблагодарила его за помощь. – Весной я разбирала вещи матери и наткнулась на медаль… нацистскую медаль. Мне стало любопытно, откуда она взялась… и почему мать ее хранила. И, поскольку я знала, что ваш брат…

– Смог он вам помочь?

– Не знаю… Мы говорили по телефону… потом я отнесла ему медаль и думала, он позвонит мне, если что-то выяснится… а мы были очень заняты, и вот… – Она замолчала.

– И вы хотели спросить, сохранилась ли ваша медаль?

Она кивнула.

– Простите, ради бога… я понимаю, что в такое время… а я беспокоюсь о какой-то медали. Но у меня так мало осталось после матери… – Эрика снова замолчала.

Надо было просто позвонить. Только теперь она осознала, насколько бестактным и бесчувственным был ее приход.

– Я понимаю, – сказал Аксель. – Очень хорошо вас понимаю. Поверьте, я, как никто, знаю, насколько важна для людей связь с прошлым. Даже если это какие-то неодушевленные предметы… И Эрик бы вас понял. Все эти вещи, которые он собирал годами… Вещи и факты – он не считал их неодушевленными. Вещи и факты рассказывают нам историю… Он, может быть, надеялся, что они смогут нас чему-нибудь научить.

Он отвернулся и долго смотрел в окно – казалось, на какой-то момент забыл о существовании гостьи. Потом взглянул на нее внимательно.

– Я обязательно постараюсь найти эту вещь… Но расскажите немного о вашей матери. Какой она была? Что за жизнь прожила?

Эрике вопрос показался странным, но просьба прозвучала так искренно и у него были такие грустные глаза, что она решила сказать все как есть.

– Какой была моя мать… Если честно – не знаю. Мы с сестрой – поздние дети, и хорошего контакта с матерью у нас так и не получилось. Вы спрашиваете, какую жизнь она прожила… – Эрика остановилась, не зная, правильно ли поняла вопрос. – Мне кажется, ей было нелегко… я имею в виду – жить. Мне она казалась очень собранной… и очень нерадостной.

Эрика лихорадочно подбирала слова, не зная, как выразить свои ощущения. Пожалуй, это верное слово – в Эльси не ощущалось никакой радости жизни. Видела ли она когда-нибудь мать веселой? Эрика не могла вспомнить ни единого случая.

– Это больно слышать. – Аксель опять поглядел в окно, словно не решаясь смотреть ей в глаза.

– А какой она была, когда вы ее знали?

– Собственно говоря, Эрик знал ее лучше. – Взгляд Акселя потеплел. – Они были однолетки. Их было водой не разлить – Эрик, Эльси, Франц и Бритта. Настоящий квартет. – Он невесело рассмеялся.

– Да… Она пишет об этом в дневнике. Вашего брата я видела, а кто такие Франц и Бритта?

– В дневнике? – Ей показалось, что Аксель вздрогнул, а может быть… Нет, скорее всего, показалось. – Франц Рингхольм и Бритта… – он щелкнул пальцами, – не могу вспомнить фамилию.

Старик помолчал немного, роясь в памяти, но попытка так и осталась безрезультатной.

– Мне кажется, она так и живет здесь, во Фьельбаке. Унее дочери, две или три, но они намного старше вас. Так и вертится на языке, а вспомнить не могу. Впрочем, она наверняка сменила фамилию, когда вышла замуж… Вспомнил! Юханссон! Ее фамилия была Юханссон, и вышла замуж она за однофамильца, тоже за Юханссона, так что ничего не изменилось.

– Тогда ее нетрудно будет найти. Но вы так и не ответили на мой вопрос – какой была мать тогда?

Аксель задумался.

– Она была спокойной, задумчивой, но не мрачной. Не такой, как вы ее описываете. В ней была, как бы сказать получше… тихая радость. Она словно светилась изнутри. Не как Бритта.

– А Бритта?

– Она мне никогда особенно не нравилась. Я не понимал, что в ней нашел брат, почему он общается с такой… пустышкой. – Аксель покачал головой. – Ваша мать была из другого теста. А Бритта… очень поверхностная, я бы даже сказал, самовлюбленная… И потом, она бегала за Францем так, что это переходило все границы приличия. Тогда девушки так себя не вели. Другое время было, знаете ли… – Он слабо улыбнулся.

Эрика так и не поняла, считает он то, другое время лучше или хуже нынешнего.

– А Франц? – спросила Эрика и так и осталась сидеть с полуоткрытым ртом.

Чем больше рассказывал Аксель, тем лучше она понимала, как мало знает о своей матери.

– И Франц… Я не особенно одобрял дружбу брата с Францем. В нем была какая-то злость, даже ненависть. Нет, это не тот человек, с кем мне хотелось бы дружить. Ни тогда, ни сейчас.

– А сейчас что он делает?

– Живет в Греббестаде. Если выразить в двух словах, мы выбрали разные дороги. – Аксель произнес эту формулу сухо, если не сказать презрительно.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что я посвятил жизнь борьбе с нацизмом, а Франц хочет повторить историю, на этот раз на шведской земле.

– Но откуда тогда взялась эта медаль? – Эрика даже наклонилась к Акселю, но на лицо старика словно упал занавес – оно сделалось строгим и непроницаемым.

– Медаль… Сейчас пойдем и попробуем ее найти.

Он встал и, не оборачиваясь, двинулся к выходу. Эрика в растерянности последовала за ним. Что она такого сказала, от чего он вдруг замкнулся?

В холле Аксель остановился у двери, которую Эрика раньше не заметила, и взялся за ручку.

– Наверное, лучше будет, если я пойду один, – сказал он дрогнувшим голосом.

Эрика поняла, куда ведет эта дверь. В библиотеку, где убили его брата.

– Может быть, в другой раз? – Ей опять стало неудобно, что она пристает к человеку в тяжелый для него момент жизни.

– Нет, лучше сразу, – жестко сказал Аксель, но тут же повторил более приветливо: – Лучше сразу. Сейчас вернусь.

Он исчез в библиотеке, тщательно прикрыв за собой дверь. Эрика осталась в холле, прислушиваясь к скрипу выдвигаемых ящиков. Хозяин вернулся буквально через две минуты.

– Вот. – С тем же непроницаемым выражением лица он протянул ей медаль.

– Спасибо, я… – Эрика запнулась. – Спасибо большое.

Сжимая в кармане медаль, она шла по той же гравиевой дорожке и чувствовала, что Аксель смотрит ей вслед. На секунду у нее возникло желание вернуться и попросить извинения за свою бестактность, но именно в это мгновение раздался звук захлопнувшейся двери. Она повернулась – на крыльце никого не было.

Фьельбака, 1943 год

– Это трудно себе представить! Как Пер Альбин Ханссон может быть таким трусом! – Вильгот Рингхольм треснул кулаком по столу так, что рюмка с коньяком задрожала.

Его раздражала медлительность жены. Вечно так с бабами – пока сам не сделаешь, не дождешься.