Все засмеялись, а Гитлер заплакал. Публицистика - Андрей Агафонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Святее Папы
Ранней весной этого года Ходорковский наведался в Кремль и между делом сообщил, что хотел бы немножко поспонсировать «Яблоко». Если можно. Ему сказали: «Можно». Тогда он заявил, что и СПС хотел бы помочь деньгами. В Кремле удивились, поморщились: «Им что, Чубайса мало?», но опять разрешили. А приятель Ходорковского решил помочь коммунистам, поскольку всегда им помогал. Hу, как-то легче решать вопросы так, как их решают все, когда у тебя есть те же механизмы, которые есть у всех. У всех, кому надо, имеется в виду. Однако такая вот тенденция помогать оппозиционным как на подбор партиям уже походила на политическую борьбу. Hе то чтобы это и впрямь была политическая борьба, но где-нибудь «там», в райкоме… то есть в Вашингтоне… ее вполне могли так и расценить. Позвонить и спросить: «Товарищи, а что это у вас в низовой организации происходит? Расколы какие-то, групповщина, меньшевистское сектантство…» Ведь могли спросить? Могли. Доброжелатели Ходорковского сейчас говорят, что Миша поступил не по понятиям. Потому как в начале своего правления главный, который Путин, собрал всех олигархов вместе и сообщил им новые правила игры: он не лезет в их бизнес, они не лезут в политику. И все под этим подписались. Так? Так. Как злодей Доренко формулирует: «Задвигая Ходорковского, система самоочищается и консолидируется. Ведь не разрулил Ходор, недоучел Ходор, не поклонился кому надо? А почему? Оборзел Ходор? Решил, что, кроме него, нет никого?» Сам-то Ходор иначе объясняет свое вызывающее поведение (он ведь еще и президенту в феврале нахамил, публично объявил, что в стране есть коррупция, что ее много, что за взятки отдают компании, как раньше отдавали) – я, мол, согласен с тем, что бизнес не должен лезть в политику. Hо я-то как частный и честный гражданин почему не имею права поддерживать тех или других? Чем я хуже слесаря Сидорова?
У хороших мальчиков трясутся поджилки
Это, конечно, тоже лукавство. Свобода волеизъявления, ах-ах. Пригласив с собой в воздушный круиз иностранную журналистку, Ходорковский берет газету, читает ее и с негодованием отбрасывает в сторону с возгласом: «Он (Путин то есть) опять нарушил Конституцию!» О чем журналистка честно и пишет в своем отчете, создавая невольный контраст между законопослушным и прозрачным Ходорковским и злостным нарушителем Конституции Путиным. Если исходить из того, что Ходорковский «олигарх, а не олигофрен», то нарушение Конституции гарантом этой Конституции – никак не повод для возмущения или даже удивления. Все же все прекрасно понимают. Особенно сейчас, после ареста борца с коррупцией Ходорковского. Hо предпочитают делать вид, будто лучшее, конечно, впереди – говорят, например, об угрозе тоталитаризма, фашизма. Осторожно говорят, выбирая выражения. О возможном наступлении диктатуры, об угрозе полицейского государства. Как будто все это не есть наша актуальная реальность. Как будто «равноудаленность олигархов» и «невмешательство бизнеса в политику» хоть одну секунду было чем-то еще – ну то есть хотя бы направлением, – кроме лозунга, прикрывающего банальное мочилово за крантик. Как будто нынешний строй не является тоталитарным, а нынешний президент – самым настоящим диктатором нацистского типа. Фашистом, для простоты понимания. Если бы не эта пресловутая осторожность, которой и славился Ходорковский до сих пор, не сидеть бы ему нынче в СИЗО. Если бы нашлись люди, которые называют все своими именами, и сказали: «Ребята, а царь-то ненастоящий! Мы не такого выбирали! А давайте-ка его скинем!» – и если бы этих людей было много… А их и сейчас нет – ни одного в границах РФ. Hо вот один сейчас может появиться. Вывернувшись из-под топящего его груза «самой большой и прозрачной компании», Ходорковский остался один на один с Путиным – уже изрядно нервничающим, уже косящим и запинающимся Путиным, который вдруг четко осознал, что по выходе из Матросской Тишины МБХ не будет ничего прощать. И сесть за стол переговоров с тем, кого ты уже пристроил на нары, – может не получиться. В конце концов, Путин – это не Отари Квантришвили, чтобы так уж его бояться.
Vo pole bereza
«Он прошел самый громкий и кровавый путь, он любит темные и кровавые углы экономики, то, что он наделал в 90-е годы, будет числиться среди самых темных периодов русской истории».
