Особенности национальной милиции - Михаил Серегин

Венька согласно кивнул, и все пошли к складу. Там неудачник дядя Саня, всю жизнь проработавший в органах и ушедший в отставку в чине сержанта, теперь, доживая свой век, подрабатывал в родной милиции кладовщиком, озверев от бедного существования и необходимости собачиться с начальством.

– Дядь Сань, нам бы мишени, – попросил Кулапудов, – Мочилов приказал.

– Мишени им, – ворчливо сказал кладовщик и двинулся, прихрамывая на одну ногу, внутрь склада.

Долгая работа в органах привела к тому, что на дяде Сане практически живого места не осталось. Следы от пуль, колотых и резаных ран художественно изрисовывали его тело, свидетельствуя о героическом прошлом. В прежние времена сержанту очень хотелось продвинуться по служебной лестнице. Уж до чего обидно было, когда его ровесники, а затем и коллеги младше возрастом, получали чин за чином, а он сидел все на ставке младшего командного состава и потихоньку завидовал.

Что поделать, коли природа не наградила дядю Саню прозорливым умом сыщика. Конан Дойль о нем не написал бы. И тогда сержант решил взять свое храбростью: бросался в самые рискованные предприятия, не жалея собственной шкуры, старался втереться в доверие преступного мира, посещая сомнительные тусовки, клубы геев и педофилов, переодеваясь порою проституткой. Подобная инициатива отрицательно сказывалась как на здоровье дяди Сани, ставшего постоянным клиентом травматологов, так и на сыскном деле. Не лишенные способности логического мышления преступники каким-то непостижимым образом вычисляли старательного мента, знали его в лицо, здоровались на улице днем, а по вечерам учили уму-разуму, но не до смерти. Дядя Саня был им удобен. Как только он появлялся на горизонте, братва понимала, что ими заинтересовались ребята из угро, и временно поджимала хвост.

– Мишени им, – выказывал недовольство дядя Саня, больше по привычке, нежели из недовольства. – Зачем вам мишени-то?

– Так, дядя Сань, захват преступников отрабатывать будем, – говорил за всех Венька.

– А что ж преподаватель с вами не пришел?

– Да мы одни, дядь Сань.

– Одни? – Живые искорки промелькнули в глазах кладовщика, предвещая что-то недоброе. – Как же вы так одни-то, без инструктора? Непорядок это.

Дядя Саня не в пример обычного услужливо засуетился, стараясь показать свое расположение к курсантам.

– Эх, ребятки, у меня есть такие мишеньки, закачаетесь, – масленым голосом говорил он.

– А много? – поинтересовался Дирол, жадно сверкнув глазами.

– Завались.

Все оживились в ожидании чего-то необычного.

– Только без преподавательского состава мне их отдавать не разрешается.

– Так, дядя Сань, с согласия ж Мочилова, – требовательно сказал Кулапудов.

– Ничего не знаю, – отрезал старичок, отвернувшись от курсантов и с деланым равнодушием навешивая амбарный замок на дверь.

Казалось, мишени уплывали от ребят на неопределенно долгий срок. Когда еще Венька сбегает к начальству, упросит их приструнить кладовщика. А время идет. Как раз к этому моменту подошли Леха с Федором.

На Феде чувствовалась печать злого рока: убитый его вид был печально-похоронный, словно заранее Ганга тренировал его к собственной кончине. Парень шел, почесывая сочные, большие волдыри, пассивно ведомый Пешкодраловым за ручку. Ему было все равно: на учения – так на учения; ловить преступников – так ловить преступников; ложиться и умирать – так умирать. С момента утери целительного средства Федя крепко призадумался и понял одну простую истину: все суета и томление духа. Вероятно, эту фразу кто-то до него сочинил, но Федор искренне верил в собственную гениальность, а потому проявлял безответственную безучастность к общему делу.

– Я его привел, – довольно доложил Леха. – А чего это вы такие пасмурные?

– Да вот, мишени не дают, – посетовал Зубоскалин. – Говорят, без Пешкодралова никак нельзя.

– Да? – озадачился Леха. – Ну так вот он я.

Пришлось объяснять, кто еще, помимо Пешкодралова, требуется дяде Сане. Леха слушал внимательно, стараясь вникнуть, а Ганга же преступно халатно рассматривал природу, причем стараясь вобрать в себя всю прелесть земного мира перед близкой кончиной.

