Священное воинство - Джеймс Рестон

Мухи ад-Дин, появившийся на кафедре в великолепном черном одеянии (это был дар багдадского халифа), отнюдь не разочаровал высокое собрание. Прирожденный оратор, он соединил восхищение победой с духовными наставлениями победителям и подвел прочную нравственную основу под их свершения. Сам Аллах, сказал проповедник, доволен своими детьми, и обитатели рая сейчас радуются случившемуся даже больше, чем люди на земле.

«Берегитесь, — предостерег он своих слушателей, — как бы дьявол не внушил вам, что этой победой вы обязаны вашим острым саблям, быстрым коням и личной храбрости в бою. Нет, клянусь Аллахом! Победа исходит не от Силы, но от Мудрости».

Мухи ад-Дин напомнил о сакральном значении Иерусалима, о том, что пророк даже первоначально учил правоверных обращаться во время молитвы в сторону этого города, а не Мекки. Он сравнил Святой город с отбившейся от каравана верблюдицей, которая была похищена неверными и находилась у них в плену почти целый век, а теперь была возвращена домой. «Возрадуйтесь очищению этого дома, посвященного имени Аллаха», — сказал он. Проповедник указал на различия между христианской верой в Троицу и исламом, признающим лишь единого бога — Аллаха, а также напомнил о правильном для мусульман отношении к Иисусу, пророку, который при своей святости оставался только человеком. Не побоялся Мухи ад-Дин и темы возмездия: «Изгоняйте повсюду зло, очищайте всю землю от скверны, которая прогневала Аллаха. Искореняйте повсюду то, что насаждено неверными, ибо наступило время возгласить: „Отмстите за ислам! Аллах могуществен! Аллах всех подчиняет своей воле! Он усмирит неверных!“»

Закончилась проповедь панегириком Саладину: «Меченосец возмездия, защитник твоей веры, о Аллах, заступник и освободитель твоей Святой земли, великий государь, утвердивший своей властью истинную веру и изгнавший неверных, дарующий благо миру, Султан Ислама, очистивший истинный храм, повелитель правоверных».

Эта проповедь, по свидетельству слушателей, была красноречивой и веской, поэтичной и убедительной, поучительной и прекрасно построенной, и она вызвала общее восхищение.

Сорок с лишним дней продолжался печальный исход христиан из Иерусалима. У всех городских ворот эмиры руководили подсчетом полученных доходов. Возник черный рынок, и быстро распространилось взяточничество. Некоторые из христиан бежали, спускаясь на веревках со стен, других вывозили из города, спрятав среди багажа. Иные в отчаянии продавали за полцены все, что имели, лишь бы заплатить выкуп. Из церквей забирали золото и драгоценности, а священники припрятывали многое из оставшегося не для того, чтобы собрать средства на выкуп для бедняков, а чтобы удержать церковное богатство. Особенно «отличился» сам патриарх Ираклий, который изъял множество драгоценных вещей из собственной церкви. Когда по приказу патриарха со стен снимали золотое покрытие, один из помощников Саладина пожаловался своему султану на алчность духовных лиц.

«Это великое богатство. Его стоимость составит более двухсот тысяч динаров, — говорил он в сердцах. Названная им сумма вдвое превышала ту, которую Саладин должен был получить в качестве совокупного выкупа за все население города. — Ты разрешил франкам сохранить их личное имущество, но это не распространялось на имущество церковное. Не позволяй этим негодяям сохранить за собой такие сокровища!»

«Если мы их задержим, они обвинят нас в вероломном нарушении договора, — спокойно отвечал Саладин. — Пусть лучше они подчиняются букве договора, чтобы потом никто не мог упрекнуть правоверных в преступлении клятвы. Лучше пусть рассказывают другим о нашем милосердии».

Во всей этой кутерьме со взятками, сделками и разборками тысячи горожан оказались оставленными без помощи и должны были быть проданы в рабство.

Саладин, однако, оказывал готовность удовлетворить конкретные просьбы. Патриарх прямо обратился к султану с просьбой освободить еще часть бедняков без выкупа, и это позволило спасти дополнительно пятьсот человек. Православные христиане попросили разрешения остаться в городе, и Саладин согласился на это, освободив их от выкупа, с тем чтобы они платили подушную подать; они получили разрешение молиться в храме Гроба Господня, а также покупать имущество христиан, покинувших Иерусалим. Пятьсот армян были отпущены просто потому, что они были армяне, а еще тысяча — просто потому, что они были жителями Эдессы, гостями Иерусалима. Королеве Сивилле было разрешено уйти из города со всем ее двором, так же как вдове негодяя Шатийона, без всяких видимых причин. Султан сочувствовал вдовам погибших воинов и женам пленников. Он не только отпустил их на все четыре стороны, но и щедро одарил. Даже брат Саладина Мелик-аль-Адель проникся сочувствием к беженцам и обратился к Саладину с просьбой: «Государь! Я помог тебе покорить эту землю и город Иерусалим. Теперь я прошу тебя подарить мне тысячу рабов из числа иерусалимских бедняков».