«Это Моцарт. Человек невероятно талантливый. Время, ситуация в стране сделали его таким, каков он есть. Люди для него не главное. Он выбрасывает их. Идея создания империи – вот что сидело у него в мозжечке».
«Он – апофеоз мерзости на государственном уровне: этому представителю небольшой клики, оказавшейся у власти, мало просто воровать – ему надо, чтобы все видели, что он ворует безнаказанно».
«СНГ дышит на ладан, и он, безусловно, со своей энергией является последним цементирующим фактором этой почти умершей системы».
«Вся его логика ложная и ущербная».
«Надеяться на то, что он отдаст деньги таким образом, чтобы у него их украли, – это из области смешного. Он все-таки не мальчик и не позволит просто так украсть свои деньги».
«Белосельцев удивился его сходству с большой чернявой белкой. Его узкий череп покрывал линялый, с плешинами волос, узкие плечи переходили в длинные подвижные руки, удерживающие какой-то плод, то ли крупный орех, то ли сморщенный гриб, большие резцы в ощеренном рту были готовы грызть и точить, а выпуклые черно-вишневые, почти без белков глаза смотрели настороженно и часто мигали… Из суетливой белки превратился в малинового пятнистого осьминога с фиолетовыми выпученными глазами. Сидел, мелко сотрясаясь, переваривая чернильные яды. Из жестокого моллюска снова превратился в злую рассерженную белку».
«Он был гением. При всей его безалаберности и разгильдяйстве он безошибочно ощущал потребность в том или ином контакте, никогда не прибегал к лобовым методам и всегда мог с удивительной скоростью превратить хаотический перебор телефонных номеров в четкую последовательность действий, направленных на достижение цели… Его, будто состоявшего из одних только острых углов и зигзагов, геометрический образ круга всегда пленял своим законченным совершенством. Он видел в круге альфу и омегу всего сущего, змею, пожирающую собственный хвост, сплющенную спираль мирового развития, незримую границу воздушной волны в первые секунды после взрыва. Самые удачные его идеи неизменно были связаны с кругом…»
«Экран стал покрываться квадратиками с фрагментами цветного рисунка, как будто кто-то собирал головоломку. Через несколько секунд Татарский увидел знакомое лицо, в котором чернело несколько недосчитанных дыр, – его особенно поразила сумасшедшая радость, которой сиял правый, уже посчитанный глаз.
– На лыжах катается, сука, – сказал Морковин, – а мы тут с тобой пылью дышим».
«А кто это?»
Среди авторов этих высказываний людей случайных или неизвестных нет. Вот они, в алфавитном порядке: Юлий Дубов, генеральный директор ЛогоВАЗа (роман «Большая пайка»). Александр Лебедь (дважды). Владимир Машков (исполнитель роли Платона Маковского в фильме «Олигарх», снятом по книге «Большая пайка»). Виктор Пелевин (роман «Generation П»). Александр Проханов (роман «Господин Гексоген»). Владимир Путин (президент России, прототип Избранника в романе «Господин Гексоген»). Пол Хлебников, американский журналист русского происхождения, автор книги «Крестный отец Кремля». Анатолий Чубайс (глава РАО ЕЭС). Григорий Явлинский (партия «Яблоко»).
И все они говорят об одном и том же человеке.
О нем говорят. О нем пишут. О нем сочиняют романы (как лучшие, так и худшие романисты эпохи) и снимают фильмы. Его сравнивают с князем Андреем Курбским и Александром Герценом, с Троцким и самим дьяволом. Про него сочиняют анекдоты. В России не найти, наверное, более-менее известного человека, который не счел бы своим долгом хоть однажды (а то и дважды, и трижды – как Лебедь, Путин и многие другие) поднапрячься и сформулировать свое мнение о нем да и выдать это мнение в ноосферу.
Вот и я решил поучаствовать.
Не к ночи будь помянут
Пытаюсь вспомнить, когда я впервые увидел Березовского, что тогда чувствовал, что думал? Вот он, самый главный демон? Помню, что был поздний вечер, шли «Итоги» с Киселевым, и вдруг ведущий объявил Березовского, немыслимого тогда на НТВ да и вообще мало мелькавшего по телевизору. Поразила манера его разговора – быстро, но не взахлеб, слова катились, дробные, сухие, отрывистые, повторы вводили в транс, меня повело в сон – и последнее, что я тогда запомнил, были какие-то странно угловатые его очертания, будто не приземистый толстенький человечек расположился в студии, в обычном костюмчике за пару тысяч долларов, а некто не то в хвостатом фраке, не то и вовсе в плаще, черном, с черным подбоем. Оле Лукойе щелкнул рычажком, черный зонт распахнулся надо мной, и все померкло.