– Где сказано, что кладовщик должен следить за вещами именно на складе? – проводив взглядом бабочку, философски заметил Федя.

Ничего особенного Ганга сказать этим не собирался, но почему-то Утконесовы радостно ткнули его в плечо, одновременно с обеих сторон, а кладовщик довольно хмыкнул в седеющие усы. Естественно, именно этих слов он так долго добивался от ребят (или каких-нибудь похожих): хотелось тряхнуть стариной и ринуться в бой, пусть даже воображаемый. Дело оставалось за малым – дождаться, когда курсанты начнут упрашивать дядю Саню пойти с ними, немного поломаться для проформы и с чистой совестью отправиться на стрельбище.

Дядя Саня так и сделал. Отказывался он недолго, ровно столько, сколько требовали того приличия и положение человека более опытного.

А потом все отправились в район воображаемых боевых действий.

Надо сказать, район этот отличался тем, что располагался совсем недалеко от оживленной части города, но отличался безлюдностью и запустением. Сей факт возник не случайно, а в силу весьма закономерных причин. Дело в том, что город, в котором жили наши герои, располагался у подножия то ли высокого холма, то ли доисторического кургана, охватывая его подковой. Вершину холма венчала шапка редкого леса, кудрявясь, как на голове исполинского великана, а внизу петляли улочки. С вершины этого холма можно было спуститься практически в любую точку города, как на центральные улицы, так и на окраину. Именно там, среди кривых, зачахших от выхлопных газов деревьев предшественник полковника Подтяжкина сообразил соорудить стрельбище.

Характерной особенностью стрельбища являлось то, что оно смахивало на обычную поляну. Просто очень сильно смахивало. Если мимо проходил посторонний прохожий, не знакомый с топографией данной местности, он так и думал, поскольку, кроме неизвестно для какой надобности построенного старого сарайчика, на стрельбище ничего не было. Поначалу пытались там поставить металлические фигурки людей с уменьшающимися к району сердца кругами, но неповторимый менталитет русского народа не позволял ему спокойно проходить мимо неохраняемого объекта, давая команду на генном уровне взять то, что плохо лежит. Железные люди со следами от огнестрельных ранений исчезали один за одним, неизменно оказываясь у пункта приемки цветметалла. Ситуация пугала своей предсказуемостью: предшественник полковника Подтяжкина без труда сообразил, что мишеням делает ноги многоликий российский народ, который весь к ответственности не привлечешь. Выход оставался один, простой, но трудоемкий. Руководителем школы приказано было жалкие остатки собственности вуза выкопать и перенести на склад, после чего мишени так и катались на спинах бедных курсантов: перед учениями вверх, на стрельбище, после – с горки, домой.

Ко времени вступления в должность руководителя школы полковника Подтяжкина стрельбище представляло собой обширную поляну с затесавшимся на нем ветхим домиком. Именно туда принесли курсанты предполагаемых преступников. Преступники состояли как из недоворованных железных мишеней образца правления предшественника полковника, так и из простых мешков с песком. От чего из перечисленного ребята должны были «закачаться», они так и не поняли, но уточнять у дяди Сани не стали.

Занимая лидирующую позицию во время продвижения к стрельбищу, то есть шествуя впереди, дядя Саня прокладывал дорогу с серьезно-сосредоточенным лицом, поминутно оглядываясь по сторонам в ожидании слежки преступного элемента за действиями правоохранительных органов. Коварство воров в законе дядя Саня знал не понаслышке, а потому постоянно был начеку и ожидал от них всего, даже самого худшего. Немного не доходя до пункта назначения, кладовщик остановился и поднял руку вверх, давая понять остальным, чтобы они последовали его примеру. Не было произнесено ни одного слова, ни одно лишнее движение не нарушило тишины. Ребята тоже на всякий случай притихли и стали ждать дальнейших распоряжений.

Только ставший жутко несознательным Ганга нисколько не поддавался общему напряженному настроению, пригнувшись к траве, ловил кузнечиков, спустив железную мишень с плеча на землю.

Дядя Саня знаком подозвал всех к себе, доставая из нагрудного кармана какие-то тюбики.

– Маскировка – наипервейшее из умений, которые должен знать человек нашей профессии, – понизив голос до шепота, сказал он. – Эффект неожиданности порою один может привести дело к благополучному завершению, а это значит, оперативный работник обязан время от времени сливаться с окружающей обстановкой. Здесь, – он указал на тюбики, – то, что позволит нам подойти к малине незамеченными.