Танцующая на волнах - Анна Данилова

…Мысли снова вернулись к дуэли. Она старалась вспомнить, откуда изначально взялась эта мысль. Да, такое время от времени случалось с ней – внезапный прилив сил, когда чувствуешь в себе столько энергии, что, кажется, все сможешь, что все решаемо и что нет ничего такого, с чем бы ты не смогла справиться. Это как наваждение, как нечто сверхъестественное, что не поддается реальному объяснению. Примерно в таком же состоянии она и была в тот день, когда предложила своей подруге и одновременно сопернице, Жене, дуэль. Возможно, мысли о дуэли связывались у нее подсознательно с той хрестоматийной несправедливостью по отношению к женщине вообще. Мужчины презирают женщин за их физическую слабость. А так ли слабы женщины? Возможно, женщины и слабы физически, но бог создал женщину умной и выносливой, так почему же не воспользоваться тем, что дала женщине природа? Разве, соблазнив мужчину, женщина не добивается своей цели? И разве не это женское качество использовал Семен, укладывая ее в постель со своими деловыми партнерами? Мужчинам казалось, что они владеют женщиной, а на самом деле это женщина владеет мужчиной и заставляет его делать невозможное. Хотя, по большому счету, по внутренней силе они где-то равны – мужчина и женщина…

Да, ее часто раздражали разговоры мужчин о женщинах, особенно неприятен был сам тон – свысока, а потому словно бы имеющих право на превосходство и цинизм, грубость и снисходительность… Но что с того? И разве можно вот так болезненно воспринимать заблуждения мужчин относительно женщин и даже переживать по этому поводу? Не это ли признак слабости и неуверенности в себе?

Когда Лена это в себе обнаружила, было уже поздно. Семен полностью закабалил ее, привязал к себе, сделал частью себя самого, так, что не вырваться. В минуты душевной или физической слабости он стал ей просто необходим, когда же она чувствовала себя сильной и способной жить независимо от мужчины, ей хотелось сбежать от Семена, сделать так, чтобы он ее не нашел.

Запутавшись в своих отношениях со Смушкиным, она начала искать утешения в сомнительных удовольствиях, в чем Женька ей охотно помогала… Бары, рестораны, бьющий по мозгам и коленям алкоголь, травка… Потом и Саша…

Однажды утром, когда они все трое проснулись в квартире, которую Лена купила для Саши, стало вдруг ясно, что так дальше продолжаться не может. Отношения портились, гнили, как цветы, надо было срочно что-то менять, как-то определяться, у Саши должен быть один хозяин, точнее, одна хозяйка… Заливая тяжелое похмелье холодной минералкой, подруги выясняли отношения на кухне, Саша оставался в спальне, он не мог слышать, о чем они говорили. Женя сказала, что нельзя право выбора оставлять Саше, это нечестно, он, конечно же, выберет Лену, потому что у нее деньги и связи, она может помочь ему после окончания учебы устроиться в престижный театр, получить хорошие роли, а ей, Жене, придется зализывать раны… Это нечестно, повторяла она, чуть не плача, не желая отдавать любовника, не желая одновременно (это подразумевалось) отдавать и Шехова, законного мужа Лены. Лена уже и не помнила, когда она поделилась Шеховым с Женей, как-то так само получилось. Но потеря Шехова прошла безболезненно, в то время как разрыв с Сашей воспринимался как чудовищная несправедливость. Но и подбросить монетку, рискнуть остаться без Саши она тоже не могла. Саша оставался ее единственной отрадой, усладой, наваждением, отравой… Быть может, она хотела владеть им так же, как владели ею мужчины?

И тогда ей захотелось, чтобы Жени не было. Совсем. Она так и не поняла, откуда взялась мысль о дуэли. Это страшное слово она сначала попробовала на вкус, поиграла им языком, пытаясь представить себе, что может означать дуэль сейчас, реально. И сразу увидела себя в туманном лесу. На поляне среди высоких елей. Вместе с Женей. У обеих в руках заряженные пистолеты. О секундантах она не думала. Раз-два-три! На счет «три» они должны были выстрелить одновременно, целясь друг другу в грудь или голову. Она выстрелила, и Женька упала. Хвоя под ее волосами и щекой стала темно-красной от крови. Картина жуткая. Страшная. Себя же мертвой она не представляла. Словно и мысли не могла допустить, что промахнется или что Женька застрелит ее… На самом деле выстрелить не смогла сама Лена. Звук выстрела отрезвил ее… Перед глазами замелькали строчки книги, рассказывающей о женских дуэлях. «Восемь из десяти женских дуэлей имели летальный исход, тогда как мужчины отправляли соперника к праотцам лишь в четырех случаях. Эти поединки не знали правил, поэтому нередко в бой вступали еще и секундантки. В России женским дуэлям покровительствовала Екатерина II, которая уже в пятнадцать лет скрестила шпаги со своей троюродной сестрой принцессой Анной Анхальт. Императрица, правда, выступала против смертоубийства, поэтому во времена ее правления (а только за 1765 год произошло 20 дуэлей) поединки велись до первой крови. Не избегали дамы и крупномасштабных боевых действий: Жанна д’Арк, кавалер-девица Надежда Дурова – лишь самые известные имена». Дуэль – облагороженное убийство, один из способов избавиться от ненужного тебе человека, в данном случае – от соперницы. Сколько же она тогда выпила, чтобы предложить Женьке такое? И не желание ли так же красиво, как дуэлянты, уйти из жизни двигало ею, да только она боялась себе в этом признаться?

