Проделки лесовика - Дмитрий Ольченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идти по лесу стало тяжелее из-за прошлогодней листвы. Она устилала почву огромными искореженными кусками ржавой жести, наваленными друг на друга. Ступишь на один конец такого ошметка, а он возьми да и перевернись. Один раз кувыркнешься, второй, третий, десятый, а потом и надоест.
— А ты попробуй проползать под ними,— посоветовал муравей. Ему-то подобные препятствия были нипочем. Он легко бежал и по листьям, и под листьями.
— Хорошо тебе советовать!
— Вот чудак!— воскликнул муравей.— Становись на четвереньки и ползи.
— Я? На четвереньках?! Чего насоветовал, надо же! Да знаешь ли ты, что я не рожден ползать?
— Чего кипятишься?— спокойно заметил муравей.— Не хочешь ползать — не ползай. Я вот ползаю и не нахожу в этом ничего зазорного.
— В том-то и дело! Что не зазорно муравьям, очень зазорно людям. В конце концов, это вопрос чести и достоинства.
— Может быть. «Честь», «достоинство»— нам, муравьям, неизвестно, что это такое. Правда, я примерно представляю себе, что вы подразумеваете под этими словами. И одобряю. Человек — существо благородное. А уж какое оно исключительное, и говорить не приходится. Что ваше — то ваше. Не хочу спорить.
Юрку прямо распирало от гордости за весь человеческий род, к которому он принадлежал. Преисполненный гордости, которая незаметно переросла в гордыню, он самоуверенно шагнул вперед и тут же растянулся плашмя на покачивающемся дубовом листе.
— Мы почти у цели, — муравей помог Юрке подняться.— Уже чувствуется запах яблок... А под листьями тебе и вправду не надо проползать. Сейчас только я едва увернулся от жужелицы.
Они прошли еще немного, и тут перед ними возник огромный желтый шар, глянцево сияющий в солнечном луче.
— Что это?
— Яблоко,— ответил муравей.— Разве ты не узнаешь?
— Теперь узнаю. Ну и размерчик!
Х-Девятый подбежал к яблоку и попытался вонзить в него жвалы. Тщетно. Жесткая яблочная кожица не поддавалась.
— Надо найти другое яблоко, которое при падении разбилось. Их тут должно быть много,— сказал озабоченный муравей.
— Зачем другое?— спросил Юрка, раскрывая нож.
Яблоко возвышалось над ним неправдоподобно большое. Его теплую поверхность было очень приятно гладить. Обошел вокруг, не переставая удивляться. Облизнул губы — жажда напомнила о себе, и с хрустом вонзил лезвие ножа в глянцевую кожуру. В месте надреза набежала большая прозрачная капля яблочного сока, и Юрка приложился к ней губами. «Кислятина!» Дома он ни за что не стал бы его пить. Но выбирать не приходилось, не дома; пей, что есть. И он пил большими глотками. Когда живот стал как барабан, отвалился от яблока.
— Теперь можно жить! — он разлегся на желтом листке.
— Здесь нельзя лежать,— сказал муравей.
— Почему?
— Яблоню часто навещают черные дрозды, особенно теперь, когда ее плоды созрели. Я не уверен, что, увидев тебя, дрозд предпочтет яблочко.
— Не хочется вставать...
— Поторопись, дрозд может прилететь каждую минуту. Я видал, как ловко он склевывает гусениц.
— А я его дубинкой по башке!
— Ты опять забываешься,— упрекнул муравей.— Что твоя дубинка против его длинного острого клюва!
Преодолевая сонливость, Юрка с трудом поднялся. С каким удовольствием он сейчас поспал бы! Но если муравей говорит, что здесь опасно,— так оно, наверно, и есть.
— Куда же мы теперь пойдем?
— А куда хочешь — мы вольные бродяги!
— «Куда хочешь...» — повторил Юрка.— Я хочу домой.
— Жаль, это не от меня зависит, иначе ты давно был бы дома,— сказал муравей.
— Да, жаль...
— Но если бы это зависело от меня, я не знал бы, что делать.
— Почему?
— Потому, что ты сейчас и на человека не похож. Я имею в виду человека с нормальным ростом. Подумай сам, как бы ты встретился с родителями?
— И правда... Что же мне делать?! — воскликнул Юрка. Оказаться в таком виде перед родителями было немыслимо. Он представил себе, как отец возьмет его на ладонь, будто какого-нибудь жука... Нет, это невозможно. Лучше умереть!
— Надежда только на Лесовика,— сказал муравей.— Он тебя уменьшил, пусть сам и возвращает тебе прежний вид.
— Но кто его заставит? — спросил мальчишка и махнул рукой. Это был жест, полный отчаяния.
