Сезон свинцовых туч - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты лежи уж, не дергайся, – сказал ему Светлов. – Буду приходить, держать тебя в курсе. Твои знания, приятель, еще потребуются, так что не отчаивайся – работаем вместе. Ну, будь здоров, привет медсестричке.
На следующий день журналист Теренс Уайт опять подловил его в баре, подъехал с обворожительной улыбкой, как к старому знакомому. Кружка эля – было все, что Вадим мог себе позволить. Перед журналистом подобные ограничения не стояли, он был птицей вольной, даже за руль мог сесть подшофе. Вновь завел пластинку – просил интервью, обещал две тысячи долларов за час работы. Официально доллар стоил 63 копейки – так повелел Госбанк СССР. На самом деле это ничего не значило. На черном рынке за две тысячи можно было получить целое состояние в рублях. Или такой тюремный срок, что небо с овчинку покажется. А за крупную сумму – и высшую меру. Операции с валютой для граждан были запрещены. Разрешалось лишь пользоваться ограниченной суммой в турпоездках и командировках. Вадим вежливо отверг заманчивое предложение. Журналист опять уселся на любимого конька. Тема тотального дефицита в стране победившего социализма его особенно волновала.
«Вадим, здесь не надо быть экспертом-экономистом! – горячился американец. – Откуда в вашей стране могут взяться товары с мирового рынка? Я говорю о масштабах, способных удовлетворить спрос всего населения. У вас в СССР монополия внешней торговли – работает лишь одно неповоротливое министерство; а в западном мире любая фирма, получив соответствующую лицензию, может заниматься внешнеторговой деятельностью – лишь бы соблюдала правила и не нарушала закон!»
Еще через день на горизонте возникла новая парочка. На этот раз семья, во всяком случае, так эти двое представились. Вадим сменил шумный «Эль-Кихот» на тихое заведение «Каса Моно», расположенное севернее по улице. На возвышении в тени вьющихся растений стояли столики, приглушенно гудели вентиляторы. Здесь было уютно и кормили сносно. Стройная шатенка поднималась перед ним по лестнице и вдруг споткнулась, стала падать. Спутник не успел помочь своей даме, Вадим среагировал первым – перехватил за талию, подставил плечо. Шатенка охнула, рассыпалась в благодарностях на английском языке. У нее была осиная талия, кожа источала приятный аромат парфюма. Вадим уверил, что все в порядке, никаких неудобств, он просто вовремя оказался рядом. «Даже слишком вовремя – и слишком рядом», – промелькнула занимательная мысль. Продолжение последовало – кто бы сомневался. Вадим поедал рулет из коки, фаршированный мясом и вареными яйцами, поглядывал в меню, чтобы заказать кофе и десерт, гадал, что означают слова «Тамалес», «пастелито», «эмпанадас». В меню значилось, что это деликатесы с начинкой. Подошел мужчина, спутник той самой неловкой особы – они сидели где-то рядом, за лианами. Мужчине было за сорок, представительный, хорошо одетый, настоящий англосакс. Образ портили волосы, вернее, их удручающая нехватка.
– Прошу прощения, мистер, – произнес он с любезной улыбкой, – хотелось бы еще раз поблагодарить за услугу, оказанную вами Уолли. Уолли – это моя жена, а вы не дали ей упасть с лестницы, помните? На самом деле все серьезно, несколько лет назад Уолли ломала ногу, кость срослась, она не хромает, но врачи предупредили, что следует проявлять осторожность. Мы с Уолли думаем, что вы ее спасли от чего-то крайне неприятного. Мы у вас в долгу, мистер.
– Разрешите списать с вас этот долг? – улыбнулся Вадим. – Никаких проблем, мистер, правда. Я уже забыл об этом.
– И все же мы чувствуем себя обязанными, – настаивал незнакомец. – Присоединяйтесь к нашему столику, угостим вас пивом. Вам же не сложно перенести к нам свою тарелку? Генри, – протянул он руку. – Генри Кларк, супруг этой неловкой и где-то легкомысленной особы. Работаю в посольстве Соединенных Штатов – по хозяйственной, так сказать, линии. Если конкретнее, занимаюсь снабжением оргтехникой и установкой линий связи.
Светлов ответил на рукопожатие и тоже представился. Брови собеседника удивленно поползли вверх. Он был неплохим актером.