Сейчас, когда она вспоминала Сашу, то понимала, что Саша ни при чем. Саша был просто предлогом. Причем не самым лучшим. И что, войди он сейчас в комнату, кровь не бросится ей в лицо, сердце не забьется быстрее, не заколотится, собираясь вырваться из груди, почему? Ведь не так давно она Семену говорила, что любит его. Лгала. Впрочем, как и всегда.

Боль стала невыносима. Она позвала Семена и, когда он пришел, попросила его лечь рядом с ней. Он, успокоенный, что она больше не злится на него, лег и обнял ее. Ей показалось, что боль немного отпустила. Или нет? Неужели он действительно любит ее? Или это вовсе не любовь, а желание собственника всегда иметь под рукой свою собственность? Слишком много вопросов…

– Значит, говоришь, что Женя забыла меня и теперь с Сашей? – она старалась говорить с обидой в голосе, хотя ничего подобного уже не испытывала. Ей было просто интересно, что он скажет.

– Я уверен в этом.

– Уверен или знаешь? – упорствовала она.

– И уверен, и знаю, не все ли равно? Ты слишком большое значение придаешь словам.

Да, он был спокоен и просто млел от того, что они снова вместе и лежат рядом, прижавшись друг к другу.

– Может, мне правда куда-нибудь с тобой уехать, далеко-далеко? – спросила она мечтательным тоном. – Я буду лежать на горячем песочке, и морские волны станут омывать мои ноги… Мы будем кататься с тобою на джипах по пустыне, пить джин, ругаться матом, палить из пистолетов по консервным банкам, спать в прохладных просторных комнатах с гудящими кондиционерами двадцатилетней давности… И забудем про Москву и тем более про Питер?

– Да. Но время от времени я все же буду оставлять тебя, чтобы вернуться сюда… дела… – Он вздохнул, как если бы на самом деле поверил, что она согласна поехать с ним на край земли. А куда она, собственно, денется?

– Хорошо, договорились… Знаешь, я так устала от боли. Никогда бы не подумала, что это может быть так больно. Таблетки не помогают. Может, сделаешь мне укол или позовешь Шостака?

Для Семена – врача по образованию – сделать укол – обычное дело. Но она знала, что ему будет приятно, если она доверится именно ему, а не Шостаку. Он принес все необходимое и сделал ей укол. Будешь сладко спать, сказал он ей.

Боль, дав ей передышку, позволила немного поспать. Совсем немного, всего каких-нибудь пять минут. Так ей, во всяком случае, показалось. Когда она открыла глаза, за окном стояла ночь. Значит, она спала все же не пять минут. Боль разбудила ее. Действие лекарства закончилось, ей хотелось выть от боли или хотя бы позвать Семена и попросить его лечь рядом с ней. Странные чувства она испытывала к нему, очень странные. С одной стороны, ей хотелось, чтобы его не было вовсе, чтобы она вышла из комнаты, обошла дом, сад и не нашла его. Никогда. Чтобы он исчез так, как исчезла она, Лена. И чтобы все забыли его, как забыли ее. Но кто такая Лена в сравнении с таким могущественным, хотя и предпочитающим вечно оставаться в тени человеком, каким был Семен Смушкин? Да никто. И никакое предательство – ни мужа, ни лучшей подруги – не доставило ей больше боли от осознания своей никчемности, своей незначительности, которые она испытала с тех самых пор, как познакомилась с Семеном. И не он ли внушал ей эту мысль, это состояние? Вот она, ненависть, граничащая с желанием все же оставаться под покровительством Семена. Его могущественная тень покрывала ее и делала значительнее в глазах окружающих, даже Владимира и Жени, но не самого Смушкина.

Превозмогая боль, она поднялась и вышла из комнаты. Стараясь не шуметь, она спустилась по лестнице вниз и, не включая свет в кухне – благо была полная луна и голубоватый свет заливал стены, стол и качающиеся на чуть заметном ветру на подоконнике распахнутого окна цветы в простой стеклянной вазе, – выпила стакан воды.