Русский путь. Вектор, программа, враги - Сергей Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо сказать, что с начала перестройки поношения в адрес «люмпенов», «паразитов» и «лодырей» и всей «генетически бедной» расы трудящихся стали сопровождаться лестью в адрес интеллигенции. Это было наивно и противно. Шестидесятники начали разжигать в интеллигенции самую примитивную ревность: ей, мол, недоплачивают. Все привилегии и оклады забрала себе номенклатура! Допустим, что так, но ведь интеллигенция, поддержав «рыночную реформу», лишь ухудшила свое материальное положение.
В.В. Радаев и О.И. Шкаратан писали в 1990 г.: «Нельзя добиться устойчивого успеха с помощью полукрепостного труда там, где нужны гибкие, динамичные формы организации производства. Основная движущая сила “компьютерной революции” – ученые, инженеры, предприниматели, управляющие, т. е. технократическая элита. Но многое ли могут сделать люди с дипломами об университетском образовании в стране, где они задавлены службой и бытовой неустроенностью, уравнены по зарплате с работниками средней и низкой квалификации, где им постоянно указывается их место (а место это далеко не самое почетное)?» [29].
Вот как, например, академик Д.С. Лихачев соболезнует русской интеллигенции, якобы ставшей жертвой большевиков: «Миллионы истинных интеллигентов, истинных патриотов своей Родины были изгнаны из России, репрессированы, уничтожены, унижены…» [102, с. 228].
Да, когда-то, кем-то и как-то были унижены все до одного истинные интеллигенты даже без всякой диктатуры пролетариата. Но ведь это в утверждении Д.С. Лихачева сцеплено с понятием «уничтожены». Соедини число погибших с числом «униженных» – и на него распространится ощущение огромности. Выходит, миллионы были уничтожены…
А раз после 1917 г. элитарная интеллигенция была якобы «изгнана, репрессирована, уничтожена», то без нее никакой культуры быть не может – так, образованщина. Из этого следовало, что советское общество изначально было контркультурным, жалеть о нем нечего, и разрушение СССР – благо. С.С. Аверинцев так квалифицирует образованную в СССР интеллигенцию: «Нельзя сказать, что среди этой новой получившейся среды, новосозданной среды научных работников и работников умственного труда, совсем не оказалось людей с задатками интеллигентов. Мы знаем, что оказались. Но… единицы» («Независимая газета», 03.01.1992.).
Академик Д.С. Лихачев усиливает это суждение: «В двадцатые годы, в годы “диктатуры пролетариата”, роль и значение интеллигенции всячески принижались. В лучшем случае ее представители могли считаться попутчиками, в худшем – врагами… Год от года в стране падал уровень культуры. Самые маленькие ставки – у работников культуры» [102, с. 228][25].
Но здесь для нас главное в утверждении Д.С. Лихачева, будто при советском строе «год от года в стране падал уровень культуры». Что он под этим понимает, каковы его критерии оценки этого уровня в динамике? Превращение страны, в которой 75 % населения было неграмотным, в самую читающую в мире страну – это падение или повышение уровня культуры? Для Д.С. Лихачева, судя по контексту его рассуждений, всеобщее образование несущественно, ибо оно означает изменение в жизни массы, а для него важна только жизнь элиты. Причем и в ее-то жизни упор у него делается на баланс «жалованья и унижений». Возможность для огромной массы людей приобщиться к творческой работе в качестве интеллигенции не считается у него культурной ценностью.
Таково отношение к «генетически богатой» расе интеллектуалов. А вспомним, что пишет о потерявших работу сельских жителях уже в 2010 г. Лев Любимов, заместитель научного руководителя Высшей школы экономики – «мозгового центра» реформы: «Одно делать нужно немедленно – изымать детей из семей этих “безработных” и растить их в интернатах (которые, конечно, нужно построить), чтобы сформировать у них навыки цивилизованной жизни»
[72]. Да ведь это объявление войны! Такой привет от «демократической интеллигенции» русскому крестьянству не скоро забудется.
Поток таких рассуждений омывает разум страдающих от стресса жителей России.
Отметим, что Д.С. Лихачев противопоставляет интеллигенцию советскому государству вскользь, представляя интеллигентов не как борцов, а как покорную жертву государства как антикультурной силы. К концу перестройки всякая политкорректность была отброшена. Мало того, интеллигенцию поднимают на уровень Давида, готового повергнуть Голиафа, причем Голиафом представляется уже не СССР, а любое российское государство. Известный политолог, близкий к власти, Г. Павловский так рассуждает о «его народе», интеллигенции:
«Русская интеллигенция вся – инакомыслящая: инженеры, поэты, жиды. Ее не обольстишь идеей национального (великорусского) государства… Она не вошла в новую историческую общность советских людей. И в сверхновую общность “республиканских великоруссов” едва ли поместится… Поколение-два, и мы развалим любое государство на этой земле, которое попытается вновь наступить сапогом на лицо человека.