Саладин удовлетворил эту просьбу, зная заранее, что брат отпустит их на волю.

Балиан хотел выиграть время, чтобы воспользоваться этими проявлениями великодушия в полной мере (ему казалось, что Саладин в душе готов отпустить на волю всех жителей города). Но милости закончились после того, как поймали одного глупца, который пытался вынести из города золотые монеты, спрятанные в винном кувшине. Его задержал стражник у выхода из города, но не потому, что заподозрил обман, а просто из чувства возмущения пьяницами. «Из-за этого вина Аллах и решил освободить город от христиан!» — заявил он.

Наконец число бедняков, подлежащих обращению в рабство, сократилось до восьми тысяч. Балиан и патриарх предлагали себя в заложники в обмен на их свободу, но Саладин на это не согласился. Он заявил: «Я не могу держать в плену двоих вместо восьми тысяч». Вопрос был исчерпан.

Среди пленных горожан особый интерес у арабов вызывали женщины. Одному арабскому сочинителю, Имад ад-Дину, вопли и рыдания пленниц казались даже забавными, потому что всех европейских женщин он считал шлюхами, жаждущими плотских наслаждений. По его словам, все они «спесивы и нечисты плотью, накрашены и намазаны, снедаемы сладострастием и сами возбуждают его, томны и соблазнительны, розоволицы, с блестящими глазами и пронзительным голосом… И все они сейчас жалки и глупы… Они приравнивают то, что скрыто у них между ног, к сакральным жертвоприношениям». Этот автор нарисовал впечатляющую картину судьбы женщин, обреченных стать рабынями арабов: «Сколько женщин, которых оберегали, было обесчещено; скольких властительниц поработили; скольких девушек заставили насильно отдаться мужчинам; сколькие из тех, кого прятали от посторонних глаз, стали чьей-то добычей; сколько важных женщин сделались посмешищем; сколько живших в роскоши должны были выполнять тяжелую работу; скольким непокорным пришлось смириться, а счастливым — рыдать! Сколько знатных мужчин взяли их в наложницы; сколько страстных и жаждущих утолили благодаря этим женщинам свою страсть; скольких знатных дам продали за бесценок; скольких гордых унизили; скольких разлучили с близкими; скольких, привыкших жить во дворцах, лишили всего!»

Действительно, сколько их было! Можно подумать, что мусульмане выбрали предметом своей мести лишь женщин-христианок.

Поскольку беженцев было очень много, из них составили три поезда. В первых двух главную роль играли храмовники и госпитальеры, за которыми бдительно следили мусульманские воины. Сзади ехали Балиан и патриарх, увозивший церковное имущество. Саладин назначил для охраны каждой группы по пятьдесят всадников. Беженцев сопровождали до границы Триполитанского графства, по дороге, ведущей к Тиру. После того как мусульманская охрана ускакала обратно в Иерусалим, на беженцев напали грабители, отобрав у них все, что было с собой.

Когда весть о падении Иерусалима достигла Европы, там сочинили песню — плач по этому городу, в которой вспоминали сюжеты из Книги Бытия (30:1–2) и Плача Иеремии (1:1): «Снова оплакивает Рахиль свое горе. Храм разрушен, и город, некогда многолюдный, заброшен».

Образцовое поведение воинов Саладина при взятии Иерусалима в 1187 г. (особенно по контрасту с тем, что учинили там ранее крестоносцы) снискало султану славу мудрого правителя. Благодаря защите храма Святого Гроба Господня и других христианских святынь его веротерпимость вошла в историю. На его действия многие смотрели как на образец поведения, достойного мусульманина. Благодаря милосердию и великодушию по отношению к врагам за Саладином на века утвердилась репутация человека благородного и мудрого.

Глава 11

ДОМ ДАВИДА

Большая война 1187 г. выглядит просто как столкновение между двумя религиями, как борьба между идеями всемогущего единого Аллаха мусульман и Пресвятой Троицы христианства, между почитателями Голгофы и скалы, с которой Мухаммед совершил ночное путешествие на небеса, между прихожанами храма Гроба Господня и молельщиками из мечети Аль-Акса.