– Вы русский? Надо же, какая неожиданность, а ведь ни за что не подумаешь… Прошу вас, присоединяйтесь к нам, мы будем очень рады.
Вадим для приличия помялся. Американец настаивал. Он чувствовал себя крайне обязанным. Неужели господин из Советского Союза не выпьет пару бутылок пива, которое в этой части света неплохое? Он угощает. Или господину из СССР есть чего бояться? Бояться было нечего, о чем майор и сообщил. Переезд не занял много времени. Призывно улыбалась Уолли Кларк – далеко не девушка, но весьма привлекательная. Она забавно щурилась, когда улыбалась, и на щечке возникала аппетитная ямочка. Уолли была на несколько лет моложе мужа. Генри подозвал официанта, сделал заказ. Тот ушел, вернулся с горкой запотевшего баночного пива, начал разливать в долговязые бокалы. Десерты с начинками становились неактуальны. «Не спиться бы», – мелькнула у Вадима не такая уж шуточная мысль.
– Нужно уничтожать это пиво очень быстро, – бормотал Генри, – пока оно не закипело на этой адской жаре. Теплое пиво, извиняюсь за выражение, это конская моча… За ваше здоровье, Вадим. Ну и за твое, Уолли, тоже…
Зазвенели, смыкаясь, бокалы, засмеялась шатенка. Но от внимания не укрылось, как Генри быстро посмотрел по сторонам. Тоже чего-то боится? Странное дело. Чего здесь может опасаться агент ЦРУ под прикрытием дипмиссии? Министерства национальной безопасности Гвадалара? С каких пор такие пустяки беспокоят янки?
– А вы правда русский? – сделала большие глаза Уолли. – Как интересно, я никогда так близко не сидела с русскими. У вас такое благозвучное французское имя…
Генри засмеялся. Вадим источал вежливые улыбки, тянул густое темное пиво, которое здесь называли почему-то эль, поначалу отмалчивался или односложно отвечал. Американцы вели себя непринужденно, чавкали, пили пиво большими глотками. Генри откинулся на спинку стула, закурил, забросил руку за спинку. Эти «граждане мира» в любой точке планеты чувствовали себя как дома. Беспокойство в глазах собеседника больше не появлялось.
– Я говорила тебе, Генри, – с хитроватой улыбкой сказала шатенка. В отличие от мужа, она могла бы похвастаться копной ухоженных волос с золотистым отливом. – Русские очень скованны, и из них слова не вытянешь. Мне кажется, это их национальная особенность, хотя могу ошибаться… Ты считаешь, это приобретенный инстинкт?
– Я считаю, что все в комплексе, – с важным видом кивнул Генри. – Внешние обстоятельства накладываются на менталитет… ну и все такое. Вы немного напряжены, Вадим. Уверяю вас, это лишнее. Мы просто сидим – непринужденно и ни к чему не обязывающе. И действительно мы вам очень благодарны. Как вам, кстати, эль? Неплохой, правда? В этой стране в него ухитряются добавлять специи, иначе они не могут. Не удивлюсь, если скоро начнут перчить питьевую воду…
Уолли непринужденно смеялась, откидывала непокорные пряди, сползающие на лоб. Американцы вели себя легко и просто. Они являлись супругами, по крайней мере, жили вместе – уж на это наблюдательности хватало. О работе говорили немного. Уолли спросила, чем он занимается в посольстве, – получила стандартный ответ про развитие экономических связей и осталась им вполне довольной. Проживает в Москве, холост, детей нет – и больше эту тему не затрагивали. Генри занимается коммуникациями, неплохо разбирается в электронно-вычислительных машинах, которые, по его глубокому убеждению, скоро перевернут мир. Уолли помогает в работе, вместе учились в Массачусетском технологическом университете, где, собственно, и познакомились. Оба родом из упомянутого штата, женаты девять лет, детей бог тоже не дал. Но жизнью вполне довольны, у Уолли еще будет время забеременеть. Потом болтали на отвлеченные темы – американцы просили рассказать про Москву, о том, как идет подготовка к ХХII Олимпийским играм, до которых осталось меньше полутора лет. Слушали с живым интересом, но часто перебивали, что, видимо, являлось национальной особенностью. Они уже почти два года в Гвадаларе, живут в маленьком бунгало на территории посольства, остро переживают за судьбу страны. Говорили на разные темы, кроме политики. Жизнь на Западе тоже не расхваливали – везде свои