Русский интеллигент является носителем суверенитета, который не ужился ни с одной из моделей российской государственности, разрушив их одну за другой… Великий немецкий философ Карл Ясперс прямо писал о праве меньшинства на гражданскую войну, когда власть вступает в нечестивый союз с другой частью народа – даже большинством его – пытаясь навязать самой конструкции государства неприемлемый либеральному меньшинству и направленный против него религиозный или политический образ…
Что касается моего народа – русской интеллигенции, а она такой же точно народ, как шахтеры, – ей следует избежать главной ошибки прошлой гражданской войны – блока с побеждающей силой. Не являясь самостоятельной политической силой, русская либеральная интеллигенция есть сила суверенная – ей некому передоверить свою судьбу суверенного народа» [123].
Поход против равенства
Идеология социального расизма, к которой примкнула группа виднейших гуманитариев и обществоведов позднего СССР, сразу сказалась на политической практике. Уже в 1990 г. эксперты М. Горбачева строили прогноз успеха реформы на том, что основная масса ее противников – люди более пожилые и с более низким уровнем образования. Идеологическая машина сосредоточила усилия на расколе поколений и разжигании конфликта между «образованным классом» и «простонародьем». Иногда прямо говорилось, что молодые образованные когорты возьмут верх над массой и в символической, и в организационной сферах.
Фактически они разжигали холодную гражданскую войну так же, как разожгли этническое насилие на Кавказе.
Перед выборами 1993 г. выступил по телевидению Ю. Левада, директор ВЦИОМ. Он успокаивает ведущего: непримиримых противников режима всего 20 % населения (30 млн), но вы не беспокойтесь – это люди в основном пожилые, без высшего образования, им трудно организоваться. Дескать, подавить их сторонникам режима, людям молодым, энергичным и уже захватившим большие деньги, труда не составит. Какой разрыв элитарной интеллигенции с извечной моралью! Он трагичен и для народа, и для самой элиты – она саморазрушалась на глазах.
Вот что пишут ведущие социологи уже в 2005 г.: «Среди сторонников перестройки выделяются такие социально-профессиональные группы, как гуманитарная и творческая интеллигенция, студенты, мелкие и средние предприниматели, в меньшей степени инженерно-техническая интеллигенция и военнослужащие. Среди противников – в основном представители малоактивных слоев населения, малоквалифицированные, малообразованные, живущие преимущественно в сельской местности и просто пожилые люди, для которых перестройка означала разрушение их привычного мира (пенсионеры, жители сел, рабочие)» [32].
Но социологи совершают методологическую ошибку: ведь вес ответов от разных возрастных групп различен. Они пишут: «Сторонников несоциалистического пути развития больше среди молодежи, приверженцев социализма – в старших возрастных группах. Так, опрос выявил 50 % сторонников несоциалистического пути в группе 18– 25-летних россиян и 28 % – среди опрошенных старше 60 лет. В то же время сторонников социалистического варианта в молодой возрастной группе насчитывается 19 %, а в старшей группе – 77 %» [32].
Надо же учесть, что «18—25-летние россияне» уже не видели советского жизнеустройства, а вся идеологическая машина с рождения создает в их сознании негативный образ советского строя. С другой стороны, те, кому было во время перестройки 40 лет, могут сравнивать оба типа общественного бытия. Их мнение основано на эмпирическом знании. Но большинству из них (77 %) не дают трибуны для диалога с «детьми», а сообщество обществоведов не берет на себя функцию передачи объективного знания молодому поколению.
Рассмотрим важную сторону перестройки и реформы: разрушение трудовой мотивации и внедрение в массовое сознание неудовлетворенных потребностей. Успешная реализация этих проектов была важной предпосылкой для проведения и экономической реформы (прежде всего приватизации), и ликвидации СССР, и демонтажа советской социальной системы. В дальнейшем, однако, оказалось, что массовое сознание при такой обработке было настолько деформировано, что декларированные реформаторами планы построения на пепелище советской системы нового общества («цивилизованного рынка») стали нереализуемы. Разумеется, не только по этой причине, но и она очень существенна.