На поляну от лесной яблони они возвращались другой дорогой. Забрались в такие травянистые дебри, что Юрка спросил муравья, не заблудились ли они? Муравей ухмыльнулся и сказал, что с муравьями такого никогда не случается.
— Я приведу тебя к медвежьему уху. Есть такое растение с большими пушистыми листьями. Знаешь?
— Слышал,— сказал Юрка.— Оно цветет желтым.
Нижние листья медвежьего уха стлались прямо по земле. Они же были и самые крупные, потому что все последующие мельчали и возле цветочных метелок были совсем крохотные. Юрка ступил на нижний лист: «Похоже на одеяло из верблюжьей шерсти!» На листке покачивался опавший желтый лепесток. Юрка прошел по пружинящим волоскам и уселся на лепесток, будто в кресло.
— Тебе здесь нравится? — спросил муравей.
— Очень! — сказал Юрка.— Самая уютная гостиная в мире!
— А я не люблю ползать по этим листьям!
Муравью по мохнатым листьям медвежьего уха передвигаться было нелегко. Он застревал в тонких, длинных и вместе с тем упругих волосках. Но к Юрке он все же добрался и уселся рядом.
— Здесь хорошо читать стихи. Если хочешь — прочитаю,— сказал муравей.— Своим сородичам я не читаю. Не поймут.
— Не поймут или не оценят?
— И то и другое. Я, кажется, тебе говорил, что меня хотели выбраковать, когда обнаружили у меня склонность к художественному творчеству.
— Читай. Я с удовольствием послушаю.
Муравей вскинул голову и закатил глаза:
— На вырубке, где жесткий вейникПод знойным ветром шелестит,Уже который год стоитНаш дом, наш славный муравейник.А в нем с утра и дотемнаКипит работа, занят каждый.Важнее утоленья жажды,Наверно, муравью она.Мураш ее не выбирает,Ни с кем о ней не рассуждает,В нее он вовсе не влюблен —С рожденья к ней приговорен.Трудолюбивый, шустрый гном,Сравненье с ним и людям лестно,Он с детства знает свое место,Не помышляя об ином.Но вот чего я не пойму,И что меня всегда смущает:Никто никем не управляет,А все подчинены — кому?Какой находчивый СолонДля нас придумывал законТак, что его нельзя нарушить!Кто программировал нам души?!Сообщество без иерархии —Ему не стать ничьей мечтой.Не диктатура, не анархия, не демократия...Но что?!
Муравей покосился на Юрку. Юрка сказал: «Хорошие стихи. Волнуют. Правда, есть некоторые противоречия».
— Какие? — спросил муравей.
— Ты пишешь о сообществе без иерархии. А между тем в муравейнике есть и Матерь-повелительница, и совет маститых.
— Верно. Однако, Матерь называется повелительницей по древней традиции. Да и маститые никем не управляют. Толкутся вокруг Матери, занимаются болтовней, но кое-кто высказывает и дельные вещи... А вообще над твоим замечанием я подумаю.
Над краем листка показались тонкие муравьиные усики-антенны, затем появилась и лобастая голова. Это был Маститый № 3.
— Вот вы где! Насилу нашел! — воскликнул он дребезжащим голосом, поскольку пребывал в преклонном возрасте.— Ну, как дела? Что невесел, мой дорогой соплеменник?
X-Девятый смутился, как иногда школьник смущается перед учителем.
— Я случайно подслушал твои стихи. Недурно, недурно. «Не диктатура, не демократия, не анархия», значит?
— А что? — спросил Юрка.
— Машина, любезный. Машина!
Поэт подумал, что если среди муравьев появляются нестандартные типы, вроде его самого и Маститого № 3, значит, механизм наследственности дает осечку. Надо, решил X-Девятый, продумать: это к счастью, или, может быть, к несчастью? Наверное, к счастью. Ведь на свете нет ничего мудрее Природы, ибо все живущее рождено ею.
Маститый № 3 некоторое время сидел молча и смотрел в небо.
— Что ж, друзья, посидели, отдохнули, а теперь — за дело. Пора возвращаться в муравейник. Ты, дорогой наш гость, избавишь нас от Ломехузы и — скатертью дорожка.
— Хорошо,— ответил Юрка,— попытаюсь.— Он встал и поднял свою дубинку. Маститый ушел вперед. X-Девятый — за ним, а Юрка поплелся сзади. Ему не хотелось возвращаться в муравейник, очень не хотелось, да только слово надо держать, иначе грош тебе цена.
В зарослях терна они пошли в обход странной копны. Муравьи не обратили на нее внимания, но Юрка удивился — копна вроде как дышит. Пригляделся, зашел с другой стороны. Заяц! Притом плачущий!
— Что случилось? — участливо спросил мальчишка.— Почему ты весь в слезах?